Юрий Семенов - Комиссар госбезопасности

• Название: Комиссар госбезопасности
• Автор: Юрий Семенов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1980

Документальная повесть Юрия Семенова посвящена короткой, но яркой жизни комиссара госбезопасности А. Н. Михеева, возглавившего в первые месяцы Великой Отечественной войны особый отдел Юго-Западного фронта.

---

Савельева повернула снимки к себе, озадаченно взглянула на чекиста, разложила фотографии в ряд.

— Ах вот в чем дело, — как будто бы только что догадался Василий Макарович. — Вы имели в виду снимки, которые однажды ужасно огорчили вас. Те в самом деле гадкие, мерзкие.

Савельева стыдливо поморщилась, невидящими глазами уставилась в стол. Тихо сказала:

— Я действительно приняла их за другие… Подумала: значит, выполнили угрозу, послали снимки вам, мужу. Боже мой!

— Вы понимаете, для чего они сделаны? Знаете этих людей, их преступные цели и, разумеется, свою роль в их делах? Так рассказывайте чистосердечно, что вы медлите?

…Стышко слушал, ни разу не перебив и ни о чем не переспросив Римму, записывал показания сосредоточенно и быстро.

Римма начала с того, как в январе познакомилась с Осиным в купе вагона, возвращаясь от мужа из Львова в Киев. При этом она говорила предельно откровенно, не скрывая того, что подумалось ей в тот момент, когда увидела Осина впервые: «Интересный, обходительный, завидного телосложения, словом, красив, как киноартист».

Она рассказывала сбивчиво, как будто стремилась выбрать главное, что могло прежде всего интересовать чекистов.

Василий Макарович был частично осведомлен о том, где встречались Савельева с Осиным, и вовсе не это его интересовало. Он ждал, когда Римма сама подойдет к самому важному: к подробностям ее вербовки врагом.

— После того проклятого вечера, ну, когда нащелкали эту гадость у него на квартире, дня через три мы встретились, и мне показалось, что-то случилось у него. Плел мне всякую ерунду, подготавливая, а потом выложил эти снимки. Я обалдела. Позор! Уму непостижимо!.. Не помню, что я говорила, кажется, себя проклинала. И решила немедленно порвать с ним. Я стала требовать фотографии. Хотя вы же, оказывается, знаете об этом. Он говорит: «Ты уж лучше бы пленку просила. И ругаешься, как будто я сам нащелкал…» В самом деле, думаю, он-то при чем? «Так ты, Георгий, — говорю ему, — скорее добудь пленку. Заплати… И кто, наконец, этот фотограф? Откуда он взялся там, у тебя дома? Сосед, что ли, шантажист? Не дай бог мужу подбросит…» — Римма налила стакан воды, отхлебнула глоток, продолжила: — После, потом уж все уразумела, дура… Он тогда в сквере с письмом к нему посылал, к фотографу, в Бровцы, уверял, если исполню просьбу, тот отдаст пленку. Я отказалась. Противно, стыдно было видеть этого субъекта, тем более еще умолять его. Тогда Осин предложил поехать вместе. Я противилась, но в конце концов уступила, когда он поймал машину. У меня было желание объясниться с Георгием, хотя бы что-то понять и уладить, словом успокоиться. В машине Георгий сунул мне запечатанный конверт и тихонько сказал: «Отдашь ему, тут записка от влиятельного человека, которая дороже денег, не возражай, я делаю все, что могу. Меня тоже шантажируют этими снимками. Но в конечном счете дело не во мне. Я человек холостой. А вот ты можешь пострадать. Уладить все надо. Шантажируют-то на громадную сумму. Где ее возьмешь? Не хотел тебе говорить. А куда денешься…» Я, конечно, когда приехали, отдала конверт. Так и не узнала, что в нем было.

— Вы говорили с этим человеком? — спросил Стышко.

— Я задержалась возле старушки в прихожей. Потом Осин позвал меня. Тут я отдала конверт, всего одно слово сказала: «Вам». Готова была ударить по противной роже с поросячьими глазками. «Мы поладим, не обижайтесь», — взял меня под локоть этот боров. Я отстранилась. И мы с Георгием сразу ушли.

— И Осин вам ничего не разъяснил?

— Сейчас скажу, соображу только, в голове все путается. Когда мы уходили, я спросила Осина, взял ли он пленку. Георгий дернул меня за рукав, молчи, дескать. И в машине на обратном пути о всяких пустяках болтал. Когда же пошел меня провожать, я ему опять о фотографиях, о пленке, взял ли он ее. А он говорит, что мне придется еще раз съездить за пленкой к этому человеку.

— Как его фамилия, знаете?

— Осин называл, но я плохо запомнила. Что-то созвучное «хапуге».

— Может быть, Хопек? — подсказал Стышко и достал фотографию.

— Он! — с придыхом подтвердила Савельева. — Преподает якобы в школе. И доверяют такому поганцу детей! Впрочем, мне ли судить об этом… Так вот, «хапуга» — я так буду его называть, со слов Георгия, потребовал гарантию, что его не подведут, а то ему за эту пленку может сильно не поздоровиться. Словом, в таком духе Осин стал меня обрабатывать. Пообещал, что гарантию эту достанет, а я должна буду отвезти ее в Бровцы «хапуге».

«Не наивничает ли она?» — закралось подозрение у Стышко, но услышанное дальше развеяло всякие сомнения.

— «Какая еще гарантия? — возмутилась я. Говорю: — Врешь ты мне все. Взял бы вместе с ним сжег пленку, и весь разговор». А он мне: «Ты возбуждена, успокойся, все уладится, обещаю тебе. Вернешься из Москвы, поговорим спокойно, и ты, уверен, согласишься со мной. И вот вчера, едва я приехала, сразу позвонила Осину. Душа-то ноет… Встретились мы, Георгий сам возобновил прошлый разговор и подметил: «Видишь, подумала и успокоилась. В самом деле, лиха ли беда еще раз съездить, бумажку отвезти».

Я спросила, что за бумажку он раздобыл, откуда она, почему так надеется на нее. Георгий объяснил: «хапуга», то есть Хопек, добивается перевода в киевскую школу и в этом смысле зависит от одного человека — родственника Осина. Георгий недавно знакомил меня с ним. Неприятное впечатление произвел на меня родич… «Хапуга» однажды приезжал к Осину домой, чтобы встретиться с этим родственником. Кстати, было это как раз тогда, когда «хапуга» сделал те самые снимки — он, оказалось, как объяснил Георгий, находился в соседней комнате и подглядел, воспользовался случаем… Я и духом его не чуяла. Вообще встретилась с ним один раз тогда, в Бровцах…

— Уточните, когда познакомились с родственником Осина, как его звать, фамилия, если знаете? — очень заинтересовался Стышко.

Савельева пожала опущенными плечами и неуверенно ответила:

— Он мне назвался, но я вообще с первого раза плохо имена запоминаю… Вениамин вроде… Не помню, хоть убейте, но отчество точно расслышала — Викентьевич. У меня так дядю зовут. А познакомил меня с ним Георгий недели две назад. Сказал, что тот — брат матери… и представил меня своей невестой. Я не возражала, какая разница, не любовницей же называться.

— Ну а почему он произвел на вас неприятное впечатление?

— Настырно расспрашивал: и чем занимаюсь, и кто родственники, и давно ли в Киеве, и много ли у меня знакомых. Сначала думала, будущей родней интересуется, много ли приглашать на свадьбу с моей стороны. Потом серчать начала, перестала отвечать. И Георгий ушел на кухню закуску готовить… А этот в амбицию: «Вы что же замолчали?» Я ему ответила, что не люблю болтать лишнее. Он похвалил меня за это и опять подкидывает вопрос: «Не было ли у вас в роду польской крови?» Что-то шляхетское во мне нашел. И тут, знаете, он опять возмутил меня. Заявляет: «Где ваш папа? У меня, — говорит, — был сослуживец Савельев, интереснейший мужчина… Пропал, исчез человек, слух пошел — посадили». Он задел меня за больное: отец ушел от нас, когда я была крохой. У него другая семья, он жив-здоров. Правда, я с ним вижусь изредка… Я вспыхнула: «Что вам до моего отца?! У него другая фамилия. Я по мужу Савельева!» Тут он губы поджал: «Вот те невеста!..»

Подоспел Осин, разрядил обстановку. Но я уже не могла успокоиться, распрощалась и ушла. Потом Георгий позвонил мне и сказал, что я понравилась его родичу. Нашел чем порадовать!

Стышко слушал, не записывая, изредка делая пометки, чтобы не отвлекать Савельеву, чувствуя, что ухватывает новую ниточку связи Осина, которая, очень даже возможно, тянется непосредственно к «главному». Ему стало ясно — Савельеву кто-то изучал перед вербовкой. Но кто же этот человек?

— Больше вы его не видели? — спросил он, когда Савельева замолчала.

— Нет.

— Обрисуйте его внешность, — приготовился записать Стышко.

Римма прищурилась, как будто смотрела куда-то вдаль; узенький лоб ее наморщился.

— Рослый, крупный мужчина, лет за сорок. Лоб у него бросается в глаза, широкий и вроде как немного вогнутый. А вот тут у него, — взяла она себя двумя пальцами за горло, — сильно выпирает и дергается, когда говорит.

— Кадык имеете в виду, — подсказал Стышко.

— Да, углом выпирает, плохо побритый… Шевелюра буйная, немножко волнистая. Говор вкрадчивый, любезный. Глаза впалые, так и ходят. Да и сам он… Привычка у него вот такая, — провела она рукой по голове и задержалась на затылке, — щупает, вроде побаливает там у него. Я подумала, страдает гипертонией.

— Вы наблюдательны, — заметил Стышко и спросил: — А на чем мы прервались, отклонились в сторону?

Римма недолго собиралась с мыслями.

— Я встретилась с Осиным, когда из Москвы вернулась, он подметил, что я успокоилась, и уже как о решенном стал говорить по поводу моей поездки к «хапуге».