Федор Сологуб - Мелкий бес

• Название: Мелкий бес
• Автор: Федор Сологуб
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-02-027129-2

«Этот роман — зеркало, сделанное искусно. Я шлифовал его долго, работал над ним усердно… Ровна поверхность моего зеркала и чист его состав. Многократно измеренное и тщательно проверенное, оно не имеет никакой кривизны. Уродливое и прекрасное отражается в нем одинаково точно». «Мелкий бес» был начат еще в 1892 г., над ним Ф. К. Сологуб (1863–1927) работал еще десять лет. Роман был издан только в 1907 г. и имел колоссальный успех. В 1917 г. Сологуб писал: «Если бы стены наших домов вдруг стали прозрачны, как стекло, мы с ужасом увидели бы, как много злого и страшного совершается в недрах самых на вид счастливых семейств». В романе «Мелкий бес» становятся прозрачны дома российских обывателей и пред нами вскрывается все то злое, зловонное и страшное, что свершается внутри их, и по улицам ходит герой романа, Передонов, чье имя стало нарицательным для выражения тупости, злобности и мертвенности. Современник автора критик А. Измайлов говорил: «Если бы бесы были прикомандированы к разным местам, то того, который определен к нашей провинции, удивительно постиг Сологуб». О русских мелких бесах писали и другие, и этот роман занимает достойное место в ряду таких знаменитых произведений, как «Записки сумасшедшего» Гоголя, «Двойник» Достоевского, «Красный цветок» Гаршина, «Черный монах» и «Человек в футляре» Чехова…

---

— Резонно, Павел Васильевич, — со смехом одобрил его Рутилов.

— Уж Павел Васильевич за себя постоит, — с лукавой усмешкой сказала Преполовенская.

Варвара отрезала кусок булки, и, заслушавшись затейливых речей Володина, держала нож в руке. Острие сверкало. Передонову стало страшно, — а вдруг зарежет. Он крикнул:

— Варвара, положи нож.

Варвара вздрогнула.

— Чего кричишь, испугал, — сказала она, и положила нож. — Ведь вы знаете, у него всё привереды, — объяснила она молчаливому Преполовенскому, видя, что он поглаживает бороду и собирается что-то сказать.

— Это бывает, — сладостным и грустным голосом заговорил Преполовенский, — у меня был один знакомый, так тот иголок боялся, — все боялся, что его уколют, и иголка уйдет во внутренности. И ужасно боялся, представьте, как увидит иголку…

И, раз начавши говорить, уж он не мог остановиться, и все на разные лады пересказывал одно и то же, пока его не перебил кто-то, заговорив о другом. Тогда он опять погрузился в молчание.

Грушина перевела разговор на эротические темы. Она рассказывала, как ее ревновал покойник-муж, и как, для охранения супружеской верности, надевал на нее кальсоны с замком. Это всем очень понравилось. Потом Грушина рассказала слышанную ею от столичного знакомого историю о любовнице одного высокопоставленного лица, как она ехала по улице и встретила своего покровителя:

— Она ему кричит: здравствуй, Жанчик! Это на улице-то! — рассказывала Грушина.

— А вот я на вас донесу, — сердито сказал Передонов, — разве можно про таких знатных лиц такие глупости болтать.

Грушина испуганно залепетала:

— Да ведь я что ж, — мне так рассказывали. За что купила, за то и продаю.

Передонов сердито молчал, и пил чай с блюдечка, налегая на стол локтями. Он думал, что в доме будущего инспектора не подобает непочтительно говорить о вельможах. Он злился на Грушину. Досадовал его еще, и был ему подозрителен Володин: что-то он часто называл Передонова будущим инспектором. Один раз Передонов даже сказал Володину:

— Что, завидно, небось. Да, брат, вот ты не будешь инспектором, а я буду.

На это Володин, придав своему лицу внушительное выражение, возразил:

— Всякому свое, Ардальон Борисыч, — вы в своем деле специалист, а я в своем.

— А Наташка-то наша, — сообщила Варвара, — от нас прямо к жандармскому поступила.

Передонов вздрогнул, и лицо его выразило ужас.

— Врешь? — вопросительно сказал он.

— Ну вот, чего мне врать, — отвечала Варвара, — хоть сам поди к нему, спроси.

Это неприятное известие подтвердила и Грушина. Передонов был ошеломлен. Наскажет, чего и не было, а жандармский на ус намотает, и, пожалуй, напишет в министерство. Это скверно!

В это время глаза Передонова остановились на полочке над комодом. Там стояло несколько переплетенных книг: тонкие — Писарева, и потолще — «Отечественные Записки». Передонов побледнел, и сказал:

— Книги-то эти надо спрятать, а то донесут.

Раньше эти книги Передонов держал на виду, чтобы показать, что у него свободные мнения, — хотя на самом деле он не имел ни мнений, ни даже охоты к размышлениям. И эти книги он только держал, а не читал. Давно уже не прочел он ни одной книги, — говорил, что некогда, — газет не выписывал, новости узнавал из разговоров. Впрочем, и узнавать ему нечего было, — ничто во внешнем мире его не занимало. Над подписчиками на газеты он даже издевался, как над расточителями времени и денег.

Он подошел к полочке, бормоча:

— Уж у нас такой город, сейчас донесут. Помоги-ка, Павел Васильевич, — сказал он Володину.

Володин подошел к нему с серьезным и понимающим лицом, и осторожно принимал книги, которые передавал ему Передонов. Себе взял Передонов кучку книг поменьше, Володину дал побольше, и пошел в залу, а Володин за ним.

— Куда же вы их спрячете, Ардальон Борисыч? — спросил он.

— А вот увидишь.

— Что же это вы потащили, Ардальон Борисыч? — спросила Преполовенская.

— Строжайше запрещенные книги, — отвечал он на ходу. — Донесут, коли увидят.

В зале Передонов присел на корточки перед печкой, свалил книги на железный лист, — и Володин сделал тоже, — и принялся с усилием запихивать книгу за книгой в неширокое отверстие. Володин сидел на корточках рядом с ним, немного позади, и подавал ему книги, сохраняя глубокомысленное и понимающее выражение на своем бараньем лице с выпяченными из важности губами и склоненным от избытка понимания крутым лбом.

Варвара заглядывала на них через дверь.

Пошел валять Петрушку, — сказала она, смеясь.

Но Грушина остановила ее:

— Ой, голубушка Варвара Дмитриевна, вы так не говорите, — за это большие неприятности могут быть, коли узнают. Особенно если учитель. Начальство страсть как боится, что учителя мальчишек бунтовать научат.

Когда все напились чаю, уселись играть в стуколку, все семеро, вокруг ломберного стола в зале. Передонов играл с азартом, но плохо. Каждое двадцатое число ему приходилось уплачивать дань своим соучастникам в игре, особенно Преполовенскому, — этот получал и за себя, и за жену. В выигрыше чаще всего были Преполовенские. У них были условленные знаки, — постукивание, покашливание, — посредством которых они обменивались известиями о своих картах.

Сегодня Передонову сразу не повезло. Он спешил отыграться, а Володин медлил сдавать, и тщательно уравнивал карты.

— Павлушка, сдавай! — нетерпеливо крикнул Передонов.

Володин, чувствуя себя в игре особою, равною всем остальным, сделал значительное лицо, и спросил:

— То есть как это Павлушка? по дружбе или как?

— По дружбе, по дружбе, — небрежно отвечал Передонов.

— Ну, если по дружбе, то я рад, я очень рад, — ты хороший человек, Ардаша, и я тебя очень люблю, — говорил Володин с радостным и глупым смехом, сдавая карты. — А если бы не по дружбе, то это был бы другой разговор. А если по дружбе, то я рад. Я тебе туза сдал за это, — сказал Володин, и открыл козыря.

Туз точно оказался у Передонова, но не козырной, и подвел его под ремиз.

— Сдал, — сердито сказал Передонов, — туз, да не тот. Под руку говоришь, — ворчал он, — надо было козырного, а ты мне чего сдал! На что мне тиковый пуз?

— На что тебе тиковый пуз, — со смехом подхватил Рутилов, — у тебя свое пузо.

— Будущий инспектор язычком заплетается, — заблеял и захихикал Володин, — пуз, пуз, карапуз!

Рутилов непрерывно болтал, сплетничал, рассказывал анекдоты, иногда весьма щекотливого содержания. Чтобы подразнить Передонова, он стал уверять, что гимназисты плохо себя ведут, особенно те, которые живут на квартирах: курят, пьют водку, ухаживают за девицами. Передонов верил. И Грушина подтверждала. Ей эти рассказы доставляли особое удовольствие: она сама хотела было, после смерти мужа, держать у себя на квартире трех-четырех гимназистов, но директор не разрешал ей, несмотря на ходатайство Передонова: о Грушиной в городе была дурная слава. Теперь она принялась бранить хозяек тех квартир, где жили гимназисты.

— Они взятки дают директору, — заявила она.

— Хозяйки все стервы, — убежденно сказал Володин, — вот хоть моя. У нас с нею был такой уговор, когда я комнату нанимал, что она будет давать мне вечером три стакана молока. Хорошо, месяц, другой, так мне и подавали.

— И ты не опился, Павел Васильевич? — спросил Рутилов со смехом.

— Зачем же опиваться! — обиженно возразил Володин, — молоко — полезный продукт. Я и привык три стакана выпивать на ночь. Вдруг, вижу, приносят мне два стакана. Это, спрашиваю, почему же? Прислуга говорит, Анна Михайловна, говорит, просит извинить, что коровка у них, говорит, ныне мало молока дает. А мне-то что за дело! Уговор дороже денег. У них совсем коровка не даст молока, так мне и кушать не дадут. Ну, я говорю, если нет молока, то скажите Анне Михайловне, что я прошу дать мне стакан воды. Я привык кушать по три стакана, мне двух стаканов мало.

— Павлушка у нас герой, — сказал Передонов, — расскажи-ка, брат, как ты с генералом сцепился.

Володин охотно повторил рассказ. Но сегодня его подняли на смех. Он обиженно выпятил нижнюю губу.

За ужином все напились допьяна, даже и женщины. Володин предложил еще попачкать стены. Все обрадовались: немедленно, еще не кончив есть, принялись за дело, и неистово забавлялись. Плевали на обои, обливали их пивом, пускали в стены и потолок бумажные стрелы, запачканные на конце маслом, лепили на потолок чертей из жеваного хлеба. Потом придумали рвать полоски из обоев на азарт, — кто длиннее вытянет. На этой игре Преполовенские еще выиграли несколько рублей.

Володин проиграл. Под влиянием этого проигрыша и опьянения, он внезапно пришел в грустное состояние, и стал жаловаться на свою мать. Он сделал укоризненное лицо, и, толкая зачем-то вниз рукою, говорил: