Джек Керуак - Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)

• Название: Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)
• Автор: Джек Керуак
• Жанр: Контркультура
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-389-09619-6

Еще при жизни Керуака провозгласили «королем битников», но он неизменно отказывался от этого титула. Все его творчество, послужившее катализатором контркультуры, пронизано желанием вырваться на свободу из общественных шаблонов, найти в жизни смысл. Поиски эти приводили к тому, что он то испытывал свой организм и психику на износ, то принимался осваивать духовные учения, в первую очередь буддизм, то путешествовал по стране и миру. Единственный в его литературном наследии сборник малой прозы «Одинокий странник» был выпущен после феноменального успеха романа «В дороге», объявленного манифестом поколения, и содержит путевые заметки, изложенные неподражаемым керуаковским стилем. Что до романа «Море – мой брат», основанного на опыте недолгой службы автора в торговом флоте, он представляет собой по сути первый литературный опыт молодого Керуака и, пролежав в архивах более полувека, был наконец впервые опубликован в 2011 году.

В книге принята пунктуация, отличающаяся от норм русского языка, но соответствующая авторской стилистике.

---

– Или что угодно! – добавил Джордж.

– Да… если так, что же радикалы одобряют? Много чего, конечно: я уважаю их постижение несправедливости, но не вижу добра, которое они воображают; идеальные государства, как в случае с молодыми и эксцентричными радикалами. Однако старые радикалы, с их тихими беседами о стране, где человек может делать свою работу и получать от этого выгоду; где он может жить в совместной безопасности вместо соревновательной истерии, – эти старые радикалы несколько проницательнее, и все же я сомневаюсь, знают ли они, что хорошо: они только знают, что плохо, как я. Их мечты прекрасны, но недостаточны, неправдоподобны и, более всего, мимо цели… Почему так? – сам себя спросил Эверхарт. – Это так, потому что прогрессивное движение не учитывает дух: это строго материалистичное движение, оно ограниченно. Это правда, мир экономического равенства и общего ликования может воспитать величие духа – возрождение культуры, Ренессанс, – но в основном это материалистическая, близорукая доктрина. Она не настолько мудра, как полагают марксисты. Я выбираю духовные движения для духа! Но, парни и достойные дамы, кто отвергнет социализм? Кто встанет и назовет социализм злом, когда в самых далеких уголках сознания каждый понимает, что социализм этически верен? Однако Добро ли это? Нет! Это, скажем так, лишь неприятие не-Добра… и пока он не докажет обратное в мясорубке времени, я не приму его пылко, я только буду ему симпатизировать. Я должен продолжать искать…

– Продолжать искать! – воскликнул Джордж, драматично взмахнув рукой.

– И в процессе я буду свободен: если же процесс откажет мне в свободе, я брошу поиски. Я буду свободен в любое время, любой ценой: дух расцветает только в свободе.

– Время не стоит на месте! – устало заметила Полли.

– Знаете что? – спросил Эверхарт.

– Знаю! – заявил Джордж.

– Социалисты будут бороться за свободу, победят и построят мир – в этой войне или в следующей – и умрут, прожив жизнь во имя неотъемлемых прав человека. А затем, когда путь уже будет вымощен, придут гуманисты, и эти гуманисты – великие ученые, мыслители, предержители знания, учителя, лидеры… во времена не-войны заложат основы будущего мира без-войны. Гуманисты будут работать и вымостят дорогу для последнего и поразительного племени людей, что придет на землю в ту эпоху, за которую мир веками истекал кровью, в эпоху всеобщей гармонии и культуры. Этому последнему, поразительному и неминуемому человеческому племени будет нечем заняться, кроме как развивать культуру, бездельничать в творческом раздумье, есть, заниматься любовью, путешествовать, общаться, спать, мечтать и мочиться в пластиковые туалеты. Короче говоря, Великие Романтики развернутся в полную силу, они будут вольны исполнить все назначение человечества, и не о чем будет сожалеть, кроме как о том, что англичанин по-прежнему предпочитает Шекспира, когда весь мир читает Эверхарта!

Джордж выглянул из-под стола, куда залез в поисках потерянного дайма:

– Почему, Билл, почему ты не говорил мне, что собираешься стать писателем?

Билл Эверхарт небрежно отмахнулся:

– После всего этого ты считаешь, из меня не получится блестящий писатель?

Джордж скривился:

– Лучше учительствуй. Я думаю, из тебя получится вонючий писатель. Более того, Эверхарт, ты безнадежный педагог, университетский зануда и назойливый одиозный пандант [sic].

– Короче, Билл, – добавила Полли с холодной улыбкой, – ты вошь.

– И к тому же трепло, – сказал Джордж. – Недовольная безделушка на полке времени, – он с заметным удовольствием шмыгнул носом, – и в каждой бочке затычка.

Полли снова захихикала, изогнула длинную белую шею, обнажив тонкую цепочку от крестика. Уэсли нежно воззрился на нее, ладонью обхватил ее загривок, развернул ее лицо к себе и поцеловал удивленные раскрытые губы. Они оказались чуткими и откровенно страстными. Полли засмеялась, ткнулась лицом в его лацкан, и ее густая темная стрижка мягкой подушкой легла под его склоненную щеку.

– Дэй, я по-прежнему думаю, что ты скотина, – упрекнул Эверхарт.

– Да божмой, кончайте уже бредить! Я устала. Пойдем! – Это сказала Ив, девушка, которая спала. Она повернулась к своей соседке, зевая: – Ты не устала, Джинджер?

Джинджер почти весь вечер хранила скучающее молчание, разве что время от времени целовалась со своим спутником, Эверхартом, а теперь утвердительно зевнула.

– Ну уж нетушки! Мы сегодня собирались ужасно напиться, – возразила Полли с плеча Уэсли. – Мы еще даже не пили!

– Ну, прихватим бутылку… Я хочу уйти, мы здесь уже давно торчим, – сказала Ив, доставая зеркальце из сумочки… – Ох ты ж, я выгляжу как черт знает что!

– Ты, парень, сегодня помалкивал, – сказала Джинджер, дразняще улыбаясь Уэсли. Она была вознаграждена тонкой изогнутой улыбкой.

– Какой очаровашка! – восхищенно воскликнула Полли.

Уэсли шутливо замахнулся, будто хотел ее ударить.

– А теперь ты куда хочешь? – спросил Джордж у Ив.

– Ой, давайте двинемся. Можно завести пластинки и потанцевать. Кроме того, мне утром надо постирать пару шелковых тряпок.

– Я думала, ты их выстирала днем! – сказала Джинджер.

– Села читать журнал «Тру стори» и совсем о них забыла.

– Тупица!

– Давайте веселиться! – предложил Эверхарт, хлопнув по столу. – Я хочу напиться до посинения.

– Ты и так пьян, Коротышка, – сказала Джинджер. – Ив, а мне шелковые чулки не постираешь, раз уж тебе все равно стирать… мне они нужны к завтрашнему вечеру.

– Постираю, если завтра заберешь мой тостер в «Мэйсиз».

– Ой, завтра днем я позирую, с двух до четырех, – возразила Джинджер, всем телом развернувшись к собеседнице. Обе размышляли, а Джордж Дэй тем временем зевал.

– Но ты можешь забрать его потом! – воскликнула Ив.

Джинджер на минутку задумалась.

– Это всего в пяти кварталах от твоего дома, – вставила Полли, заинтересовавшись происходящим в ее мире.

– Но мне еще надо сделать завивку, Полли, – в некотором отчаянии уточнила Джинджер.

– Все равно успеешь.

– Конечно! – добавила Полли.

Джинджер попала в ловушку и понимала это; настойчивая женская логика победила ее так же безоговорочно, как сама она, бывало, подлавливала других.

– Ладно, я думаю, у меня получится, – неохотно подытожила она. Ив и Полли удовлетворенно откинулись на спинки кресел.

Уэсли, который смотрел и слушал, пока еще двое мужчин пребывали в мечтательности, тоже удовлетворенно откинулся в кресле. Он смотрел на Полли и думал о ней: она, по его мнению, вела себя необычайно хорошо весь вечер, но теперь-то себя выдала. Полли – женщина! Впрочем, когда он сжал ее руку, Полли губами коснулась его подбородка, тихонько сказала «Цап!», ущипнула его за нос, и он решил, что у женщин все-таки есть свои достоинства.

– Куда и когда мы идем? – спросил Джордж.

– Ко мне, – сказала Ив, длинными блестящими пальцами подбирая сумочку. – Кто-нибудь, возьмите бутылку.

– Я возьму, – пробормотал Эверхарт. – Боже, я возьму даже две.

– Пойдемте! – вскричала Полли.

На прохладной ночной улице она повисла на руке Уэсли и изобразила пару танцевальных па, а Эверхарт перешел Бродвей и направился в винную лавку. Остальные болтали и смеялись; все признавались друг другу, до чего нетрезвы, кроме Уэсли, который неопределенно пожимал плечами; все хохотали.

По дороге к Ив и Джинджер все они были очень веселы и шагали по улочке, все шестеро в ряд, а Эверхарт пел Марсельезу. В переулке Дэй остановил всю компанию и поднял бутылку за их здоровье. Все присоединились, Уэсли сделал глоток, в котором уместилось, должно быть, с полпинты виски.

– Ты из Теннесси? – протянула Джинджер, пока остальные хихикали в изумлении.

– Черт побери, женщина, нет! – с глуповатой усмешкой ответил Уэсли.

Они хрипло смеялись и продолжали свой путь по улице. После этого Уэсли помнил только три вещи: что он еще дважды от души хлебнул из бутылки; что был ночью в Нью-Йорке, так как они гуляли по глубокому каньону между высокими, безумно нависшими зданиями с карнизами, а над все этим, там, в вышине, им кивали звезды, равнодушные, хладнокровные и безжалостно трезвые; и наконец, когда они поднимались по ступенькам в квартиру, он обнаружил, что держит пустую бутылку, поэтому развернулся и швырнул ее на пустынную улицу, а когда стекло разбилось вдребезги и девушки завизжали, хотел сказать, что именно так относится ко всем их разговорам этого вечера.

Глава вторая Новое утро

Проснувшись, Уэсли не удивился, что не знает, где находится. Он сидел на кровати и злился оттого, что видел всю свою одежду, кроме носков. Надев рубашку, брюки и куртку, он босиком присел на корточки и заглянул под кровать. Носков там не было.

Он вышел из комнаты, мельком глянув на Полли, спавшую на его кровати, и побрел по квартире в поисках носков. Зашел в ванную, где душно пахло мылом, и порылся в путанице шелкового белья, развешанных вискозных чулок и брошенных трусов. Носки не нашлись. Напоследок он заглянул под ванну. Нету.