Рене Маори - Темные зеркала. Том второй

• Название: Темные зеркала. Том второй
• Автор: Рене Маори
• Жанр: Ужасы и Мистика

«Предлагаемый Вам автор, Рене Маори, чрезвычайно убедителен в отображении реальности. Быть может потому, что не выдумывает её и не изобретает. Во всяком случае, у читателя складывается именно такое ощущение. Рене Маори пишет простым языком, лишённым вычурности и фальши, столь присущей современным гламурным текстам. Пишет о том, что видит, чувствует и переживает. А так как сама жизнь зачастую настолько фантасмагорична, что кажется, будто Рене Маори довольно было лишь поточнее записать виденное, чтобы вполне прозаические сюжеты обрели налёт фантастичности и неправдоподобности.»

Александр Папченко, член Союза писателей России, 2009.

Перед Вами вторая книга трехтомника "Темные Зеркала" Рене Маори, включающая четыре повести.

---

– С чего ты взяла? – он совершенно точно при этом знал, что было с чего. На душе появился неприятный осадок – он чувствовал себя виноватым, что совсем не входило в его планы. В планы бесстрашного борца за свое счастье.

Они шли по дороге, залитой ярко-оранжевым светом, но вдруг, не сговариваясь, свернули вглубь квартала.

– Смотри, осень, – сказал Макс, указывая на высокое дерево, чьи только что распустившиеся листья горели всеми оттенками осени под освещавшим их оранжевым фонарем. – И вправду, осень, – согласилась Маргарита. – А еще хочу тебя обрадовать – вон там уже зима.

Дерево, стоящее неподалеку, было высохшим – ни один листок не сохранился на его корявых ветках. А фонарь под ним – белый – лампа дневного света старого образца. Голые белые сучья, покрытые изморозью.

– Что же это получается, если мы пойдем дальше – то увидим весь год? Двенадцать месяцев собрались сегодня вместе?

– Я знаю, почему, – ответила Маргарита, – время сжалось в комок, чтобы мы успели решить то, что решается долго.

И они вошли под деревья и оказались на темной-темной тропинке. С одной стороны ее возвышалась насыпь, вся поросшая кустарниками, а с другой – жались друг к другу серебристые частные гаражи.

– За этими гаражами вечно находят трупы, – вяло сообщила Маргарита, – не удивительно, здесь пахнет смертью.

Словно отвечая ей, неожиданный луч света прорвался сквозь спутанность ветвей и высветил написанную на стене гаража, пугающую надпись: “Жива!”

– Это машина проехала, – отшатнувшись, пробормотал Макс. – Я и забыл, что рядом дорога, а вокруг дома. Мне казалось, что только мы одни и остались.

И они вошли обратно в весну, не зная еще, что предстоит долгий путь в лето.

– Я думаю, еще пара дней, и твой портрет уже можно будет считать законченным. Сегодня пишем часов до двенадцати – пока солнце в комнате. А потом набросаю несколько мазков попозже вечером. Ты как, готова к работе? Я был прав, что упросил тебя не красить волосы. У тебя сейчас такой интересный импрессионистский вид. Тебе ведь и раньше говорили, что ты похожа на даму с портретов Ренуара. Надеюсь, что это не стремление соответствовать понравившимся образцам, а твой собственный стиль? Я же помню, что и твое жилище было пропитано этаким ароматом Серебряного века. Время там текло само по себе, занавески всегда задернуты и включен свет. И только ночью ты открывала окна и впускала неверный свет луны. Я знаю, ты сейчас скажешь, что просто квартира была в первом этаже, что с улицы можно было увидеть всю ее насквозь. Что ты не любишь жить на базарной площади. Вот так. Романтика вновь отравлена прагматизмом.

Кстати, я постоянно замечаю за собой некоторую странность. Я вижу только окружающие меня стены, но с трудом запоминаю лицо знакомого человека и даже не могу узнать его на улице. Зато какую-нибудь глупую деталь обстановки помню годами. И если замечаю в знакомой комнате какие-либо изменения, то чувствую себя обиженным. Однажды пришел в новую квартиру друга и увидел, что это уже другой человек, а вовсе не тот, которого я знал. И понял, что он мне неинтересен. Как ты думаешь, что – мои привязанности сродни кошачьим? И о тебе тогда я тоже думал, что ты должна навсегда остаться в этой голубой свежеотремонтированной спальне с запахом краски, освещенная луной. А я должен сидеть вот так, на краешке кровати и рассказывать истории про листья и цветы. Лилии, розы, фиалки...

Лилии, розы, фиалки.

Это была его любимейшая теория. Он не помнил, откуда она пришла, но благодаря ей родилась серия графических работ “Цветы”, из которых выделялась особенно одна – “Запах лепестка белой лилии”.

В тот вечер он решил подарить ее Маргарите по одной простой причине. Он чувствовал себя обесцененным всей этой историей. Ему необходимо было доказать свое несомненное превосходство, хотя бы в тех вещах, в которых он действительно превосходил ее.

– Лилии, – говорил он, – лилии – это совсем никакая не невинность. Хотя в классическом понимании они символизируют чистоту и непорочность. Мы не приписываем этот цветок маленькой девочке, так ведь? Маленькую девочку мы сравним с простенькой ромашкой. А лилию – лилию мы отдадим вполне созревшей девице, которая еще невинна в чисто физическом смысле, но уже обуреваема, разъедаема страстями и желаниями. Пусть еще туманными и несформированными, но известными. Лилия – символ непорочности, но лишь физической, за которой маячит явное желание с этой непорочностью расстаться.

А этот запах! Запах, который может свести с ума за одну только ночь. Неприлично иметь такой запах. Конечно, линии самого цветка строгие, готические и не такие вульгарные и пошлые как у розы. Но, мне кажется, что за чистотой и строгостью форм прячется извращенность и надуманность. Это – непорочность, которая еще не успела.

Он указал на картинку. Вот в этом все. Иногда я думаю, что это лучшее, на что меня хватило. И еще мне хочется, чтобы это лучшее хранилось у тебя. Не знаю почему, но мне кажется, что все растеряется, исчезнет. Я безалаберный человек и не смогу сохранить... – Сохранить, – задумчиво повторила Маргарита. – Я сохраню это в большей степени, чем ты даже рассчитываешь. Я напишу стихи.

И написала на другой же день. “Из хрустальной темно-синей дали – запах лилий мертвенной отравой...” Это было продолжение его картинки – изображение плавно перетекало в слова. И было странно, очень странно, потому что на мгновение Максу показалось, что его понимают. И снова боль нежданного стыда кольнула сердце. Искра доверия, возникшая из удачного сочетания слов на листе бумаги, изменила его планы, и он принял игру, предложенную Маргаритой.

***

– Что для него больнее всего? Только если мы будем вместе.

– Ты хочешь сказать... Но это невозможно. Ты мне совсем не нравишься. Ты – старая, толстая и не в моем вкусе.

На эту тираду Маргарита не обратила никакого внимания, можно было подумать, что речь идет вовсе не о ней.

Макс продолжал:

– У меня, конечно, были женщины, и я, конечно, знаю, как с ними обращаться.

– У меня, конечно, была собака... – язвительно продолжила Маргарита. – Какое мне дело до того, был у тебя кто-то или нет. Уж как-нибудь переживу.

Макса передернуло от ее холодного презрения. Можно ли иметь дело с таким человеком? Но это пробуждало и любопытство – она предлагала не любовь, а сделку. Выгодную ли? Это, конечно, был вопрос. Но это было действием, а действие, как известно, отвлекает от переживаний. В чем Макс в этот момент себе ни за что бы не признался – так в том, что где-то в подсознании у него зрел и другой интерес к подобному предложению. Это было любопытство ревности. Он хотел найти в той, которую предпочли ему, собственные ощущения Валентина, ощутить его желание, понять его интерес к этому, в глазах Макса невзрачному, существу, которое, несомненно, представляет что-то как собеседник, но не более того. Но Валентин-то нашел в ней другое – в собеседниках он не очень нуждался – сам мог заговорить кого угодно до полусмерти. Лишь бы слушали.

Это было мазохистское желание самому стать участником того действа, которое вставало перед его глазами в ночных кошмарах.

Нужно было решаться, и Макс предпринял последнюю попытку наладить все другим возможным путем. Он подкараулил Валентина возле его дома. Точного адреса Макс не знал, но случайно в разговоре услышал про кафе “Анечка”.

– Ха-ха-ха, – смеялся тогда Валентин, – эта Анечка постоянно заглядывает в мои окна.

Разумеется, при таком ориентире вычислить дом не составило труда. И рано утром Макс уже прогуливался под окнами кафе. Не прошло и часа, как появился Валентин. Макса он увидел сразу, и его лицо выдало... что? смятение? раздражение? ярость?

Он подлетел к Максу и зашипел:

– Кого это ты здесь ждешь? Не меня, случайно? Разве тебе еще не объяснили, что мне можно изменить один раз. Что я не прощаю такие вещи.

– Я думал... – растерялся Макс, от неожиданности решив, что Валентину известны его разговоры с Маргаритой. В голове четко сформировалась мысль о вероломстве женщин и еще о том, что его опередили. Неужели она позвонила ночью, как только Макс ушел?

– Ничего ты не думал, – оборвал его Валентин, – мне рассказали, что ты ушел с марафона с этим ничтожеством.

Тут Макс понял, что Валентин говорит об одном небезызвестном эпизоде, который имел место быть. Совершенно озверев от холодности любовника, Макс позволил себе забыться настолько, что провел ночь с незнакомым мужчиной, о чем было незамедлительно сообщено по адресу. Кто-то вдохновенно следил за каждым его шагом, и не просто следил, а даже пытался двигать им, как шахматной пешкой. Он чувствовал, что с той самой минуты, как переступил порог Дома Знаний, его всего опутали паутиной домыслов, сплетен и еще чего-то, названия не имеющего, но очень опасного.