Хью Броган - Джон Кеннеди

• Название: Джон Кеннеди
• Автор: Хью Броган
• Издательство: Ростов-на-Дону, «Феникс», 1997 — 384 с.
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-222-00063-Х

«Политика должна быть нравственной», — говорят озабоченные будущим. «Политика — дело грязное», — угрюмо твердят озабоченные сиюминутным. И часто выигрывают сегодня, но, как правило, терпят поражение завтра.

Джону Кеннеди иногда приходилось поддаваться угрюмому принципу, но в целом его политика была подчинена светлому, нравственному. И это чувствовала не только Америка. Автор пишет: «Убийство в Далласе заставило содрогнуться весь мир». Это не дань риторике. Содрогнулась и та часть мира, которая должна была по предписанному ей правилу считать правительство США главным источником всех зол и бед на земле. Но даже те, кто свято верил в это, а таких было много, не могли не содрогнуться от выстрелов в Далласе…

На любом президенте больше пятен, чем на Солнце. И все же бывают среди них те, чье предназначение — сделать жизнь хоть чуточку светлее. Джон Кеннеди — в первом ряду таких президентов.

Книга, бесспорно, будет интересна широкому кругу читателей.

---

Эта позиция придавала ему привлекательности, но если бы американский народ осознал это, то его планы кандидата в президенты могли бы расстроиться. Только нация ипохондриков могла считать плохое здоровье Кеннеди причиной для его дисквалификации на эту должность; он был инвалидом менее, чем Франклин Рузвельт, о котором, однако, нельзя сказать, что он плохо справлялся со своими обязанностями. Даже зная все факты, идет ли речь о 1944 или 1960 годе, стоило выбирать скорее Рузвельта-Трумена и Кеннеди-Джонсона, чем Дьюи-Брикера или Никсона-Лоджа. Но американскую общественность очень легко напугать медицинской стороной дела, и в обоих случаях правда была тщательно скрыта. Это было особенно благоразумно в 1960 году, так как о Франклине Рузвельте было известно уже достаточно «компрометирующего» материала. К Кеннеди еще только подбирались, и вполне резонно мог быть задан вопрос, разумно ли выбирать человека, столь небрежно относящегося к ограничениям скорости. Республиканцы могли потребовать ответа на этот вопрос самым решительным образом.

Курьез заключался в том, что дерзость поведения была ему скорее приписана и, казалось, беспокоила Кеннеди лишь в том, что касалось его одного. В конце 50-х годов те, кто этим интересовался, узнали другого человека — того, чьей основной политической позицией была осмотрительность. В то время как годы правления Эйзенхауэра шли не спеша, Кеннеди был убежден, что отразилось в его самом известном призыве, что для Америки пришло время двинуться дальше. Но то движение, которое он имел в виду, не имело ничего общего с доктринерством, импульсивность которого (к примеру) была характерной для нововведений Маргарет Тэтчер в ее бытность премьером. Кеннеди, кроме книги «Почему Англия спала», не сразу признал влияние, оказанное на него Франклином Рузвельтом, покровителем и противником его отца; но ни один политик его поколения не мог избежать этого влияния, и это научило его не только тому, что с помощью правительства можно многое изменить, но также тому, что лучше всего этого можно было достичь трезвым и умелым применением политического мастерства. Лидерство, вдохновляющее общественность, было одним из них: он ценил это очень высоко и стал одним из его лучших представителей; но инстинкт подсказывал ему, что удобные случаи для смелых успехов бывают нечасто. В каждодневной политической работе пропуском является осторожность, и усовершенствования представляют собой лишь небольшую ее часть, их проводят постепенно, шаг за шагом, но даже в этом случае они могут оказаться под угрозой из-за неосмотрительности. Несомненно, Кеннеди была известна книга «Рузвельт: лев и лиса», написанная первым биографом Рузвельта Джеймсом Мак-Грегором Бернсом. Карьера самого Кеннеди была иллюстрацией макиавеллиевского афоризма о том, что, когда того требуют события, принц должен проявлять сначала одни качества, потом другие.

Невозможно узнать, когда Кеннеди впервые увидел тот день, когда станет принцем. В 1947 году, став конгрессменом, он сосредоточил свое внимание прежде всего на укреплении своего влияния в 11-м округе Бостона. Как все истинные американские политики, он начал работать над созданием своей репутации. И делал это эффективно, но без претензий на оригинальность. Он скрупулезно следовал известному совету Сэма Рейберна и ассигновал столько средств своему округу, что в результате стал известен — это и есть «Новый курс» — своей заботой о вопросах труда и строительства жилья для ветеранов (этот округ был одним из немногих, поддержавших непопулярное вето президента Трумэна на акт Тафта-Хартли) и одновременно — громкими антикоммунистическими и антиниспровергательскими выступлениями в те годы. В северном Бостоне могли не увидеть противоречий в этих позициях, хотя в Кембридже (который также являлся частью его округа), где находился Гарвардский университет, вполне могли. Но не следует думать, что Кеннеди был обычным оппортунистом. Когда он впервые начал задумываться о своей политической карьере, то глубоко проработал вопрос о труде, а что касается антикоммунизма, то в то время это было непререкаемой истиной почти для всех американских католиков (со всей иерархией, начиная с главы) и особенно для посла Кеннеди. Через Юнис Кеннеди Джо Маккарти стал другом семьи, включая Джека. Но эти связи теперь значили меньше (человек может изменять свои мнения, что часто и происходит), чем многократный абсентеизм конгрессмена. Джек очень быстро учился, легко ориентировался в вопросе и мог очертить его основные положения; но ему быстро наскучило в Палате Представителей, отчасти из-за того, что его члены обладали очень небольшой властью («мы были ничтожны», скажет он несколько лет спустя)[34], и отчасти потому, что его пока еще мало интересовали внутренние вопросы. Он часто пропускал голосования по списку и слушания комитета, так как находился на прогулке или проходил лечение, а вследствие одного случая дал повод конгрессмену Джону Мак-Кормаку, лидеру соперничающего бостонского политического клана, заметить: «… Он присоединился к группе конгрессменов, рассматривающих жилищное законодательство, — внимательно огляделся вокруг, ища отсутствующего Кеннеди, положил перед собой бостонскую газету, в заголовок статьи которой был вынесен запрос Кеннеди о росте строительства, спрашивая: — «Где Джонни? Где Джонни?»[35] Лишь однажды Кеннеди заметно отличился, когда Мак-Кормак обратился к нему с просьбой подписать петицию, чтобы освободить Джеймса Майкла Керли из тюрьмы. Несколько лет назад Керли (который продолжал действовать как мэр Бостона, оставаясь в камере) положил конец успешной политической карьере деда Кеннеди, «душки» Фица, предав гласности информацию о его супружеской измене; возможно, внук «душки» Фица и допускал проявление великодушия за давностью лет, чтобы помочь старому негодяю (Керли был осужден за мошенничество с письмами). Но Керли был все еще чрезвычайно популярен в Бостоне; он являлся непосредственным предшественником Кеннеди в одиннадцатом округе, а посол Кеннеди присоединился к его избирательной кампании по выдвижению в мэры, что лишило его места в Палате и освободило путь Джеку. И это придало некоторую храбрость, чтобы отвергнуть предложение Мак-Кармака. Что гораздо важнее, этот поступок Джека показал, что в будущем Кеннеди обещал стать новым типом американо-ирландского политика. Старая клановая лояльность дала ему старт в политике, и он мог эксплуатировать ее до конца; он был в превосходных отношениях с профессиональными политиками Бостона, но ему не было суждено стать одним из них даже в мелочах. В юности он любил коллекционировать различные головные уборы, но, когда открыл однажды, что каждый американо-ирландский политик в Бостоне имеет свою шляпу, то оставил это занятие и в противоположность им стал известен тем, что обходился вообще без шляпы, даже в буран.

Внешняя политика по-прежнему оставалась его первой любовью и областью его наибольшей эрудиции. Журналистом он побывал на открытии сессии ООН в Сан-Франциско в 1945 году и на всеобщих выборах в Британии в том же году; Джеймс Форрестол, министр морского флота, послал его на конференцию в Потсдаме; в 1951 году он побывал в Европе и на Дальнем Востоке (включая Вьетнам), что помогло смягчить категоричность его взглядов на внешнюю политику Трумэна (но самым важным результатом его дальневосточной поездки стало то, что он очень сблизился, особенно вначале, со своим братом Бобби, с которым они путешествовали вместе). Для молодого конгрессмена во внешней политике не было большого простора для деятельности; но, впрочем, Кеннеди не помышлял делать карьеру в конгрессе. В нем не было ничего от характера жителя небольшого городка, который счастлив тем, что имеет, находясь там, где он есть. Кеннеди вскоре решил выдвинуть свою кандидатуру на государственный пост и, ожидая подходящего случая, в то же время, что стало его основным приемом в политике, прокладывал свой путь, принимая в Массачусетсе отовсюду приглашения выступать перед любой аудиторией и по любому вопросу. «Я ручаюсь, что он переговорил по меньшей мере с миллионом людей и пожал руки семистам пятидесяти тысячам», — сказал один из знакомых семьи. Джеймс Мак-Грегор Бернс считает, что это было сильным преувеличением[36].

Следуя этому пути, он успешно выдвинул свою кандидатуру в сенат США в 1952 году и был избран большинством, набрав 70 000 голосов (51,5 %). Это было замечательной победой, учитывая, что с 1928 года 1952-й был наихудшим для демократов. Они потеряли президентство и большинство в обеих палатах конгресса; кроме того, в Массачусетсе они потеряли губернаторство. Таким образом, Кеннеди имел причину быть собой довольным. Возможно, своим триумфом он обязан благоприятному стечению местных обстоятельств: у него был целый набор небольших козырей. Но они не сыграли бы своей роли без упорных усилий кандидата и его семьи. Игнорируя боль в спине, которая становилась все сильнее, Кеннеди объявил о выдвижении своей кандидатуры в начале апреля и с того момента не прекращал работы вплоть до ночи перед выборами. Его соперник, сенатор Генри Кейбот Лодж-младший, напротив, начал кампанию поздно и реального успеха так и не добился[37]. С 1946 года Кеннеди подключил к этому свою мать, братьев и сестер. Деятельность Розы Кеннеди была особенно эффективна, когда она рассказала о своем замечательном сыне на десятке вечеринок и утренних приемов, что было тем успешнее, что замечательный сын, без сомнения, сам был не прочь погреться в лучах женского восхищения. А молодой Бобби (которому было тогда 27 лет) оказался прекрасным организатором кампании: он был энергичен, как и его брат, и относился непринужденно-доброжелательно к каждому, кто мог оказаться полезен в этой работе.