Борис Ванталов - Отрывки из Ничего

• Название: Отрывки из Ничего
• Автор: Борис Ванталов
• Жанр: Биографии и Мемуары

Дневниковые записки были опубликованы в журнале “Крещатик”

---

Чем ярче такая радуга, тем мрачнее, когда она угасает. У Лены и фамилия-то была Шварц. С одной стороны, я ею восхищался, с другой, страшно жалел. Я-то понимал, каково это, когда нет радуги. А у нее-то она бывала двойной, тройной.

Ой-ё-ё-ёй!

КНОПКА БЕЗОПАСНОСТИ

Чтобы грамотно сочинять, сначала надо запустить синхрофазотрон мозга. Надо мозг разогнать, и тогда он начинает выдавать что-то удивляющее его носителя. Но если не соблюдать техники безопасности, то процесс может выйти из-под контроля. Чернобыль сознания.

Правильно остановить мозг не менее важно, чем включить. Некоторым для этого требуется запой. Другим смена партнера. Всякая тварь приспосабливается по-своему. У каждой своя кнопка безопасности.

ДО-РЕ-МИФ

А иногда моему мне кажется, что я – исполнитель. Вся эволюция это партитура, которую кто-то должен исполнить. Но мы в отличие от предыдущих ископаемых – и ноты, и исполнители.

Мы – ноты, увидевшие ноты.

Ноты атомной гаммы, так, кажется, писал Тейяр де Шарден.

Нота, осознающая себя как ноту, узнавшая собратьев по гамме, и задумавшаяся о законах композиции…

Д-ре-миф.

ЕДИНИЦЫ

Когда в числе прожитых лет появляется ноль, люди отмечают это как событие, а два нуля… это что?! Хм-м-м…

У меня скоро будет шестой (по счету, а не по порядку) ноль.

Пенсия это фонетически почти как пенис. Грубо говоря, три буквы вам! Кукиш прошлякам.

Я пережило среднестатистический возраст. Я вышло за пределы средней российской биографии. Я могу еще успеть выйти из этого я сам.

Все мы – спелеологи.

На свет из платоновской пещеры выходят единицы.

НЕЛЬЗЯ

Доброта – не сю-сю-сю. Доброта – печаль путника, перевалившего через хребет отчаяния. Он знает, что никому нельзя помочь, но не помогать тоже нельзя. Всю оставшуюся жизнь он будет брести в ущелье, между этих двух нельзя, без всякой надежды на понимание.

Нельзя.

ПАСТОРАЛЬ

Приятель Гоша теперь живет в Израиле.

Хорошо помню, как зимой мы с ним поехали в Лисий нос. Было, наверное, минус шестнадцать. Светило яркое солнце. Снег сверкал как шампанское. Мы пили водку на берегу Финского залива, рядом с зарослями пожелтевшей осоки. На морозе все запахи звучат мощно, как фуга. Как пах хлеб со шматом сала и кружком лука… Мимо нас проходил мужик, а когда он шел обратно, не удержался и сказал: «Завидую».

Одно время Гоша работал в Институте экспериментальной медицины лифтером. Там у него открылись экстрасенсорные способности. Он стал пользовать больных. В деревне, где он жил все лето, к нему шли с зубами, порезами, нарывами и др. Правда, когда одна дама присела в огороде, и энцефалитный клещ укусил в причинное место, ее пришлось отвезти в город. Муж не доверил Гоше врачевание.

В этой глуши я полюбил клен, который рос перед домом. Когда сидел за столом, а он редко бывал пустым, то вступал с деревом в некий контакт. Я протягивал к нему руки, растопыривал пальцы и чувствовал себя им, мы будто бы сливались. Это, может быть, в подсознании копошилась пьеса «Два клена», которую в детстве видел в ТЮЗе. Гоша, как человек тонкий, в такие моменты не лез ко мне с предложением «съесть по редисочке» (наша любимая закуска) – эвфемизм, означающий выпить еще по стопарику.

И вот, помню, сидим мы, изрядно выпив, вечером за этим столом, как вдруг является соседка с просьбой об исцелении. Гоша ее укладывает прямо в траву, сам встает на колени и начинает производить над бабенкой какие-то пассы, я тупо смотрю на эту пару, вдруг Гоша теряет равновесие и падает на пациентку. Та – звонко хохочет. Пейзане долго барахтаются в траве. Клен шелестит о чем-то своем. Я снова протягиваю к нему руки.

Пастораль.

VII

ИГРА В АДУ

Иногда остранение достигает такого уровня, что чувствуешь себя среди людей, как внутри чужеродного стада. Надо подчиняться законам стаи, иначе тебя сметут. Вспомним грациозные пируэты рыбьих косяков.

Мало того, надо искренне полюбить эти дикие обычаи, думать как они, стать ими.

И только иногда в минуты остраненного просветления позволять себе быть неизвестным никем.

Каким ветром тебя занесло сюда? Что это за игра в бисер перед свиньями?

Но ее обязательно надо вести до конца, эту игру в аду.

УГАДАЙКА

Когда большинство тех, кого ты опознал как не-этих, уже там, тебе начинает казаться, что и сам ты не только здесь. Начинается жизнь пополам. Ведь больше вспоминаешь прошлое, чем живешь настоящим. О будущем говорить и вовсе не стоит.

Ты потихоньку переваливаешь через хребет существования и начинаешь все быстрее (сила инерции) спускаться туда, где генетический калейдоскоп играет хромосомами в угадайку. Какой узор сложится на этот раз?

Мы – абстрактное кружево космоса на покрывале майи.

ПИШМАШ

Целый день перебирал книги для биографического словаря.

Публикации, публикации.

А ведь когда-то радовался этим изданиям. Вот – я!

А теперь – полное равнодушие.

«Я не знаю кому и зачем это нужно…»

И тем не менее продолжаю этот ненужник фиксировать здесь.

Ты – пишмаш.

VIII

ВЫ СМЕЛОВ?

Вчера, чтобы заполнить паузу между двумя делами, снова зашел на выставку Кудрякова в музей Ахматовой.

Там было какое-то мероприятие с неизбежной четой Фоняковых. Я тихо уселся позади. И вдруг слышу голос: «Вы Смелов?» Это блаженная смотрительница спрашивает. Догадываясь о разверзающейся бездне, вежливо отвечаю, – нет, – тщетно уговаривая себя: мало ли Смеловых.

Но нет. Блаженная, когда заканчивается собрание, настигает меня в другом зальчике. А я думала, вы Смелов! Помилуйте, он умер много лет назад. Я не знала, говорит смотрительница, лучезарно улыбаясь.

Я понимаю, что «жизнь наполовину» давно закончилась, и, может быть, мое неистребимое я – это хвостик ускользающей популяции семидесятников, которых вот-вот поглотит Стикс. Моя рожа еще видна на антрацитовой поверхности Черной речки. Она становится среднестатистическим выражением нас.

Вы Смелов?

ХРАП ОРГАНА

Еще помню, как мы сидели с Кудряковым на кухне, в хрущевке у меня на Железняка. Выпивали. Он стал падать с табуретки. Тогда скрывался от милиции, его обвиняли в тунеядстве и хотели посадить. Мне помогла архитектура начала шестидесятых. Благодаря узкому коридорчику, Кудряков мог держаться за стены руками, а я поддерживал его за обширную талию. Так паровозиком доползли до дивана. Гран рухнул на него. И мощно захрапел.

Когда Гран строил мне времянку на 63-м километре Приморского шоссе, то он там оставался ночевать в импровизированном убежище из полиэтилена и лапника. Я ночевал в городе. Подходя к участку, еще за десятки метров слышал рулады мотора его носоглотки. Казалось, такая конструкция рассчитана на века. В этом храпе было что-то пантагрюэлевское, мощь органа.

А вот…

ВЫ СМЕЛОВ? ПРОДОЛЖЕНИЕ

Сегодня же, будучи в гостях у Кирилла Козырева, я поведал ему новеллу «Вы Смелов?».

Он вернул ее в колею реальности.

Предыдущая выставка фотографий Бориса Александровича длилась месяц. И смотрительница сидела как раз напротив информации о нем, сопровождавшейся фотографией Бориса Смелова, на которой я и Гран стоим с дымящимися папиросами, после распития двух бутылок сухого в парадняке, на троих.

Лучезарная запомнила мою рожу, фамилию фотографа, а когда увидела меня, свела эти обрывки воедино: «Вы Смелов?».

IX

ПРОПАСТЬ БУДУЩЕГО

Летел на «Сапсане» в Москву. Офисный планктон поголовно ощерился ноутбуками. А я что-то писал в эту толстую тетрадь, водя по ней носом, слепнущий выродок рукописного века.

Люди безостановочно хватаются за мобильники, соловьиным трелям телефонов нет конца. За окном безмолвствует Россия. Ее уже никто не замечает. Наш паровоз вперед летит в пропасть будущего.

ВБЕГАЕТ МЕРТВЫЙ ГОСПОДИН

Вчера чуть ли не сутки мчался с приятелями (Наталья Азарова, Алексей Лазарев) на «Ягуаре» из Москвы на юг.

Первый раз в жизни побывал в Ясной Поляне. Минимализм толстовской могилы произвел сильное впечатление. В этом месте явно еще витает дух. Даже в доме он не весь выветрился.

А потом устроили пикник под Курском около тысячелетней каменной бабы, которую недавно выкопали. Это невысокое половецкое изваяние торчит на ровной тарелке поля, как символ мужества перед лицом беспредельности пространства.

Я здесь стою и не могу иначе…

В Харькове, который увидел уже поздно вечером, успели попасть во вторую по величине в Европе синагогу.

А я в этом городе почему-то все время думал о Введенском, которого отсюда увезли на смерть.

Вбегает мертвый господин.

ТВАРЬ, ТВОРИ!

Вчера впервые увидел (и услышал) про «Каменную могилу». Это под Мелитополем, около села Терпение и реки Молочная. Вместо кисельных берегов там уникальное природное изваяние, состоящее из превратившегося в плосковатые камни песчаника. Они лежат хаотично, кое-где между ними можно было ползать, чем не преминули воспользоваться пращуры, которые еще двадцать четыре тысячи лет назад начали там рисовать. «Тварь, твори» – это биологическая аксиома. О «подвале творческого дома» (Сологуб) вспоминал, когда ползал, как ящерица, между камнями. А на вершине этой груды затвердевшего песка стоял некто в священническом одеянии и проповедовал тетям-паломницам, поощряя их к священной войне за веру.