Елена Блонди - Хаидэ

• Название: Хаидэ
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Заключительная часть трилогии о княжне Хаидэ

---

— О! — удивленно сказала Хаидэ, указывая египтянину на воду в противоположном направлении.

— Что там? — Техути вытянул шею, всматриваясь, и, на всякий случай, заступая княгиню.

— Змея! Удрала… — рукой она быстро показала Казыму «все хорошо, оставайтесь на месте».

Рассмеялась, когда Техути снова повернулся к ней, не заметив безмолвного диалога.

— Тебе не стоит так долго ходить по воде! — помедлив, он взял ее руку, увлекая от кромки легкой пены к зарослям тростника, что бросали на песок решетчатые тени, — и змеи…

Рука была легкой, держала пальцы так, будто при малейшем ее движении он готов был отпустить и отвернуться, делая вид, что просто идут рядом. Горячий песок подавался под босыми ногами, еле слышно поскрипывая. Три шага в легкую тень, под высокие стебли, закрывающие их от глаз стражников. Пять шагов…

Кровь застучав, потекла вверх, как вода в приливе, достигла горла и кинулась в голову Хаидэ.

Не отпуская ее пальцев, он кинул на песок куртку и сел, легонько тяня ее за собой. Глядя на сверкающую воду, женщина села рядом. Сидели, ладонь в ладони, смотря, как крошечные волны поднимают гладкие загривки, круглят их, рассматривая собственные прозрачные животики, и завернувшись, спотыкаются, выплескивая себя на мокрый песок, чтоб тут же забрать воду обратно, оставляя на блестящем белое кружево пенок.

— И ты еще не совсем здорова… — мужской голос слегка охрип и княгиня перевела дыхание. Может быть, не только у нее плывут перед глазами круги?

— Я… со мной все хорошо. Уже хорошо.

— Это хорошо. Я рад.

Он еще не знает, поняла она. Он не знает, что сейчас будет и думает, что впереди маленькая неизвестность. Вдруг потянется к ней, а она вскочит, закричит. Уйдет, отвернувшись. Но ничего уже не изменить. И она это знает. Пока вместе только их руки и плечи еле касаются друг друга, но она уже лежит под ним. Все уже происходит. Потому и сидит она неподвижно, застыв и глядя на воду и выпрыгивающих из синего блеска мальков. И если он будет медлить, она сама повернется и ляжет, путая волосы с торчащими из песка корнями травы.

— Я… — он не стал медлить, поворачивая ее к себе за плечо и мягко, но крепко обняв, прервал свои слова, целуя ее раскрытые губы.

Мир притих и раздался, отходя в стороны, чтобы, глядя на двоих, не помешать. Плавно отлетело вверх небо, разбрелись высокие стебли уползая от глаз, продлился в стороны песок. А в ногах, уже не видная ей — лежащей, шептала морская вода. О том, что все наконец, правильно. Все, как надо, вот женщина, а над ней — мужчина. Вот его губы и ей виден краешек уха, просвеченный солнцем. И, пока глаза смотрят на блик, очертивший ушную раковину, там внизу, происходит главное, невидимое, но заполняющее ее целиком.

Глаза Техути, меняя форму, из-за того что были совсем близко, стали вытянутыми, внимательными, и она не закрывала глаз, чтоб не пропустить ничего. Слушала свои губы, слушала свой живот, не отпуская взглядом его глаза. И когда, выгнувшись навстречу, замерла, оторвалась от его губ, сказала коротко:

— А! — то глаза все так же смотрели в его, видя, как со дна зрачков поднимается пелена.

Отодвигаясь, отрывая свои губы, он ощерился, силясь сдержаться. Но следя за ним, одновременно находясь в беспрерывном змеином движении, женщина кивнула коротко, позволяя. Он принял кивок, кивнув в ответ, запрокинул над ней лицо, расчерченное угловатыми тенями. Жестко биясь в ее разъятые ноги, схватил за щиколотки, отпуская себя целиком, полностью, смялся лицом, выкатывая глаза и разевая рот, простонал коротко и, крикнув, продолжил, уже смеясь. Так же, как смеялась под ним княгиня. Водя глазами по сторонам, ерзая спиной по задранному подолу туники и смятой куртке, ловила взглядом куски мира, мелькавшие обок и сверху: синеву, желтое, угловатую зелень, птичье крыло, мягкость метелок, острия солнечных бликов…

… Летела на маленькой колеснице, держа кожаные поводья, соединяясь через них с мощью бегущих коней. Упиралась ступнями в дрожащее дерево, соединяясь через него с быстротой мчащейся назад травы. Раскрывала рот, ловя ветер, вгрызаясь в его тугое тело. Соединяясь с небом, кинутым поверх древней степи. И поднимала лицо к солнцу, что одно держалось над ней, не исчезая за спиной стремительного бега. Смотрело на женщину, что смотрела на него, а еще на краешек мужского уха, на свою выгнутую босую ступню под метелками высоких трав, на спутанные волосы и раскрытый рот.

— Так, — сказала вселенная, ставя новую точку.

И, вторя, двое вскрикнули одновременно, схлестывая тела, обрушиваясь на песок, будто они две огромных горы, веселых и тяжких.

«Донн-нн» проговорило женское тело, растекаясь, пластаясь под потяжелевшим мужским, истекающим быстрым, сразу высыхающим потом, «дон-н-н» — пело, а княгиня, слушая, прижимала мужчину к себе, крепко обхватив руками. Втискивала, будто в масло, теряя формы и очертания, забирая в мягкое, что кругом, везде, кроме рук, не желающих отпускать.

«Аххх-ха» говорило тело мужское, наваливаясь и обмякая, наползая на женщину, раскидывая поверх ноги и руки.

И все стихло. Только мерно шуршали метелки высокой травы, разглядывая лежащих, и что-то шепотом рассказывая о них друг другу.

Тишина тонко звенела, подталкивая бегущую кровь, гладила жилки ласковой лапкой, утишая биение, усмиряла удары сердец. И когда кровь, по-прежнему звеня, потекла ровно, успокаиваясь, Техути оторвал лицо от женской щеки и, жадно разглядывая короткий нос и капельки пота на верхней губе, прошептал:

— Ты… Хаи, ты…

— Да.

— Думаешь, они слышали нас?

— Они мои воины, Тех. Слышали, да.

Он зашевелился, бережно освобождая женщину из-под тяжелого тела, сполз и, вздохнув, повалился на спину, тут же нашарив и сжав ее руку.

— Как? Как ты делаешь это? Ты…

— Речи мужчины, — улыбнулась, прижимая босую ногу к его щиколотке.

— Не-е-ет, — он затряс головой, сморщился, досадуя на то, что и правда, говорит и скажет слова, которые говорил десятки раз до этого каждой женщине, что лежала под ним. А оказалось, они значат совсем другое. И не продолжая, признался:

— Не могу сказать. Ты поверь мне.

Слушая свое тело, которое все еще продолжало звучать, Хаидэ думала о том, что ведь она чувствует так. И было такое… Такое! Наверное, нет, — конечно, он почувствовал то же самое! Да.

— Да. Я верю. Потому что никто никогда — так.

Высоко через синеву летели лебеди, вытянув шеи и кликая при каждом взмахе крыльев. Какая тяжелая работа — лететь, подумала она, двигаясь вместе с ними и тоже взмахивая крыльями, с усилием, вырывавшем из глотки крик.

Садясь, опустила подол туники на бедра, разгладила влажную ткань. Глядя на лицо Техути, такое красивое, с легкой тенью, пересекавшей смуглую скулу, сказала:

— У меня было много мужчин. Ты знаешь. Ни один из них не заставлял мое тело петь. Лишь ты.

Он смотрел. Она трогала пальцем скулу, мочку уха, ямку на шее.

— Поверь и ты мне.

И добавила негромко:

— Любимый.

Глава 16

Память ее была похожа на солнечный камень, куски которого вырывались из сухой глины и сверкали углами, подставленными свету. Возьмешь его — тяжелый, с гладкими боками, подденешь слоистый краешек, и он отойдет тончайшей пластинкой — прозрачной, как воздух, но с радужными переливами на поверхности. Все случившееся никуда не уходило, покрывалось сверху еще одни тонким слоем, превращаясь из невесомых пластинок в тяжелый кусок с переливчатым блеском.

«Этот камень — моя жизнь» — княгиня, подержав в руке тяжелый обломок, положила его рядом с босой ногой и взяла другой, поменьше, с острыми гранями. Усмехнулась задумчиво, отколупывая тонкую пластинку. Поднесла к лицу и посмотрела, как кривится солнце, расползаясь по волнистой прозрачности.

«А этот — мужчины, что были во мне»…

Нуба, которого она заставила, в детской и злой самоуверенности только что созревшего тела. Будто для них обоих это были лишь тела, которым велено слиться. Для нее — да. А для него? Ей казалось тогда, если любит, то и должен обрадоваться подарку. Сейчас понимала — любовь хочет большего. Ей мало отданного по расчету тела.

Обидела. Заставила мучиться.

«Это если любил. Как женщину. Но мог ведь просто — как отданного под защиту ребенка. Девочку, что выросла на глазах».

Вторая пластинка отвалилась, будто сама и, треснув, рассыпалась в пальцах, пачкая их белой пыльцой.

«Теренций. Тогда, когда приехал и смотрел на меня холодными глазами из-под тяжелых век. Глупая девчонка, думала тогда — хочет обидеть. А это смотрело его равнодушие».

Равнодушие мужчины, оценивающего женские стати. А их у нее было поменьше, чем у рабынь, которых выбирал и покупал специально для любовных утех — своих и для гостей. Он поил ее любовными зельями, заставляя тело находиться в беспрерывном томлении, отбирающем силы и разум. И приводил ей любовников. Иногда мужчины сменялись так часто, что она не запоминала лиц. Да и не хотела помнить. Пока голод ее тела утоляли их тела.