Светлана Бондаренко - Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1967-1971

• Название: Стругацкие. Материалы к исследованию: письма, рабочие дневники, 1967-1971
• Автор: Светлана Бондаренко
• Издательство: ПринТерра-Дизайн
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-98424-162-5

Эта книга продолжает серию «Неизвестные Стругацкие» и является третьей во втором цикле «Письма. Рабочие дневники». Предыдущий цикл, «Черновики. Рукописи. Варианты», состоял из четырех книг, в которых были представлены черновики и ранние варианты известных произведений Аркадия и Бориса Стругацких, а также некоторые ранее не публиковавшиеся рассказы и пьесы.

---

Впрочем, В. Александров может думать, конечно, и так, это его право. Но не опрометчиво ли в таком случае, выступая в роли обличителя злонамеренных, столь неловко и откровенно демонстрировать свои собственные, весьма, скажем так, удивительные мнения о нашем обществе и, судя о других по самому себе, приписывать им без тени смущения эти собственные свои представления, выдавать формулы, в которых явления, составляющие, как всем известно, всего лишь отдельные искажения и единичные, эпизодические уклонения от норм данного общества, предстают уже как его неотъемлемые и самоочевидные признаки?..

Писательница А. Громова в предисловии ко второй части повести Стругацких замечает: «Я вовсе не собираюсь из опасения, что „Улитка на склоне“ будет кому-то непонятна, давать к ней разъяснительные комментарии: я знаю, что этой повести обеспечена достаточно широкая аудитория». Есть основания полагать, что так оно и будет. И, может быть, потому, в частности, что в этой повести достаточно отчетливо проявились некоторые характерные черты современной художественной фантастики, пусть даже пока еще в достаточно схематической форме. Целесообразно ли, чтобы это произведение комментировалось на манер приведенного выше образца? Но не в этом даже заключено главное. Куда важнее то, что уже есть, оказывается, люди, готовые поверить в существование фантастической химериады Стругацких и принять ее как вполне реальный образ жизни!

<…>

Создателям и теоретикам художественной фантастики бывает свойственна обидчивая интонация: литературу такого рода часто все еще рассматривают как не вполне серьезное, что ли, искусство, как искусство занимательное по преимуществу. Но все более широко элементы художественной фантастики проникают в традиционное реалистическое искусство и все больше вполне реалистических элементов накапливается в произведениях, написанных в жанре художественной фантастики. Возникает новый синтез, и критерии сближаются. Но не механически — реализм порывает со всяческими утопиями, отделяя их от себя и осознавая их в себе. Изобилие художественной фантастики чревато кризисом жанра, и творцы такого рода искусства более всего заинтересованы в этом кризисе: он будет означать их победу, победу искусства.

<…>

Дело тут не в наивности героя. И тогда ему впервые в голову с такой отчетливостью приходит мысль, ради утверждения которой, быть может, и написано все произведение: «Контакт между гуманоидным разумом и негуманоидным невозможен. Да, он невозможен». Человеку не место в фантасмагорическом мире, он не может в нем ужиться, сколько бы ни старался в том преуспеть.

Прыгают живые деревья, ядовитые мхи прорастают в живое человечье тело, и Доморощинер в Управлении готовит очередной «Проект о привнесении порядка и искоренении случайностей», а жуткие бабы-амазонки, жрицы партеногенеза, все играют в свои девичьи игры.

<…>

У нас по справедливости много пишут — особенно в последнее время — о необходимости всемерного развития искусства, романтически окрыленного, проникнутого пафосом романтической мечты, романтической устремленностью в будущее. Эти энергичные призывы к всемерному развитию такого рода искусства совершенно закономерны сейчас у нас. И утверждение мечты о прекрасном будущем, романтического порыва вперед и вверх находит себе необходимое дополнение в развенчании тенденций, претендующих на историческую правомерность и романтический ореол, но несовместимых с идеалом научного коммунизма.

Письмо А. Лебедева В. Курильскому, 20 марта 1989

Позже, в «застойные», я пытался поместить эту статью в один из своих литературно-критических сборников, но ее «вынимали» на первом же этапе и безоговорочно. Как была принята статья самими Стругацкими и даже была ли вообще замечена ими, я не знаю. Думаю, что на фоне иных событий того времени она могла быть и не примечена сколько-нибудь широким читателем.

На вопрос об этой статье БН ответил так:

Письмо Ю. Флейшмана В. Курильскому, 27 апреля 1991

Я показал письмо Лебедева БНу. Он сказал, что тот не прав. Все, кому нужно, заметили в свое время эту статью. А для Стругацких это был неожиданный и очень нужный подарок: в разгар очередной травли, которая достигла максимума в 1969 году (т. е. достаточно скоро после выхода статьи), вдруг статья в их защиту, да еще и в таком журнале! Они были очень благодарны Лебедеву.

«Людены» сообщили об этом Лебедеву.

Письмо А. Лебедева В. Курильскому, 29 июля 1991

Мнение Стругацких относительно статьи, о котором Вы упоминаете в письме, мне дорого и важно.

Мне кажется, что Стругацким удалось (в некоторых случаях на уровне некоего в своем роде шедевра) найти образ парадоксального адеквата фантасмагоричности той «модели» нашего жизнепорядка, которая в «эпоху застоя» сделалась вполне уже самоочевидной в своей фантасмагоричности, оставаясь вместе с тем каким-то мистическим образом словно бы и самодостаточной в той же своей фантасмагоричности. К слову. Коренной мистицизм нашей жизни иные нынче пытаются осознать или даже преодолеть во внешне соответствующих формах разного рода религиозной метафористики, а на вульгарном уровне — в форме возвращения к вере в чудеса и т. п. штуки. На самом же деле то, что можно было бы назвать нашей социальной мистикой и ее «предзнаменованиями» в истории человечества, уже обзавелось классической литературно-реалистической традицией, представленной такими, скажем, именами, как тот же Кафка или Замятин, Оруэлл, к которой столь блистательно прикоснулся Набоков, в которой нашел самое почетное место Гоголь и отчасти, быть может, Достоевский, а среди отцов-основателей которой можно увидеть Свифта и Рабле. Ведь и наша «модель» не с неба упала. Впрочем, это иной, долгий разговор, не к месту.

Вообще же говоря, целиком вне означенной традиции не остался, по существу, ни один из сколько-нибудь порядочных наших нынешних писателей, вне зависимости от того, осознавал он это или нет. От Солженицына с его детальными картинами земного ада и какой-то карающей христолюбивостью до нашего замечательного грустного утешителя и смеющегося трагика Фазиля Искандера, создавшего тот сказочно-праздничный Чегем — антипод удручающего бытия, о котором можно уже сказать, что теперь он «всегда с тобой».

Стругацкие не оказались в ряду тех, кто готов был столь долго доблестно молчать в тряпочку по углам, пока, наконец, не сказали «можно!». Они, думается, сыграли тем весьма важную роль в усилиях всех формировавших ту «другую культуру», тот «иной образ мысли», которые идеологи нового политического курса и попытались интегрировать в своей официальной доктрине «нового мышления», присвоив в этом случае приоритет, но, думается, так и не сумев овладеть той духовно-нравственной силой, которой суждено, быть может, в дальнейшем овладеть ими и поставить их самих в политическую необходимость подчиниться этой силе. Впрочем, на этом пути встретится еще немало сюжетов, которые могут сыграть роль некоего порога и для самих Стругацких, если они захотят в новых условиях продолжать свой путь.

Впрочем, постаравшись избежать расхожей мудрости задним числом, я, похоже, оказался в не менее расхожем положении пророка с ограниченной ответственностью.

Творчество АБС в период перестройки будет рассматриваться много позже, а пока заметим, что в шестидесятые не настолько уж много выходило периодических изданий, чтобы какая-либо значительная статья была неизвестна любителям литературы. Вспомним хотя бы замечание АНа в письме от 9 февраля 68-го: «В 12-м номере „Нового мира“ — отличные статьи. Канторовича и Лебедева. Обязательно прочти», где упоминается тот же Лебедев. И не только любители литературы, но и власть тщательно отслеживала, а иной раз и задавала тон критическим статьям о современной литературе, из чего вытекало отношение редакции к конкретному автору, когда тот приносил написанное им в издательство: издавать сразу (если критики официальной прессы положительно оценивали его творчество) или погодить, по крайней мере, тщательно проверить рукопись на предмет «крамолы» (если в прессе негативно отзывались о творчестве автора).

Именно поэтому в данной работе особое внимание (может быть, и излишнее с точки зрения читателя) уделяется публицистике рассматриваемого периода.

Письмо Аркадия брату, 1 ноября 1968, М. — Л.

Дорогой Борик!

Новостей особенных нет. Сегодня ходил в сберкассу, получены деньги из «Невы» (650), а также из «Мол. Гв.» (17.10–345 рэ). Ариадне пришло письмо, что часть экзов «Ангары» ей уже выслали. Ждем. Сигнал перевертыша еще не был.

1. Будь другом, скажи в Литфонде, чтобы путевки дали не сразу с 1 января, а где-нибудь с пятого, лучше — с десятого. У Наташки будет ведь сессия, и я должен по японскому ее подтянуть.