Елена Блонди - Хаидэ

• Название: Хаидэ
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Заключительная часть трилогии о княжне Хаидэ

---

— Знаешь ли ты, как любит княгиня юного князя, что родился из семени ее сановного мужа? Если посадить орущего младенца на одну чашу весов, а на другую — всех обнаженных в томлении мужчин, которых принимало ее безотказное тело, угадай, какая чаша опустится? Всех вас она, не задумываясь, отдаст за волосок на его бессмысленной голове.

Нуба знал, так есть, и это правильно. Она теперь мать. Но знал и то, что негоже вступать в спор с тенью, затемняющей сны. Она ждет разговора. И если он станет возражать, она войдет в его голову, вцепится в мозг. И останется.

Потому он молчал, сжимая челюсти, отгонял от себя ее шепот.

— А хочешь узнать, на кого глядит твоя милая, отдав долг клятвы своему мужу? Думаешь, вспоминает тебя, жеребец? Тот, что рядом, он ей милее и слаще. Он горячит ее кровь и заставляет покрываться потом ее груди. При одном только взгляде. Хочешь увидеть его? Скажи да, и я покажу тебе, каков он, как стройна его спина и широки плечи, как туго захлестнут на талии кожаный пояс. Скажи мне да…

Как же хотелось ему увидеть соперника! Чтоб с первого взгляда узнать, когда «Ноуша» пересечет два моря и окажется в знакомом небольшом порту. И может быть, сразу — убить.

Но он молчал. И Онторо, пылая прижатым к его спине животом, продолжала мучительное перечисление:

— Покажу тебе его смуглое, такое чистое лицо, с красивым носом и губами для поцелуев. С высокими скулами, покрытыми гладкой кожей, ни разу не тронутой ни мечом, ни ножом, ни когтем. Такой красавец достоин любви высокой княгини. Он, а не бывший ее раб, здоровенный, как гора, с лицом, превращенным в звериную морду! Да, когда ты лежал, слабый и без памяти, я входила в твой ум, Нуба, забирала твою память и видела, как ты бился. Видела твою боль и знаю твое новое лицо. Кому ты нужен? Только мне. Я знаю, какой ты настоящий и я уже люблю твои шрамы, они делают тебя похожим на мужа темной Кварати, что выходит на черный песок безлунными ночами. То, что пугает другую, мне — наслаждение. Хочешь быть моим наслаждением, черный могучий зверь?

Тогда Нуба просыпался и медленно, все еще с болью, что дергала порванное бедро, грудь и шрам на скуле, вставал и выбирался наружу, где на корме стоял рулевой, а под парусом коротал время бессонницы Даориций.

А если спать днем, под крики матросов и солнечный свет, протыкающий доски, — Онторо не приходила. Пока не приходила.

Потому Нуба стоял ночные вахты, переминаясь с ноги на ногу, ворочал тяжелое весло на корме. Или нагибаясь над доской, еле освещенной крошечным огоньком масляного светильника, бросал зары небесных судеб, раз за разом проигрывая довольному Даорицию, а потом укладывался рядом на жесткой палубе, смотря на звезды и слушая рассказы купца о морях и побережьях.

Он чувствовал, по змеиной радости в шепоте черной колдуньи, что та не лжет о любви княгини, нет нужды лгать. И принимал свершившееся. Ведь он ушел давно, а женское время так быстротечно. Если бы не свирепое повеление мем-сах Каасы, не решился бы пуститься в путь — зачем беспокоить Хаидэ памятью о прошлом, которое, оказывается, было наполнено счастьем. Но мем-сах права, ей могла понадобиться помощь и защита. Этот холеный красавчик, которого с таким удовольствием расписывала Онторо, сумеет ли он защитить княгиню, если случится что-то очень плохое? А сердце, поднывая и иногда стукая невпопад, подсказывало — грядут страшные события.

Отстояв ночную вахту, он поел, черпая вареные бобы пальцами из деревянной миски, запил кислым вином, разведенным водой и снова спустился в трюм, в свою нору, заваленную остро пахнущими сухой травой мешками. С палубы доносился крик петуха и кудахтание пестрой курицы — с тех пор, как Нуба взял ее толстое тельце в ладони и, покачав, ошептал, вздувая перо, курица стала без перерыва нестись, к радости и удивлению матросов.

Поворочавшись, устроил удобнее раненую ногу и, смежив глаз, стал смотреть на радужные лучики, севшие на ресницы. Ему нравилось, засыпая, вспоминать мелкие лагуны морской реки, где когда-то он вышел из тростника и встал рядом с загорелой голоногой девочкой, которая внимательно разглядывала свое отражение. А потом увидела рядом — его. И после, спасая от стрел и мечей, кинулась через убитых, крича, что он — ее Нуба, только ее…

Перебирая прошлое, он не боялся, что потревожит нынешнюю Хаидэ, и почему-то сейчас, на третьем десятке морских дней и ночей, именно жизнь на Морской реке вспоминалась ему.

И будто в его воспоминаниях, пока маленький пузатый кораблик быстро бежал, шлепая носом о встречные волны, через яркую синеву дневного моря, в это же самое время по мелким лагунам морской реки бродила молодая женщина, одна, в легкой тунике, с краем, подоткнутым под витой кожаный поясок.

Летний лагерь княгини расположился в просторной плоской низине, окруженной невысокими холмами. Два десятка палаток, повозки рядом с каждой, большое кострище в центре утоптанного круга. Дальше в верховьях Морской реки встали два рыбачьих лагеря, там трудились, перегораживая ленивое течение, наемные рыбаки-скифы, их женщины, споро разделывая рыбу, цепляли на вешала сотни серебристых тушек, натертых солью. А по всей степи, по эту сторону Морской реки, раскиданы были семейные стойбища, и дальше — военные лагеря для взрослых воинов и для мальчиков — отдельно старших, юношей и отдельно для малышей, что первое лето проводили не в семейном стойбище, а по-мужски.

Так было и раньше, думала Хаидэ, бродя по колено в теплой прозрачной воде, шевеля босой ногой купы мягких трав над круглыми камнями. Но раньше, в тот год, когда она встретила Нубу, ей — девочке были нужны и понятны немногие вещи. Вот она, вот ее учитель и стража, что торчит за каждым пригорком. А в стойбище палатки ее отца и советников, их жен и рабынь. Она могла проводить на лагунах почти все свое время, даже уроки они с Флавием повторяли тут, на песке. И после, когда явился Нуба и стал ее черным, время текло безмятежно и жарко, переливалось прозрачными мелкими волнам, трогало кожу ветерком, шепталось высокими тростниками.

Сейчас ей нужно было решить, где встанут лагеря, сколько воинов уйдет, а сколько останется, кого отправить гонцами в ближайшие селения для торговли, а кого послать в детские лагеря учителями…

Но все же время от времени она брала семерку воинов, приказывая им не попадаться на глаза и быть на расстоянии крика, не ближе. Уходила сюда, к цепочке мелких лагун, что, казалось, были созданы богами из одного куска счастья. Ожерелье живых драгоценных озер на шее древней и молодой степи.

Она повыше подобрала светлый подол и посмотрела на тростниковую рощицу, выбежавшую на песок почти к самой воде. Подумала, вдруг там — Нуба. И усмехнулась детским мыслям. Десять лет. Целая жизнь. Если уйдя, он встретил женщину, пусть даже не сразу, но все равно, она могла родить ему не одного ребенка, а уже пятерых сыновей. Все осталось в прошлом. И смотрит оттуда, как из глубины вод.

Ветер, упав на живые метелки, закачал их, перебирая нежную бахрому. Цвикнула птица и за спиной тревожно закрякала утка, захлопала крыльями, взлетая.

Хаидэ выпрямилась, цепко оглядывая шелестящие заросли. Сердце сорвалось, застучало быстро и глухо, больно ударяя в ребра. Низкие макушки холмов были пусты, воины, что расположились за ними, не насторожились. А в тростниках мелькнуло светлое пятно. Верхушки качались, раздавая в стороны длинные зеленые стебли. И все ближе пятно человеческой фигуры, зачеркнутое прямо и наискось.

— Княгиня…

Не зная, чего больше в сердце — радости или грустного разочарования, она смотрела на Техути, что склонил голову, прижимая руку к груди. И край ее туники, упавший в воду, медленно намокал, темнея. Вздохнув, Хаидэ пошла из воды ему навстречу.

— Что там стража?

— Они знают, что я пришел, и будут охранять тебя по-прежнему. Но они не будут смотреть сюда и показываться из-за холмов.

— Ты так уверен? Ты что, приказал воинам? — она хотела усмехнуться, но побоялась, что улыбка выйдет ненастоящей.

— Я попросил и принес подарки, — просто ответил Техути, — я ведь не враг, я твой советник.

Она отвернулась, глядя вдоль пляжика и кусая губу. Над макушкой холма показалась голова в походной шапке. Десятник Казым искал ее взгляд и, поймав, быстрыми жестами левой руки на фоне неба пересказал — он пришел, одарил, мы пропустили, приказывай, княгиня!

— О! — удивленно сказала Хаидэ, указывая египтянину на воду в противоположном направлении.

— Что там? — Техути вытянул шею, всматриваясь, и, на всякий случай, заступая княгиню.

— Змея! Удрала… — рукой она быстро показала Казыму «все хорошо, оставайтесь на месте».

Рассмеялась, когда Техути снова повернулся к ней, не заметив безмолвного диалога.

— Тебе не стоит так долго ходить по воде! — помедлив, он взял ее руку, увлекая от кромки легкой пены к зарослям тростника, что бросали на песок решетчатые тени, — и змеи…