Теодор Шумовский - Воспоминания арабиста

• Название: Воспоминания арабиста
• Автор: Теодор Шумовский
• Издательство: Наука
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1977

Книга содержит воспоминания о крупнейших советских востоковедах — академиках И. Ю. Крачковском и И. А. Орбели, члене-корреспонденте АН СССР Н. В. Юшманове, заслуженном деятеле науки УССР А. П. Ковалевском и других ученых. Подробно рассказано о творчестве малоизвестного арабского поэта XV в. Аррани. Приведены переводы его стихов.

Издание рассчитано на широкий круг читателей.

---

*

Уходят за днями дни, а в сердце моем темно,
Долго оно тоскует, томится оно давно.
В сердце поэта темень бывает чернее ночи,
Ибо порой сверкает солнца светлей оно.

*

Не приходи к могиле Аррани:
Что ты найдешь в кладбищенской сени?
Не ум, не кровь, а горсть костей поэта!
Нет, стих его найди и оцени.

*

Когда заболеешь печалью, в унылые дни,
Ты к чаше, где снадобье я приготовил, прильни.
Но лишь исцелившийся медом звучаний и мысли
Скажи, что действительно был на земле Аррани.

*

Когда стеной несется ливень к покорным пастбищам земли,
За бурей вслед покоя жажду земную, солнце, утоли.
Когда к встревоженному сердцу несутся молнии и громы,
Ты, радость, пастбища смятенья лучом покоя опали.

*

Откуда свет в моей душе? Не знаю.
Когда впервые он пришел? Не знаю.
Каков закон сложения стихов?
Как научить поэзии? Не знаю.

Легко ли читаются предложенные образцы? Достаточно ли они проникновенны? Об этом переводчику следует постоянно думать. В книге «У моря арабистики» я старался подробно изложить мысли, руководившие мной при работе над произведениями Аррани. Главная из них: цель перевода может считаться достигнутой, когда он вызывает в душе те же переживания, что и подлинник. Снятие пресловутой «специфики» формы способствует прояснению общечеловеческого смысла содержания. Когда бережно сохраняемое национальное своеобразие не переходит в национальную ограниченность, свершение иноземной литературы становится достоянием не одного лишь ума, но и сердца русского читателя и вливается в лоно всемирной культуры. Практически это осуществляется точной передачей содержания средствами гармоничной русской формы, заключающей в себе лаконичность емких слов, музыкальность их соотношений, чистые рифмы. Конечно, соблюдение этих условий требует многих лет взыскательного труда.

Илен

Нет, не одно — два солнца в этом мире,
Два солнца в небесах глядящих в сердце глаз,
И чем доверчивость их раскрывает шире,
Тем больше я стыжусь моих былых проказ.

Илен! Ты не кляни того, что было прежде:
Кого б я ни ласкал, в чьи б ни глядел черты,
Ища тебя одну в томленьи и надежде,
Я думал всякий раз, что это ты.

*

И робок я и легковерен был,
Тоска и страсть меня лишали сил.
И слава богу: значит, был безумен,
И значит, я действительно любил.

*

Не о себе я слезы лью
И не о тех, кто пал в бою.
Скорблю о тех, кто не любивши
Напрасно прожил жизнь свою.

*

Кто не любил и кто любимым не был,
Тому скажи, не пряча укоризн:
«Гори в аду за стыд земли и неба,
Тебе для страсти подаривших жизнь!»

*

У Илен по ночам полыхают уста
Жизнью,
И струится, и плещет ее красота
Жизнью,
И вздымает ей грудь жаркой кровью весна, и трепещет в глазах золотая волна,
Чаша тела Илен до краев налита
Жизнью.

*

Не смейте плохо думать об Илен!
Вы недостойны думать об Илен,
Завистники, ревнивицы и сводни!
Достоин я! Но я люблю Илен.

*

Над Шемахой простерлась тишина,
Душа тоской и нежностью полна.
Созвездья, как рассыпанные деньги,
Неспящим глазом сторожит луна.

Сказали мне: «Ты дожил до седин,
Разумен будь. Как добрый семьянин,
Люби семью, цени покой и деньги.
Живи, как все. Ты в мире не один».
Невольник дел обыденных моих,
Да, я — как все, когда свершаю их.
Но я — один, когда, уйдя от мира,
Полузакрыв глаза, чеканю стих,

Но я — один, когда, забыв семью,
Приникну к той, которую люблю,
В ком для меня все утешенья мира,
Кому на грудь я слезы счастья лью.

*

Ум не советчик нам в любви,
Но будь разборчивым в любви.
Стыдись, когда тебя не любят
Достойные твоей любви.

*

Виноградная гроздь, осененная первым пушком,
Соловьиная песня над первым весенним цветком,
Серебристые капли ночной ароматной росы —
Это все о тебе говорит мне своим языком.

*

«К тебе, которой день и ночь молюсь,
Без разрешенья я не прикоснусь!»
Красавица подумала с досадой:
«Иль евнух ты или глупец, клянусь».

*

Я рассудка и слова в любовных делах не терплю.
Мне красавица — книга, где буквы я сердцем ловлю:
Я в румянце, во вздохе, во взгляде ее и улыбке
Без ошибки прочту долгожданное слово «люблю».

*

Когда двоих сближаются уста,
Плетут венок у алой розы рта
Вино и мед, желанье и покорность,
Огонь и вихрь, порыв и красота.

*

Весны мои, песни твои — где?
Алость крови, ярость любви — где?
Иглы речей, игры ночей, встреч и разлук пестрый ручей,
Мускулов сталь, сердца хрусталь — где?

*

Не вздох, а песня — память о тебе.
Не мрак, а солнце — память о тебе.
Не монастырь ума, а море сердца,
Не мысль, а чувство — память о тебе.

Прием эмоциональной обработки стиха через употребление повторяющегося реторического вопроса либо другой формы весьма распространен в арабской поэзии. За два века до Аррани в известной элегии Абу ль-Бака Салиха Рондского, оплакивающей агонию власти арабов на Пиренеях, горестное «где?» встречается на протяжении 14 стихов девять раз; пример: «Спроси Валенсию, что с Мурсией случилось? Где Шатива? Куда исчез Хаэн?» («айна джаййяну», буквально: «где Хаэн?»). Такая фигура стиля восходит к античной древности с ее знаменитым мотивом: Ubi sunt qui ante nos in mundo fuere (Где те, кто были в мире до нас?). Еще в доисламской Аравии одно стихотворение поэта Мухальхиля пятьдесят раз пользуется формой «словно».

Восходы стыдливым румянцем зови
Услышавшей первое слово любви.
Румянцем при вести о первой измене
Тяжелые краски закатов зови.

*

Любовь бессмертна. Огненная кровь
Ее в живых рождает вновь и вновь.
Она — венец стальным и чистым душам:
Чем круче жизнь, тем сладостней любовь.

*

Кого стыдишься ты? Меня? Но я — ведь это ты!
Я отражение твое и тень — почувствуй ты!
Я отблеск роз твоей весны, отсвет заветных дум,
Я отзвук сердца твоего — зачем стыдишься ты?

*

Ты оставила юности нежный и огненный взгляд,
Ароматного тела налившийся свежестью сад.
Почему не вернешься за ними? Растащат девчонки!
Неужели так скоро забыла дорогу назад?

*

Две половинки губ — не так ли мы неразлучны? Вот кто мы.
Мы два зрачка, два чутких уха, пупок и копчик — вот кто мы.
Две обнимающих руки и два бедра, кипящих страстью,
Два розовых куста и пчелы сосков на каждом — вот кто мы.

*

Возьми мои отрасти — а думы оставь.
Возьми мое сердце — а разум оставь,
И чтоб до конца уж делиться по-братски:
Возьми мою жизнь — а бессмертье оставь.

*

Пыланием губ расскажи о любви
И дерзостью рук расскажи о любви.
Блаженным безумием буйного тела
И — памятью сердца скажи о любви.

*

Полузакрыв глаза, прильни, подруга,
Дай захлебнуться в губ твоих вине!
Мы через губы изопьем друг друга,
Я растворюсь в тебе и ты во мне.

Эти гедонистические мотивы, с большей полнотой представленные в уже упоминавшейся книге «У моря арабистики», сообщают лирике Аррани яркость и полнокровность, передача которых на другом языке подчеркнуто требует выразительного и свободно льющегося стиха, воспроизводящего фактуру подлинника.

*

«Люблю!» и «любим!» Онемей, Аррани,
И эти два слова в себе огляни.
Как солнце в темнице, венец на царице,
Как небо в зарнице сияют они.

*