Факир Байкурт - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Факир Байкурт
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Факир Байкурт (род. в 1928 г.) — один из крупнейших современных турецких писателей. В сборник избранных произведений входит один из последних его романов, «Куропатка», сюжетная простота которого сочетается с панорамным показом современного общества снизу и до самых верхов. Такую же панораму разворачивают в своей совокупности и включенные в сборник рассказы, рисующие жизнь сельской и городской Турции, затрагивающие трудное положение турецких эмигрантов в странах Западной Европы.

Писательской манере Байкурта свойственны живость и занимательность, лукавый юмор, почерпнутый в народной среде.

Все произведения, включенные в сборник, публикуются впервые.

---

Но Пашаджик не торопился.

— Давайте лучше поднимемся на крышу, оттуда виднее.

Они забрались на крышу дома Карами, и, стоя там, наверху, Пашаджик объяснил все по новой. Он тыкал пальцем то в одну сторону, то в другую. Наконец они спустились, и американцы, довольные, повторяли:

— Йес. Йес.

Лодки спустили на воду и в два приема переправились на тот берег. Пашаджик со своим сыном Джемалем, еще человек восемь-десять, и среди них мой отец, вооружившись дубинами, ружьями, топорами, направились в тугаи. У сторожа Омера своего ружья нет, так он взял общественное.

— Хо-о-о-о! Хо-о-о! Хо-о-о-о! — началась травля.

Мы с ребятами остались на своем берегу. Стоим, не знаем, чем бы заняться. Тут смотрим, одна из лодок в третий раз возвращается.

— Эй! — кричат нам. — Хотите на тот берег?

Делать нам там было вроде бы нечего, но очень уж хотелось покататься на диковинной лодке. Я — раз! — и вскочил прямо в лодку, другие ребята за мной. На том берегу оглянулся. Вижу, дед стоит под плакучей ивой и смотрит на нас. Я помахал ему рукой, он — мне в ответ. Значит, не возражает против того, что я переправился. В руке он держал клетку с моей куропаткой, поднял ее повыше, показывает: все, мол, в порядке. Я обрадовался. В отдалении мелькнули фигуры охотников, но тут же исчезли. В тугаях перекатывалось эхо:

— Хо-о-о-о! Хо-о-о-о! Хо-о-о-о!

Я пристроился на желтой скале — оттуда лучше видно, к тому же безопасней: если кабаны вдруг побегут прямо на нас, они все равно меня не достанут. Сверху мне хорошо видно, как, вспугнутые криками, кабаны рванули какие в сторону деревень Кашлы и Чайырлы, какие к речке. Иные бросились в воду и поплыли вниз по теченью, туда, где густеют заросли тамариска. Удастся зверям добраться до этих зарослей и притаиться там — охотникам будет до них не добраться. Сторож Омер и еще двое побежали кабанам наперерез, кто-то выстрелил, запахло порохом. Вижу, одна здоровущая свинья со своим выводком кинулась в воду, и они поплыли к тамарисковым зарослям. Четыре других кабана сначала поплыли вверх, к ущелью, но, верно, смекнули, что там-то их и поджидает опасность, развернулись и давай вниз, к зарослям. На берегу раздавалось:

— Хо-о-о-о! Хо-о-о-о!

Чобаны насилу удерживали собак, те, высунув языки и виляя от нетерпенья хвостами, рвались с поводков.

Едва кабаны оказались на открытом месте, как американцы прицелились, но стрелять не стали — больно далеко. Подойти ближе побоялись. Расчеты Пашаджика не оправдались — ни один из кабанов не побежал в сторону ущелья.

— М-да, — сокрушался Карами, — дали мы маху! Надо было на одной лодке спуститься ниже по течению. Сейчас там никого из наших нет, вот и улизнут проклятые твари.

Опять где-то бабахнуло. Кабаны прибавили ходу. Мне стало весело. Вот было бы здорово, если б американцам так и не удалось поживиться у нас! Как приехали ни с чем, так пусть ни с чем и уезжают. Мне хотелось этого, потому что так хотел дедушка. Если б ему было все равно, он бы заодно с Пашаджиком и прочими нашими задолизами помогал американцам. Но мой дед не такой!

— Хо-о-о-о! Хо-о-о-о!

Крики раздаются со стороны нашей деревни, но кабаны уже вне опасности. Мне сверху еще видно, как последние звери выбираются на берег и спокойно скрываются в густом кустарнике, но тем, кто стоит внизу, уже ничего не видно. Эх, волнуюсь я, только б ни один из зверей не выскочил на тот, открытый, берег, там они окажутся беззащитны, тем более что у американцев ружья с оптическим прицелом, а псы чобанов только и ждут, чтоб их спустили с поводков. И еще я ужасно боюсь, как бы охотники не вспомнили о своих лодках и не поплыли на них вниз по течению. А вдруг сядут в джип Карами? Аллах милостивый, затемни их рассудки! Пусть такая мысль даже не придет им в голову. Слышу голос Карами:

— От кабанов мы терпим большие убытки, — говорит он секретарю каймакама. — Топчут посевы пшеницы, кукурузы. А про сады и виноградники и говорить нечего. Ума не приложим, как от них избавиться. Валлахи, приходится по ночам сторожить поля, иначе пропал урожай. Наше правительство должно бы всех американских охотников направить в наши места — пусть помогут избавиться от этакой напасти.

— Канцелярия министерства сельского хозяйства издала приказ, — важно говорит секретарь, — о том, чтоб отстрел кабанов в сельской местности стал обязательным для всех. Увидите, какая борьба против них начнется!

Ну и ну! Представляю, как дед рассердился б, узнай он о таком приказе. А Карами продолжает льстивым голосом:

— Раз американские охотники едут к нам из самой Анкары, значит, кабанье мясо вкусное. Так ли это?

— Не знаю, не пробовал, — сухо отзывается секретарь.

— Я вас лично обидеть не хотел. Просто так спросил, вкусное ли у кабанов мясо?

— Не пробовал и пробовать не собираюсь.

— Ну, может, слышали от кого-нибудь?

— Если и слышал, то не знаю, насколько верно слышанное.

— Говорят, будто сейдимцы едят кабанятину.

— Не слышал.

— Курд Осман из Похренка рассказывал, будто очень даже вкусно.

— Курд Осман — известный враль.

Наши сельчане начали потихоньку возвращаться — кабаны ушли, делать больше было нечего. Все реже и реже звучали крики «хо-о-о!». И тут чобан Пашаджика Мюслим-ага спустил своего кобеля. Я побаиваюсь этой зверюги — он злющий, сильный, настоящий волкодав. Он запросто управится и с матерым кабаном. Кобель увертливый, хваткий, а у кабана шея короткая, загривок толстый. Слабо ему отбиться!.. К тому ж Мюслим-ага постоянно держит пса в строгом ошейнике с железными шипами, чтоб ему и волчьи клыки не страшны были.

— Вперед, Акыш! — крикнул чобан и указал псу на заросли.

Тот рванулся изо всех сил.

Сердце у меня так и захолонуло. А вдруг пес учует свинью с выводком?! Тогда уж наверняка американцы пристрелят ее.

Неподалеку от Карами стоял Мемишче, в руках у него был острый топорик с коротким топорищем. Он махал рукой. Говорил с переводчиком. Глазенки у Мемишче шустрые, лисьи. Ишь, углядел что-то. Там же стоял и Рыза из Козака, чобан Карами, он все время гладил свою собаку, успокаивал ее, а сам глаз не сводил с зарослей. Только шелохнутся кусты — в тот же миг спустит псину. Однако кабаны никаких признаков жизни не подавали, затаились, видать. И на реке не было видно, чтоб вниз по течению плыли. Тишина.

Я на вершине скалы стою, мне все видать, и если б кабаны в воду кинулись, я бы первый углядел. Разве что они тишком-тишком подкрались к берегу и без единого всплеска, тихо-тихо поплыли в сторону Кашлы. Интересно, догадались бы они так сделать?

Кобель Мюслима-ага, слава богу, никого не учуял, так ни с чем и вернулся к хозяину. Теперь об одном мечтаю — чтоб кашлынцы-паршивцы не ринулись туда со своими топориками. Ох, несдобровать тогда кабаньему племени. Из-за нашей с ними вражды они и к американцам не льнут. Вот оно и хорошо.

Вдруг Рыза из Козака как завопит:

— Ату, Чопар, ату!

Собака рванулась с места и понеслась — не понеслась, а полетела — стрела, укутанная белым хлопком. И в тот же миг между кустами мелькнул секач. Он был у меня как на ладони — все видать, от крутого загривка до последней шерстинки. По виду это был четырехлеток. Секач пустился наутек, собака — за ним, Рыза следом. Все смешалось — улюлюканье, крики. Громче всех вопил Рыза:

— Ату, Чопар! Держи его, родненький! Хватай!

Расстояние между кабаном и собакой прямо на глазах уменьшается. Мне не нравится, как бежит кабан. Лучше б он остановился и принял бой. Так оно и вышло, по-моему. На лужайке секач резко развернулся и выставил клыки навстречу псу. Теперь уже и американцы всполошились, кой-кто вскинул ружья, прицелился, но стрелять почему-то медлят. Американские женщины верещали пронзительными голосами. Одна из них, одетая в брюки, заправленные в сапожки, сделала пять-шесть шагов вперед, присела на корточки и вскинула ружье. Как раз в эту минуту Чопар, изловчась, вцепился в кабаний загривок. Мы закричали женщине, чтоб не стреляла, а то вместо кабана угодит в собаку. Секач вдруг рванулся и пустился наутек, а собака кубарем полетела в сторону. Но тут же вскочила, отряхнулась и опять кинулась за диким зверем. И через несколько метров нагнала, мертвой хваткой вцепилась в заднюю ногу кабану. Тот хоть скорость и сбавил, но все равно продолжал бежать, волоча собаку за собой.

Знаете, что меня больше всего удивило? Что кобель Мюслима-ага, хоть и находился поблизости, не вмешивался в эту схватку. А женщина по-прежнему не стреляла, выжидала удобного момента. Двое американцев со всех сил припустились в сторону лужайки, а Карами срывающимся голосом кричал переводчику:

— Скажи им, скажи, чтоб в лоб метили! Только в лоб, чтоб наверняка! Зверь сейчас точно бешеный сделался. Если его не уложить на месте, он и на людей броситься может. Пусть в лоб бьют. Скажи им!