Владимир Арсеньев - Жизнь и приключение в тайге

• Название: Жизнь и приключение в тайге
• Автор: Владимир Арсеньев
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1957

В составленном М. К. Азадовским и публикуемом ныне сборнике особенно ценны и интересны печатавшиеся в газете «Приамурье» корреспонденции В. К. Арсеньева, которые он отправлял непосредственно из тайги, во время путешествий в горах Сихотэ-Алинь и по реке Уссури. Наибольшее количество их относится к Сихотэ-Алиньской экспедиции 1908–1910 гг.; они появлялись в газете с довольно большими перерывами под общим заглавием: «Из путевого дневника».

---

Особенности арсеньевского художественного метода и стиля выразились в наиболее раннем его произведении — в «Отчете о деятельности Владивостокского Общества любителей охоты» (1905). Этот «Отчет» является первым известным нам печатным трудом В. К. Арсеньева. Н. Е. Кабанов сообщает, что при своем появлении он получил большую популярность, но потом оказался совершенно забытым. Ныне этот «Отчет» перепечатан (с некоторыми сокращениями) в собрании сочинений В. К. Арсеньева [55]. Нельзя только согласиться с той аннотацией, которая предпослана ему редакцией. «Эта работа представляет интерес, — говорится в редакционном предисловии, — сообщением данных о пятнистом олене, получившем в годы советской власти исключительное развитие в виде многих пантовых звероводческих хозяйств» [56]. Такой оценкой очень снижается значение этого раннего произведения Арсеньева, тем более что, тому вопросу, который выделен редакцией, посвящено всего одиннадцать страничек. Значение и смысл данного «Отчета» гораздо глубже: в нем даны обильные сведения не только о пятнистых оленях, но и о других представителях животного мира Уссурийского края, а также о формах организации охоты, об охране фауны края и проч. Но наиболее интересен этот «Отчет», как яркое свидетельство о научно-творческом облике молодого Арсеньева. В этом полуофициальном документе уже чувствуется будущий знаменитый путешественник и писатель: тщательность описаний, вдумчивые наблюдения, разносторонность сообщаемых фактов делают этот отчет, как и каждую последующую его книгу, незаменимым (и отнюдь не устаревшим) источником для географа, этнографа, натуралиста, экономиста-практика. Наконец, в нем уже сказывается и своеобразная писательская манера Арсеньева, в которой так счастливо сочетались органически и неразрывно исследователь и художник. В качестве примера можно указать страницы, посвященные описанию местных охотничьих собак, описание охоты на изюбря, перелетов птиц, характеристика подлинного зверопромышленника и «промышленника», встреча с которым в тайге «опаснее встречи со зверем», и т. д.

Описание двух типов «промышленников» особенно интересно: оно свидетельствует о живой наблюдательности молодого автора, его зоркости, цепкости памяти и рано сложившегося уменья давать четкие описания; «Зверопромышленник — это человек, живущий почти исключительно охотой и только досуг свой посвящающий хозяйству. В большинстве случаев хозяйством его ведает отец, брат или кто-нибудь из близких родственников. Весьма интересно ходить с ним на охоту. У этих людей на все имеются интересные приемы и сноровка, выработанные долголетним охотничьим опытом и практикой. Где держится зверь, как его обойти, где искать подранка, уменье различать след зверя и его свежесть, способность быстро ориентироваться и принимать соответствующие решения, угадывать намерения зверя, отличное зрение и тонкий слух, дающие возможность распознавать тайгу и читать ее жизнь как знакомую открытую книгу, способность найти пропитание, устроиться на ночь во всякую погоду, уменье быстро скрадывать зверя без всякого шума, подражать крику животных — вот отличительные качества и черты охотника-зверопромышленника» [57]. Арсеньев в этом очерке еще не дает полной воли своему художественному темпераменту. Но последний порой все же прорывается наружу, и страницы официального отчета начинают звучать, как поэма. Ярко обнаруживается здесь и поразительное арсеньевское чутье к природе: художественно эмоциональное ее восприятие и страстная влюбленность в нее. Вот, например, один отрывок: «…В это время тайга живет и дышит. Рев изюбрей, крепкие удары их рогов, фырканье рыси, лай красных волков, крик кабарги и рев тигра — все это стоит несмолкаемым гомоном в лесу от заката до утреннего рассвета. Целую ночь этот стон тайги (курсив наш. — М. А.) не дает сомкнуть глаза охотнику. Для охотника-любителя это самое интересное время, воспоминания и впечатление которого останутся в памяти на всю жизнь» [58].

Мы подробно остановились на этом раннем «отчете», так как он служит убедительным опровержением утверждений о позднем формировании литературного таланта Арсеньева и поздней выработки его литературной манеры.

Художественный темперамент автора проявляется и в «Кратком очерке»: таковы описания тайги, почти целиком перенесенные из очерков, печатавшихся в «Приамурье», описания таежных балаганов и некоторые другие. Маленьким шедевром является среди них описание «поединков рыб (кеты)» «…они (самцы) гуляют спокойно, пока не появятся самки. Как раз к этому времени у самцов появляются большие острые клыки. Тогда начинаются поединки: эти рыбы донельзя драчливы. Я видел раз, как один самец схватил другого за спинку, и так обе рыбы шли не разделяясь, по крайней мере около двухсот шагов… Когда рыбы дерутся, они настолько ослеплены бывают яростью, что не замечают приближения человека. Обыкновенно в таких случаях надо бить нижнюю рыбу. Она думает (курсив наш. — М. А.), что боль причиняет ей другая (верхняя) и с своей стороны с еще большей яростью кусает ее» и т. д.[59].

Эти особенности писательской манеры Арсеньева привели некоторых исследователей и критиков к ложным представлениям о характере и природе основных книг В. К. Арсеньева и о месте их в географической литературе; их относят не к научным сочинениям в собственном смысле слова, а к произведениям «литературно-художественным» и даже «беллетристическим». В библиографическом указателе русской охотничьей литературы (1929), вошедшем в состав пятитомных «Основ охотоведения» Д. К. Соловьева, сочинения В. К. Арсеньева включены в раздел «охотничьей беллетристики» [60]; близок к такому пониманию и Н. Е. Кабанов, который в своем обзоре «вклада В. К. Арсеньева в науку и литературу» рассматривает его книги о путешествиях исключительно как «литературно-художественные произведения». В проспекте шеститомного собрания сочинений В. К. Арсеньева книга «Дерсу Узала» названа повестью («Повесть о гольде — спутнике В. К. Арсеньева в путешествиях») [61]. Н. Е. Кабанов дал и обоснование этой точки зрения. «В самом деле, — пишет он, — кому может притти мысль, считаем ли мы Н. М. Пржевальского, В. И. Роборовского, Г. Н. Потанина, П. К. Козлова да и многих других, оставивших нам незабываемые описания своих путешествий, писателями. Конечно нет, мы считаем их учеными, исследователями, географами, путешественниками и пр.» [62] (курсив наш. — М. А.). Арсеньев же, по мнению автора, является ученым путешественником и исследователем лишь в своих ранних произведениях и в первой редакции книг о путешествиях с Дерсу, но в последующих сочинениях (в том числе и главным образом в книге «В дебрях Уссурийского края») он выступает уже как писатель. Так произошло странное и неожиданное исключение из науки трудов замечательного путешественника и перевод их в беллетристику, а отсюда были сделаны уже дальнейшие выводы. К книгам В. К. Арсеньева стали подходить с совершенно иными критериями и требованиями, окончательно ломающими представление об их научном качестве. На страницах дальневосточной печати раздавались голоса об «узости рамок, которыми себя ограничил» В. К. Арсеньев, об одностороннем по-показе края, об отсутствии интереса к городской жизни и жизни населения вблизи железной дороги; его упрекали, наконец, в пристрастии к таежной экзотике и т. д. [63] Едва ли возможно считать такие упреки закономерными и обоснованными, они были бы вполне уместны, если бы речь действительно шла о писателе-беллетристе, свободно избирающем свои темы и столь же свободным в выборе образов для показа особенностей края, который он стремится изобразить в своем творчестве, но они совершенно незаконны в применении к книгам путешественника, связанного своим материалом и обязанного описывать лишь то, что входило в поле его зрения во время путешествия. Арсеньева упрекали и в романтизировании Дерсу, забывая при этом, что Дерсу портрет не литературный, а (как это правильно указал Горький) реальный образ живого человека; романтический же ореол создан читателями и, следует добавить, критиками, забывшими о реальной сущности Дерсу.

Противопоставление, которое делается между Арсеньевым и Пржевальским, является не только глубоко ошибочным, но опасным, ибо внушает ложные представления о характере научного творчества обоих путешественников.

О литературной манере Пржевальского писали и упоминали почти все его биографы и авторы статей о нем, но до сих пор нет специальной работы, посвященной этой теме. Внимание исследователей останавливалось преимущественно на общем типе сочинений Пржевальского и их составе. Сравнительная характеристика сочинений Пржевальского, Певцова и Потанина находится в книге академика В. А. Обручева о Потанине: «Путевые отчеты всех трех пионеров, — пишет автор, — являются настольными книгами современного натуралиста, занимающегося изучением природы и жителей внутренней Азии, не только географа и этнографа, но и геолога, зоолога, ботаника, даже климатолога и археолога». «Но эти путевые отчеты, — указывает далее В. А. Обручев, — неодинаковы: у Потанина и Певцова даны более точные характеристики местности, более детальные данные о виденном и слышанном, у Пржевальского — «более красивые описания природы, более интересное изложение хода путешествия, путевых встреч, охотничьих приключений» [64]. Современный исследователь-географ, редактор новейших переизданий книг Пржевальского Э. М. Мурзаев еще более резко противопоставляет книги Потанина и Пржевальского. По его мнению, «Очерки Северо-Западной Монголии» читать и трудно и «порой скучно». «В деталях, представляющих большой научный интерес, слабо проглядывает романтика путешествия. жизнь экспедиции, ее люди и быт. Здесь нет и обобщающих тематических разделов; это только полевые дневники, очень нужные и полезные, но требующие еще окончательной обработки» [65]. Нам представляется несколько преувеличенной такая характеристика сухости «Очерков Северо-Западной Монголии» Потанина, но основное различие уловлено автором правильно. Книги Пржевальского пленяют сочетанием строгой научной точности с живым и ярким изложением, пленяют и чаруют исключительной свежестью восприятия природы и энтузиастическим отношением к ней, они пленительны, наконец, великолепным русским языком, которым в совершенстве владеет их автор.