Дэвид Пристланд - Красный флаг: история коммунизма

• Название: Красный флаг: история коммунизма
• Автор: Дэвид Пристланд
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-44958-3

Что думают на Западе о коммунизме и советском строе, что думали раньше? Кто был первым коммунистом?

Фундаментальный труд английского профессора Оксфордского университета Дэвида Пристланда «Красный флаг. История коммунизма» представляет собой неожиданный взгляд на «коммунистический проект» с позиции стороннего наблюдателя.

Оригинальные суждения западного автора, интересные факты, неожиданные параллели, взгляд на советское общество как на «цивилизацию инопланетян» — все это, без сомнения, вызовет неподдельный интерес у отечественного читателя.

---

Таким образом, решающая битва против коммунизма в основном финансировалась за счет внешних займов, многие из них — у Японии{1213}. Теперь Вашингтон мог бороться за возврат мирового превосходства, не требуя жертв от собственного населения. Тем не менее его цель — перевооружение — сыграла меньшую роль для американского могущества, чем его непреднамеренные последствия. Чтобы обосновать обширные займы, Соединенные Штаты использовали высокие процентные ставки для привлечения мирового капитала. Это, в свою очередь, вызвало нехватку финансов в странах «второго» и «третьего мира»: утечка капитала в 46,8 миллиарда долларов из развитых промышленных стран Большой Семерки в 1970-е годы обернулось притоком капитала в 347,4 миллиарда долларов в 1980-е{1214}. Последовавшее сокращение капитала неизбежно ударило по странам с внешним долгом, особенно по коммунистическим режимам.

Не все коммунистические государства были затронуты: Китай и другие государства Восточной Азии имели небольшие внешние долги и получали прибыль от нового либерального режима торговли. Они могли экспортировать в Соединенные Штаты дешевые промышленные товары, и к 2008 году Китай занял место Японии как главного источника капитала для обремененного долгами Вашингтона. Но государствам-спутникам СССР в Восточной Европе и их союзникам на Юге повезло меньше. Их промышленные товары не были востребованы, и эта группа стран имела самый большой внешний долг. В 1979 году коэффициент обслуживания долга Польши составлял огромные 92%, а ГДР — 54% в сравнении с 55% у Мексики, 31% — у Бразилии и гораздо выше разумных 25%.{1215} Теперь социалистические страны Восточной Европы столкнулись с падением процентных ставок и отказами во внешних займах. Как и предвидел Сталин, отказываясь от плана Маршалла, поддаваться искушению западными кредитами было опасно. Восточноевропейские коммунисты горько сожалели о том дне, когда взяли западный шиллинг.

Польша и Румыния окончательно обанкротились и вынуждены были пойти на унижение, умоляя западных капиталистов об отсрочке долга; положение Венгрии и ГДР было не столь серьезно, и они смогли справиться за счет временного финансирования. Всем пришлось понизить уровень жизни, в особенности для промышленного рабочего класса, — и кое-что оказалось весьма мучительным. Коммунистические государства были слабы, а их властям не хватало легитимности. Долговой кризис ослабил их еще сильнее.

Как и следовало ожидать, лучше всего для навязывания аскетизма подходил нереформированный сталинизм. Когда Румыния не смогла выполнить долговых обязательств в 1981 году и была вынуждена просить об отсрочке, власти ввели нормированную продажу хлеба, энергию подавали с перебоями и было запрещено пользоваться холодильниками и пылесосами. Рабочее время увеличилось и стало распространяться на воскресенья и праздники. Когда бензин стал дефицитом, правительство, которое должно было бы быть провозвестником модернизации, оказалось вынуждено призвать к переходу на конный транспорт. Секуритате создало сеть информаторов по образцу Штази для усиления дисциплины, а государство еще дальше зашло во вмешательстве в личную жизнь, включая пресловутые принудительные осмотры женщин с целью не допустить аборты и прекратить падение рождаемости.

В более либеральной и децентрализованной Югославии государственная программа жесткой экономии только ускорила политическую дезинтеграцию. Глубоко задолжавшая, страна вынуждена была пойти с протянутой рукой к МВФ, который в 1982 году поставил жесткие условия. МВФ, раньше поддерживающий децентрализацию, теперь объявил, что если меры по отказу от излишеств сработают, республики должны будут лишиться своего автономного права производить и занимать деньги. Более богатые республики, особенно Словения и Хорватия, возражали, и борьба между ними и их более бедными соседями продолжалась на протяжении всех 1980-х годов, подготавливая почву для апокалиптического распада в 1990-е{1216}. Руководители-коммунисты все больше действовали в интересах отдельных республик, а не единой Югославии, а локальный национализм пришел на смену марксистскому югославизму. Смерть Тито в 1980 году ослабила объединяющий страну «клей» и усугубила последствия внешнего долга и вмешательство МВФ. Узы, объединяющие Югославию, рушились.

В Польше долговой кризис привел к почти полному краху власти коммунистов. Когда в 1980 году правительство вынуждено было принять меры по отказу от излишеств и сократить продажу мяса[819], оно встретило протесты. Забастовка на Ленинской судоверфи в Балтийском порту Гданьска стала одной из самых хорошо организованных, и рабочие вскоре перешли от экономических требований к политическим. Они воздвигли деревянный крест в память о четырех рабочих, убитых в 1970 году, и основали более широкое движение «Солидарность»[820], чтобы бороться за социальную справедливость и независимость профсоюзов. Забастовки ширились, к ним присоединялись люди из различных слоев общества, и скоро экономика была парализована. Коммунистам, которых теперь возглавлял Станислав Каня[821], теперь ничего другого не оставалось, как разрешить профсоюзам действовать совершенно свободно от контроля партии. В августе 1980 года «Солидарность» и партия подписали соглашение, которое впервые с конца Народных фронтов 1940-х годов дало некоммунистам реальную власть[822]. В течение следующих шестнадцати месяцев коммунисты и «Солидарность» противостояли друг другу в напряженном равновесии[823].

Так не могло продолжаться вечно. «Солидарность» становилась все более воинственной, и запланированная забастовка в декабре 1981 года усилила советские страхи перед восстанием. Кремль оказывал давление на Каню и главу армии, генерала Войцеха Ярузельского, чтобы спасти слабеющую партию, введя военное положение. Польские власти, естественно, не хотели брать на себя ответственность за суровые меры, а Каня, кажется, даже сочувствовал «Солидарности»{1217}. Москва решила, что он должен уйти, и он был заменен на посту первого секретаря Ярузельским, который согласился на требования Москвы, опасаясь вторжения Советской Армии.

Теперь военные пришли к власти согласно введенному Ярузельским военному положению, убив около сотни человек[824]. Активистов «Солидарности» арестовали, и стабильность была восстановлена. Как предвидел Ярузельский, эта мера совершенно уничтожила остатки легитимности, которые еще сохранялись у партии. Едва ли это по-прежнему было коммунистическое государство. Ярузельский, военный, со своими характерными черными очками походил скорее на более строгую версию латиноамериканского диктатора, чем на лидера коммунистической партии; теперь правили государство и армия, а не партия{1218}. Что более важно, события 1981 года ясно показали, что советская поддержка Восточной Европы достигает своих пределов. Советы ясно дали понять коммунистическим элитам (но не остальному миру), что брежневской доктрине и обещанию военной поддержки властям советского блока теперь пришел конец{1219}. И хотя СССР был вынужден дать огромные кредиты Польше в 1981-1982 годах[825], терпение Советского Союза в отношении его нестабильных восточноевропейских клиентов кончалось, частично потому, что сам он стал чувствовать себя слабее; цены на нефть были еще высоки, но с 1981 года стали снижаться[826]. В ответ на угрозу, что Восточной Германии, возможно, придется взять дополнительные ссуды на Западе, если она не получит больших вливаний из СССР, Николай Байбаков, председатель Государственного планового комитета СССР, сказал, что они должны сократить инвестиции: «Я должен думать о Польской Народной Республике! Когда я сокращу поставки нефти туда (я туда еду на следующей неделе), это будет неприемлемо для социализма… И Вьетнам голодает. Мы должны помочь. Мы что, должны просто забыть о Юго-Восточной Азии? Ангола, Мозамбик, Эфиопия, Йемен. Мы их всех тянем. И наш собственный уровень жизни очень низок. Мы действительно должны его улучшить»{1220}.

Не только коммунисты Восточной Европы пострадали от нового устройства международной экономики. По многим странам «третьего мира» различных идеологий ударили повышение процентных ставок и мировой экономический кризис, когда цены на сырье упали и кредиты подорожали. Некоторые коммунистические режимы в «третьем мире», однако, были особенно уязвимы, так как они сильнее проводили претенциозную политику экономического развития и благосостояния. Следовательно, их проблема долгов затронула особенно сильно.

Экономический и долговой кризис усугублялся тем, что коммунистическим властям приходилось иметь дело с по-новому настойчивым МВФ и Всемирным банком. В отличие от 1970-х годов, когда эти международные организации рекомендовали развитие под управлением государства, теперь Соединенные Штаты использовали их для установления своего неолиберального взгляда на мир. В феврале 1980 года Роберт Макнамара, глава Всемирного банка, представил долгосрочную программу «Кредитов на реструктуризацию экономики» для стран с проблемами в экономике. Эта программа вместе с программой МВФ стала наиболее эффективным оружием неолиберализма в странах «второго» и «третьего мира». Под девизом «стабилизировать, приватизировать и либерализировать» деньги выдавались только в том случае, если вмешательство государства сокращалось, экономика приватизировалась и рынки были открыты.