Георгий Холопов - Докер

• Название: Докер
• Автор: Георгий Холопов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1984

Книга лауреата Государственной премии РСФСР Г. К. Холопова состоит из произведений разных лет и разных жанров.

Особое место занимают в книге повести и рассказы, посвященные Великой Отечественной войне.

---

— Итальянский кадар, мускатель эгерский… Эти кусты для еды, эти — для вина.

Он оборачивается:

— Если ягоды мускателя прессовать чуть-чуть сильнее, то вино будет не белым, а розовым, и аромат особый!.. Люблю угощать друзей вином собственного изготовления! — с удовольствием произносит он. — Да вот в обед вы его отведаете, с прошлогоднего урожая у меня еще немного осталось.

Солнце печет немилосердно, и мы уходим в тень, садимся на скамейку.

— У вас маленький участок, но прекрасный сад, замечательный виноградник, — говорю я Фельдешу.

Похвалу мою он слушает с удовольствием.

— Я с детства мечтал о таком садике и винограднике. Может быть, потому, что родился в восточной, засушливой части Венгрии?.. Это недалеко от советской границы… Земля у нас была песчаная, на ней все плохо родилось. Правда, сейчас там тоже цветут сады, выращиваются отличные сорта яблок. Помогла наука!.. Дорога же к моему садику была ох какой длинной!.. Надо было по ней идти всю жизнь.

— Трудной, но единственно правильной дорогой, не правда ли?..

— Разумеется, разумеется, дорогой друг, — радостно произносит Фельдеш. — Посудите сами!.. Не успев закончить гимназию, я стал политкомиссаром Венгерской Советской Республики в моем родном городке. Кстати, известный вам писатель Мате Залка, он же генерал Лукач, родом из нашего городка, который сейчас носит его имя. Мы учились в одной гимназии, сидели за одной партой. Об этих годах я недавно закончил небольшую повесть… Но я, кажется, отвлекся… После поражения революции я эмигрировал в Чехословакию, затем в Польшу и Австрию, снова вернулся в Чехословакию. Поступил учиться. Трудные это были годы на чужбине. Но я все же закончил институт, стал инженером-текстильщиком. Работал на фабрике. Даже преуспевал!.. А мысли мои всегда были на моей несчастной родине, хотелось ей помочь. Венгрию тогда ведь называли страной трех миллионов нищих. Меня обязывал и долг коммуниста…

Но меня главным образом интересует канва его жизни, путь Фельдеша в партизаны, потому я не даю ему возможности остановиться на каком-то отдельном эпизоде, прошу рассказывать дальше.

— Вернулись вы, Павел Павлович, в каком году в Венгрию?

— В двадцать девятом году, для подпольной работы.

Конечно, пройти мимо этого события равнодушно я не могу.

Я прошу Фельдеша подробнее рассказать про знаменитую будапештскую демонстрацию 1930 года, одним из главных организаторов которой, я знаю, он был.

— Ведь вы тогда были директором Чепельской суконной фабрики?

— Техническим директором! Фабрика принадлежала капиталисту, — поправляет меня Фельдеш. — И одновременно руководил техническим аппаратом ЦК Компартии Венгрии. ЦК тогда находился в глубоком подполье.

— Тогда, выходит… были дважды техническим директором? — смеясь, спрашиваю я.

Фельдеш тоже смеется, рассказывает:

— Тридцатый год был тяжелый. Экономический кризис докатился и до Венгрии. На фабриках и заводах всюду шло сокращение. Многие предприятия вообще разорялись. Росла армия безработных. Первого сентября на улицы города вышло более ста тысяч безработных. Они несли плакаты: «Хлеба!», «Работы!»… В тот день мы разбросали и роздали восемьдесят три тысячи листовок. Это была самая мощная и организованная демонстрация после девятнадцатого года, такой хортистская Венгрия не знала.

Ну а через несколько дней начались массовые аресты. В первую очередь, конечно, хватали коммунистов. Арестовали и меня — выдал провокатор. Всех нас отдали под суд.

Приговорили меня к пяти годам тюрьмы. Два года я отсидел в Будапеште. Потом, вместе с другими политзаключенными, меня перевели в тюрьму города Сегед. Здесь мы организовали что-то вроде «рабочей академии». Члены подпольного Политбюро Йожеф Ревеи, Ландор Бела, Фрудеш Корикаш и Нандор Орос проводили с заключенными семинары по марксистско-ленинской политэкономии, по ленинской стратегии и тактике в революционном движении. Одним словом, без дела не сидели. Набирались знаний, чтобы потом их применить на практике.

— И все пять лет вам пришлось отсидеть?..

— Все пять!.. Вышел я на свободу, наладил кое-какие связи, но меня снова арестовали и судили. Повод, конечно, нашли. Дали новых пять лет тюрьмы!.. Отсидел я в общей сложности десять лет. Освободили меня осенью сорокового года. Чтобы опять не попасть в лапы хортистов, я по рекомендации ЦК нелегально перешел границу. Шел через Карпатские горы… Вскоре я уже был в Москве, работал на камвольном комбинате в Монине, усиленно изучал русский язык… А через год началась война..

Пал Фельдеш горестно вздыхает, некоторое время молчит опустив голову, потом продолжает свой рассказ:

— Да, война, война… Хорошо помню первый день, москвичей, штурмующих военкоматы… Записался и я в ополчение… Проходил строевую подготовку, учился стрелять из винтовки и пулемета… Все это потом пригодилось, когда меня отозвали в Москву и назначили командиром роты венгерских политэмигрантов.

— Была такая рота?..

— Была… В тяжелый для Москвы час, когда немцы уже были недалеко, нам доверили защиту подступов Кремля со стороны Исторического музея…

Факт этот мне кажется фантастическим и невероятным, может быть, потому, что я об этом узнаю через столько лет после окончания войны, к тому же здесь, в Будапеште.

Пал Фельдеш поднимает сухую веточку под яблоней и рисует на тропке контуры музея.

— Вот в этом окне, обращенном к Кремлю, стоял пулемет венгерской роты, а в этом, перекрывая проезд у музея Ленина, — пулемет испанцев. Роты наши входили в бригаду особого назначения.

Мы молчим, оба не сводя взгляда с бесхитростного, детского рисунка.

— Ну а потом, когда гитлеровцев отбросили от Москвы, — продолжает рассказывать Фельдеш, — я попросился на фронт… Меня послали на Брянский… Здесь мы и встретились с Вершигорой, прыгали с парашютной группой. Остальное вы уже знаете. Из Брянского леса начался путь венгерского партизанского отряда к себе на родину.

Фельдеш встает, смеясь спрашивает:

— Не пора ли нам в честь освобождения Венгрии отведать мускателя эгерского?

Встаю и я. Кажется — самая пора.

ИЗ «СКАНДИНАВСКОГО ДНЕВНИКА»

Эту поездку в Скандинавию в январе 1972 года я совершил для ознакомления с литературной жизнью Норвегии, Швеции и Дании. Поездка была насыщена интересными встречами и беседами как с писателями, издателями, так и с общественными деятелями этих стран.

Вместе со мной в поездке была скандинавистка Валентина Сергеевна Морозова. Она много лет занимается изучением норвежской, шведской и датской литератур, переводит поэзию и прозу этих стран.

25 января

Прощаясь с нами в аэропорту Копенгагена, первый секретарь нашего посольства в Дании Юрий Самохин дал мне «Литературную газету» от 19 января со словами:

— До Стокгольма лететь минут пятьдесят. Как раз успеете перелистать «Литературку»!

Действительно, мы летели недолго, я успел перелистать газету, даже пробежать некоторые статьи, а в разделе «Ха-ха» прочесть заметку о новом американском фильме «Николай и Александра». Но заметка была написана в фельетонной манере, и я как-то не придал ей значения.

А в Стокгольме как раз идет этот фильм!..

Только что здесь, рассказывают нам, с большой помпой прошла премьера фильма, на которую из США приезжали исполнители ведущих ролей, известные голливудские актеры. Судя по всему, это крупный боевик и на него делается большая ставка в антисоветской пропаганде.

Пока Валентина Сергеевна Морозова налаживает контакты с Союзом писателей Швеции, связывается с писателями, будущими авторами скандинавского номера «Звезды», я свободен от дел, знакомлюсь с городом. В витринах магазинов — всюду английское и немецкое издания книги Роберта Масси «Николай и Александра». Не по этой ли книге поставлен американский фильм того же названия?.. Да, так оно и есть, на афише указано имя Роберта Масси.

О книге Роберта Масси, а также книгах Ганса Манфреда Хойера, Сиднея Харкейва, Нобла Фрэнленда и других немецких и американских авторов, изданных к пятидесятилетию со дня убийства Распутина и казни царской семьи, мне четыре года назад, в январе 1968 года, рассказывал М. Касвинов, один из наших опытных журналистов-международников.

И тогда же, помнится мне, я сказал ему в гостинице, в Москве:

— Почему бы вам не написать правду об этих событиях?.. Ведь так называемая «екатеринбургская драма» относится к разряду сюжетов наиболее устойчивых, систематически возобновляемых на Западе! К тому же вам ведь уже приходилось недавно полемизировать в серии ответных статей на страницах западногерманской прессы, обличая апологетов царизма и династии Романовых…