Дэвид Пристланд - Красный флаг: история коммунизма

• Название: Красный флаг: история коммунизма
• Автор: Дэвид Пристланд
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-44958-3

Что думают на Западе о коммунизме и советском строе, что думали раньше? Кто был первым коммунистом?

Фундаментальный труд английского профессора Оксфордского университета Дэвида Пристланда «Красный флаг. История коммунизма» представляет собой неожиданный взгляд на «коммунистический проект» с позиции стороннего наблюдателя.

Оригинальные суждения западного автора, интересные факты, неожиданные параллели, взгляд на советское общество как на «цивилизацию инопланетян» — все это, без сомнения, вызовет неподдельный интерес у отечественного читателя.

---

Вдобавок они в крайней форме страдали от условий, влиявших на весь индустриальный мир. Избыток товаров тяжелой промышленности во всем мире, новые компьютерные технологии и рост цен на нефть — все требовало радикальных перемен экономической модели, выработанной в 1940-1950-е годы. В то же время права организованного рабочего класса поддерживались за счет высокого уровня трудоустройства и последствий выступлений 1968 года. Заработная плата росла, а производительность труда и прибыльность падали, бизнес терял доверие и отказывался вкладывать деньги. Цены акций, показатель уровня благополучия экономики, упали на две трети между началом 1960-х и серединой 1970-х{1208}. Индустриальный мир определенно нуждался в новой экономической модели, которая перенаправила бы инвестиции в более прибыльные, высокотехнологичные области.

Эти вызовы были особенно сложны для коммунистических режимов, потому что, несмотря на образ мощи и монолитного единства, они оставались политически слабы. Они оказались в заложниках тяжелой и оборонной промышленности и не могли рисковать возобновлением конфликта с рабочими. Но к западу от «железного занавеса» правительствам, особенно левым, тоже было сложно осуществлять реформы, которые могли вызвать недовольство рабочих. Тем временем бизнес и правые консерваторы мобилизовались против власти организованного рабочего класса у себя, что совпало с масштабной американской программой перевооружения против СССР. Но это была идеологическая контрреволюция не в меньшей степени, чем военная. Почти так же, как Кеннеди старался соревноваться с СССР, установив новую капиталистическую модель развития стран «третьего мира», Соединенные Штаты Рейгана приняли кое-что из революционного стиля коммунистов в странах «третьего мира» 1970-х в интересах правого либерализма. После эпохи сверхсильной «реальной политики» идеи вновь оказались в центре.

VI

В начале 194о-х годов, на пике дебатов о советско-нацистском пакте, молодого лектора из Бруклина Ирвинга Кристола постоянно можно было видеть в Нише № 1 в кафетерии Сити Колледжа за поглощением последних номеров троцкистских журналов «Партизан ревью» (Partisan Review) и «Новый интернационалист» (New Intrnationalist), под редакцией тринидадского марксиста К. Л. Р. Джеймса. Сталинисты, между тем, занимали Нишу № 2. Как многие нью-йоркские интеллектуалы, они были и остались поглощены европейской интеллектуальной борьбой.{1209} Но к концу 1970-х годов Кристол перешел на другую сторону в этом конфликте. Теперь он находился в центре «неоконсервативной» группы интеллектуалов, многие из них были изначально левыми марксистами, которые теперь разрабатывали интеллектуальную силу для контрреволюции против понимания равенства и концепции «третьего мира» в социализме.

Были ли неоконсерваторы местью Троцкого СССР? Может показаться натяжкой искать марксистские корни в неоконсерватизме, но поразительное число авторов The Public Interest, неоконсервативного журнала Кристола, были близки к троцкизму. Теперь они стали искренней группой поддержки капитализма, оказавшись в своем роде разновидностью американских националистов (хотя не как узколобые ксенофобы, а скорее как промоутеры «универсальных» американских ценностей). Но они разделяли ряд троцкистских позиций: интернационализм, веру в борьбу, утопическое представление о высокоморальном обществе в «конце истории», ненависть к сталинской «реальной политике» и, что важнее, романтическую веру в способность идей и морали изменить мир. Троцкистские журналы, которые так жадно читал Кристол в 1940-х годах, осуждали сталинизм с романтической точки зрения — за игнорирование роли энтузиазма масс в социализме, — и сходным образом неоконсерваторы верили во власть идеологических убеждений. Но если троцкисты надеялись воодушевить пролетариат идеями коллективизма, неоконсерваторы пытались пробудить общественное мнение смесью буржуазной морали и высокого патриотизма. Несмотря на то что неоконсерваторы, как и старые левые марксисты, поддерживали связи с организованным рабочие классом, они были разгневаны студенческими выступлениями против университетских властей в 1968 году и тем, что новые левые поддержали партизан-коммунистов во Вьетнамской войне.

Кристол и его группа, таким образом, были капиталистическим эквивалентом романтических марксистов, призывающим к моральному обновлению и мобилизации против коммунистической угрозы. Но так же как коммунизм стал наиболее эффективным, соединив романтизм раннего Маркса с технократическим поздним Марксом, капиталистическая контрреволюция нуждалась как в моральных, так и в рационалистических основаниях. Он нашел их в неолиберализме, наиболее успешно представленном другим, немного более старшим, бруклинцем — экономистом Милтоном Фридманом. Фридман, бывший сторонник Нового курса, был активным противником смешанной экономики, созданной после Второй мировой войны. Он популяризировал изящную и последовательную теорию экономики невмешательства, предложенную такими людьми, как его коллега, чикагский профессор Фридрих Хайек. Хайек утверждал, что государства хищны, коррумпированы и неэффективны, душат рост и креативность. Их власть должна быть разрушена естественными силами рынка, которому позволяют процветать. Эта идеология была в высокой степени технократична: Фридман даже доказывал, что монетарная политика — и, в сущности, экономическая политика — могла бы управляться компьютером, который, будучи свободным от политического давления, мог бы победить инфляцию. Но она также была революционной. Как вспоминает один из студентов Фридмана: «Особенно захватывающими были те же качества, что делали марксизм таким привлекательным для многих других молодых людей в то время — простота и вместе с тем видимая логическая завершенность, идеализм, соединенный с радикализмом»{1210}.

Эти два бруклинца не были близки друг другу, и между ними в самом деле есть существенные интеллектуальные расхождения. Хотя оба были мечтателями и готовы поддержать мощную атаку на коммунизм, неоконсерваторы Кристола были более воинственны, моралистичны и апокалиптичны в своих воззрениях и более положительно, чем неолибералы, оценивали роль государства и рабочего класса. После 1968 года, однако, они объединились, убежденные, как и ленинисты когда-то, что интеллектуальный авангард должен атаковать устаревшее, загнивающее государство и заменить его чем-то новым. Неолибералы и неоконсерваторы сошлись на базе программы «революционного либерализма», который использовал воинственные методы марксистов-ленинистов против них самих. И своего рыцаря они нашли в лице еще одного бывшего сторонника Нового курса, а ныне радикального антикоммуниста — Рональда Рейгана.

Продолжающееся ослабление американской власти и очевидность успеха революции в странах «третьего мира» усилили доверие к неоконсерваторам. Они были убеждены, что президент Картер, заставляя жандармов Америки уважать права человека, ослаблял и их самих, и власть Америки. Неоконсервативная интеллектуалка Джин Киркпатрик (впоследствии представитель Рейгана в ООН) разработала один из самых влиятельных аргументов в пользу антикоммунистической воинственности, проведя резкое разделение между «тоталитаризмом» и «авторитаризмом»[817]. Она утверждала, что, в отличие от авторитарных обществ, которые придут к либеральной демократии в процессе развития и модернизации, тоталитарные режимы никогда этого не сделают. Поэтому если Соединенные Штаты хотят способствовать установлению демократии, им придется оказывать поддержку авторитаристам против тоталитарных коммунистов, как бы первое ни было неприятно[818].{1211}

Критический 1979 год оказался переломным. Политика Соединенных Штатов пережила несколько потрясений: Сандинистская революция, Исламская революция в Иране и ввод советских войск в Афганистан. Все, казалось, подтверждало неоконсервативный анализ советской силы и агрессивности, и на следующий год Америка отреагировала, проголосовав за ответный удар — абсолютным большинством избрав в ноябре 1980 года президентом Рональда Рейгана.

Кризис американского экономического устройства, однако, был более острым, а ответ на него — быстрым. Попытки Вашингтона поддерживать и защиту, и благосостояние, печатая деньги, на какое-то время сработали, но удары по американскому престижу в Иране и Афганистане стали последней каплей, и Вашингтон столкнулся в падением курса доллара и концом его статуса главной мировой валюты. 14 октября 1979 года глава Федеральной резервной системы Пол Волкер принял меры по борьбе с инфляцией, предложенные Фридманом, и решил дать финансистам то, чего они хотят: существенное повышение процентных ставок, борьбу с инфляцией, высокий курс доллара. Все это вместе с так называемой революцией экономики предложения, повысило прибыльность капитала — налоги корпораций сокращались, в то время как безработица росла, а полномочия рабочего класса уменьшались{1212}. В целом это обозначило окончательный закат экономического порядка, установленного Бреттон-Вудским соглашением в 1944 году. Поражение во Вьетнаме показало Вашингтону, что он не может сохранить мировое господство, призывая своих граждан в армию и повышая налоги, но только в 1979 году он нашел, почти случайно, жизнеспособную альтернативу. Мировая финансовая система должна была стать топливом для американского могущества. Именно союз Соединенных Штатов с мировой финансовой системой дал им силы для новой фазы того, что часто называют «второй холодной войной». И именно эта мощная система предохраняла мир почти три десятилетия, пока эффектно не взорвалась в сентябре 2008 года.