Ольга Лапина - История одной деревни

• Название: История одной деревни
• Автор: Ольга Лапина
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-9614-3449-1

С одной стороны, это книга о судьбе немецких колонистов, проживавших в небольшой деревне Джигинка на Юге России, написанная уроженцем этого села русским немцем Альфредом Кохом и журналистом Ольгой Лапиной. Она о том, как возникали первые немецкие колонии в России при Петре I и Екатерине II, как они интегрировались в российскую культуру, не теряя при этом своей самобытности. О том, как эти люди попали между сталинским молотом и гитлеровской наковальней. Об их стойкости, терпении, бесконечном трудолюбии, о культурных и религиозных традициях. С другой стороны, это книга о самоорганизации. О том, как люди могут быть человечными и справедливыми друг к другу без всяких государств и вождей. О том, что если людям не мешать, а дать возможность жить той жизнью, которую они сами считают правильной, то они преодолеют любые препятствия и достигнут любых целей. О том, что всякая политика, идеология и все бесконечные прожекты всемирного счастья – это ничто, а все наши вожди (прошлые, настоящие и будущие) – не более чем дармоеды, сидящие на шее у людей.

---

Или отцов брат Рудольф, 1923 года рождения. В 1941 году из армии – сразу в лагерь. И вплоть до конца войны – лесоповал. Оттуда он пришел с женой, тетей Галей. На руках у нее были синие наколки, и она без конца курила «Беломор». Потом всю жизнь дядя Рудольф проработал в совхозе. Там, на лесоповале, на обских болотах заработал он жуткий тромбофлебит и умер 60 лет от роду.

А была еще старшая сестра Мария. Ее звали Марихен. И у нее был сын Генрих. В деревне его звали Гаррик. Был неведомый старший брат Карл, который умер где-то во Фрунзе. Он уже был совсем взрослый, когда их депортировали. Был еще брат Адольф, которого в 1940 году забрали в Красную армию и который пропал без вести в первые дни войны. Видимо, погиб сразу или попал в плен. Поэтому его не успели депортировать.

Наконец был отец (мой дед), умерший в 1944-м. Он умер в 59 лет, зимой. Отец рассказывал, что могилу ему выкопали за деревней, на склоне горы. И долго еще потом после похорон чернел на снегу его могильный холмик. А потом и его занесло снегом. Была мать (моя бабка) Августина (баба Гутя), умершая в год моего рождения, так и не научив меня немецкому языку.

Все они жили недолго, рано умерев от голода и болезней. Судьба была несправедлива к ним. Они много и тяжело работали, светлых дней в их жизни было мало. Но это были совсем не злые, красивые и работящие люди. Они были все крепко скроены, с огромными жилистыми руками, мощными плечами, физически очень сильные и выносливые. Но даже таких людей убивает непосильный, изнурительный труд. Они просто надорвались.

Можно ли было сделать вид, что ничего этого не было, что этих людей в моей жизни не существовало? Стать не Кохом, а Карповым?

Там, по русской, материнской линии тоже была и коллективизация, и раскулачивание, и стройки первых пятилеток. Была война, ранение, инвалидность деда, тяжелый беспросветный труд бабки… Но это уже другая история. Но что делать с этой, с историей семьи Кох?

А ничего не делать, оставить все как есть. Ничего уже не изменишь, что было – то было. Все мы несем на себе груз прожитых до нас жизней. Это только кажется, что ты в ответе только за себя. Нет! Недаром в Библии сказано, что Бог наказывает детей за грехи отцов и так на несколько поколений вперед…

Вот это: Альфред Рейнгольдович Кох, что это? Наказание? Вряд ли… Тогда что? Почему это так важно для меня? Почему я не могу перестать им быть? Не знаю… Наверное, это долг перед своими предками. Странно, откуда этот долг взялся? Почему я чувствую – я должен? Не знаю… Но ведь чувствую! Но и не только. Нет. Не только долг. Что же это? Как назвать это острое чувство потребности в национальной идентификации?

Ученые говорят, что вкусовые рецепторы у человека открываются и обретают чувствительность постепенно, не сразу. Человек уже перестает расти, он уже может иметь детей, давно бреется и даже уже отслужил в армии, а вкусовые рецепторы все еще продолжают раскрываться. В 25 человек начинает понимать букет хорошего вина (до этого все вина казались на один вкус), потом – прелесть сыра «с душком» (а раньше казалось: какая гадость – дерьмом воняет), тонкий аромат испанского свиного окорока, нежность спаржи и удивительный вкус выдержанного говяжьего стейка. Он начинает понимать, что правильно поджаренное на гриле мясо не нужно поливать кетчупом, что картошка фри – не самый лучший выбор для гарнира и что макароны «по-флотски» – это не «спагетти болонезе».

Так и с национальностью. Может, это очень субъективно, но мне кажется, что где-то в районе сорока у мужчины возникает потребность «назвать себя». Понять, кто ты, откуда ты, где твои корни, продолжением чего ты являешься, из недр чьей истории ты вынырнул и прервется ли на тебе та тонкая линия, которая началась задолго до тебя?

Национально детерминированные люди проходят этот этап легко: у них все понятно и органично. Они живут на земле своих предков, отец и мать у них титульной нации, и проблемы выбора у них нет. Быть может, поэтому они этого этапа не замечают, а метания друзей-инородцев кажутся им «мудовыми рыданиями».

Это не только моя персональная история. Я это знаю по всем своим друзьям и знакомым, которые принадлежат к национальным диаспорам либо являются «полукровками».

Я уже больше десяти лет как вступил в этот период жизни. И моя помощь Ольге Лапиной в написании этой книги – моя дань памяти моим предкам. И тем, кого я знал и любил. И тем, кто были до них…

Альфред Кох

От Рождества к Рождеству

Несколько лет назад, кажется, ничто не предвещало, что эта книга будет написана. С чего все началось? С Рождества. С немецкого Рождества.

Городской журнал «Анапа сегодня» заказал мне статью о немецком Рождестве. Предполагалось, что писать я буду о том, как в бывшем немецком селе отмечалось (и отмечается сегодня) Рождество.

«Гвоздем» статьи предполагалось сделать рецепт кухи – немецкого пирога. Сама же статья должна была быть приятной во всех отношениях – вкусной, волшебной, красивой.

Но в результате в бывшем немецком селе мне не удалось узнать рецепт кухи. Были и такие потомки джигинских немцев, что всерьез переспрашивали меня: «А что такое куха?» На что я обескураженно отвечала, что вот это-то я у них и хотела бы узнать.

Сама, кстати, я пробовала куху «по-джигински». И не раз. Помню, как пожилая джигинская немка, у которой я жила на квартире некоторое время, по праздникам пекла эти самые кухи. С вечера замешивала тесто, после чего всю ночь не спала – «священнодействовала» над квашней. Я очень хорошо запомнила, как она аккуратно выбирала из сахара малейшую пушинку-пылинку, как тщательно просеивала муку, как придирчиво просматривала выбитые в чашку яйца – чтобы все было идеальное, чистейшее, белейшее. И в итоге вкуснейшее.

Это были изумительные кухи. Они таяли во рту. Действительно таяли! Но это было так давно. И немка та давно уехала в Германию, и жизнь ее совершенно изменилась с тех пор. Раньше, до отъезда в Германию, ее день состоял из многочисленных хлопот по хозяйству. Вставала она, как правило, рано, еще затемно. «Управлялась» по хозяйству. И только после добросовестно сделанной работы садилась пить горячий кофе. С чем-нибудь вкусным. С той же кухой, например. Представить ее без работы и вне работы было невозможно. Хотя в то время она уже была на пенсии.

Так вот, в Германии моя немка зажила совсем другой жизнью. Никаких «трудовых десантов» в огороде (в Германии они не приветствуются), никаких стирок в банях и развешивания мокрого белья на морозе (когда пальцы примерзают к металлическим струнам, а по спине течет горячий, липкий пот), никаких печек, угля, дров, солярки, никаких забот о том, чем кормить поросят, гусей, теленка и корову. Все это было в прошлом. А в настоящем – путешествия, разнообразная культурная жизнь, будни знающей себе цену фрау. От прошлой жизни, пожалуй, остался только обжигающий, густой, свежесваренный кофе по утрам…

Но вернемся к кухе. Конечно, я могла бы обратиться к Интернету и найти любой рецепт любой кухи. Но этот вариант я не рассматривала. Мне хотелось узнать рецепт именно и только «джигинской» кухи.

Но никто не мог мне его дать.

Вмешался случай. Мне посоветовали обратиться к Балько Иде Готлибовне. Она, мол, из немцев, хорошо знает и помнит немецкие обычаи и традиции. И уж рецепт кухи тоже ей знаком. Более того, она сама печет превкусные, превосходнейшие кухи.

Нужно сказать, что Ида Готлибовна к этому времени была уже «звездой» анапских СМИ. У нее неоднократно брали интервью, ее имя было на слуху. И я отправилась на встречу с Идой Готлибовной.

…Маленькая, сухонькая, но чрезвычайно подвижная и энергичная Ида Готлибовна. Взгляд цепкий, речь великолепная, голос зычный. Даже удивительно, как в таком хрупком теле может существовать такой мощный голос.

Белый платочек, изящный наряд, чулочки, тапочки. Белоснежные волосы собраны в маленький пучок. Пронзительно-голубые глаза на желтоватом лице. Длинный нос, узкие губы. Лицо доброй колдуньи.

И мы начали наш неспешный разговор. О кухе. Потом нечаянно затронули тему семьи Иды Готлибовны. Перешли к истории Джигинки. Все это было необычайно интересно. То есть я знала, конечно, что Джигинка – бывшее немецкое село. Но информация эта приобрела свой истинный смысл для меня только в беседе с Идой Готлибовной. Она сама была из этой истории, живой ее персонаж.

Другими словами, история бывшего немецкого села стала обрастать плотью и кровью.

Ида Готлибовна рассказывала, как ее семья жила до войны. Как отмечали Рождество. Как жили немцы в то время, чем они жили. Рассказала историю своей куклы, которую ей подарили на Рождество родители. Как берегла она эту куклу, как любила и никогда бы ее не бросила, если бы только их не выселили тогда…

«Не выселили?» – переспросила я ее удивленно.

Так мы и пришли к теме выселения немцев из Джигинки 28 сентября 1941 года. Когда немцы были вынуждены бросать свои дома, все нажитое добро, семейные архивы. Когда им на сборы дали всего 24 часа. Потом посадили в товарные вагоны и отправили в Восточный Казахстан. Там, в Восточном Казахстане, родители Иды Готлибовны погибли от голода. А сама она попала в трудармию.