Аланка Уртати - Кавказские новеллы

• Название: Кавказские новеллы
• Автор: Аланка Уртати
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2015
• ISBN: 978-80-87940-66-2

Аланка Уртати – российская писательница, член Союза писателей Москвы и России. О ней пишут в СМИ, что она взяла себе благородную задачу заново знакомить с Кавказом россиян, которые за время перестройки и разлома страны, или забыли, или уже не знают его.

О ее произведениях пишут, что они обладают «мощной энергетикой Кавказа, которая питала самых великих представителей русской литературы, таких как Пушкин, Лермонтов, Толстой».

Ее творчество называют «свежей струей в сегодняшней русской литературе», она пишет хорошим стилем и чистым русским языком, от которого российский читатель за прошлые годы, если не читал классику, мог отвыкнуть, придавленный пошлостью и цинизмом сверхновой литературы.

Теперь Аланка Уртати вышла за пределы своей страны, чтобы рассказать миру о своем Кавказе, который считает удивительной страной внутри России.

---

И если Бог наказал меня, то не за гордыню или презрение к жрицам любви у моря, а за то, что упрямо рвусь к тому, чему нет места ни среди законов отрицания, ни среди беззакония соглашательств. Не зная сама, чего ищу, я храбро шла навстречу волчьим законам любви.

И вот теперь я без отдыха охотилась за Волком, безоружная, без капкана. Но, пойманная им сама, таскала на шее обрывок шнурка от ошейника со старинной монеткой и была похудевшая, чудом загоревшая, при моей безотносительности к пляжу, с голодным светом в глазах, если в них не отражался готовый к прыжку в сторону Волк.

Он меня щадил, можно сказать, даже тщательно оберегал от себя же. Я сидела словно на пьедестале, поднятая им на высоту, спустив оттуда ноги, и тихонько плакала от невозможности что-либо изменить в этом поединке со зверем.

Мы оба были кавказского происхождения, и он, к своей чести, не имел намерения перейти ни одну из дозволенных граней по отношению «к своей», а на большее – любовь – он и не рассчитывал.

Старухи, бывшие балерины, сидевшие между нами в столовой, наводили на него лорнеты праздного любопытства, и он мелькал в них, притаскивая очередную жертву для вечернего заклания, шокируя старух.

Каждое утро за завтраком они, как на педсовете, подробно обсуждали его вчерашнее поведение. У них была цель отвратить меня, хорошую девочку, от него, интересного, но опасного.

По этой причине они не могли быть равнодушными к нему. Это тоже было охотой на него.

Я же ни разу ничего не заметила. Волк был осторожным или благородным хищником, если такой парадокс уместен.

Поначалу, не разобравшись в его коварстве, я спокойно проводила вечера в пустом номере, заучивая немецкие слова из общественно-политической лексики. Я пропускала фильм за фильмом, идущие в кинотеатре нашего пансионата, где режиссеры и актеры были рядовыми зрителями своих же фильмов, и наблюдать их собственную реакцию иногда было довольно забавно для окружающих.

Когда, наконец, я взбунтовалась, он меня вмиг усмирил, сказав убедительную гадость о фильме. Тот вечер я тоже просидела в своем номере, потому что Волк исчез еще на закате. Это было необъяснимо – наша связь, принявшая с самого начала такую форму.

Начало было положено в баре на территории пицундского «Интуриста», где в ту пору были в основном западные немцы, чехи и немного поляков.

Тот, кто сидел рядом, извлек меня, плачущую, из будки междугородного автомата, где я узнала, что опоздала на экзамен, потому что не успела сделать перевод книги по телевидению, а значит, все откладывалось до следующей весны. Потрясение мое имело ту основу, что в моей жизни ничто не происходило, не сдвигалось – был полный штиль молодой жизни, как во сне, когда ты бежишь из всех сил, оставаясь на одном и том же месте.

Но тот мир, в который я попала, каждое утро включал парад звезд под моей лоджией: дамы в ультрамодных туалетах, бывшие по ту и эту стороны экрана, звезды с детьми, с мужьями, с любовниками, за завтраком, во время вечернего променада у моря… Все это было круговой панорамой, к которой, как в стереокино, не стоило протягивать руку, чтобы установить эфемерность. И в то же время это был самый живой фильм вокруг меня.

Прыжок Волка был откуда-то из-за моей спины, при этом он успел резануть меня взглядом, осушить бокал сока, бросить на стол ключи от общего номера с другом и исчезнуть.

Я запомнила быстрый режущий взгляд серых глаз, фосфоресцирующих в темноте подвального бара, и короткую шерсть на голове.

Это было одно мгновение, мы продолжали сидеть с его другом, у которого улыбка, как оказалось, никогда не сходила с лица, даже во время еды.

Оставшись сидеть в волнах поднявшейся светомузыки, я, тем не менее, перестала вовремя отвечать на вопросы, видеть что-либо вокруг, ощущать себя.

На следующий день после нашей короткой встречи в баре из укрытия с замиранием сердца я наблюдала, как Волк рыскал по пансионату, пока не напал на мой след. Случайно пройдя по его следу, я услышала, как в холле компетентная дама из столичной элиты заметила:

– Этот никому не известный юноша являет собой тот редкий тип мужской красоты, перед которым женщине трудно устоять.

В ответ последовало резюме, что женщина и не должна устаивать перед таким красивым южанином на берегу лазурного моря – и смех дам, много отдыхавших на море.

Волк, найдя меня, стал скромно рассказывать свои сказки, настоящие сказки-притчи, из которых самой мудрой была сказка о Герцоге и Картошке, которую герцог любил. В свою очередь, он просил меня читать свои стихи, и между нами установились волнующе-доверительные отношения, что-то высокое, о чем Волк сказал примерно следующее:

– Красная Шапочка, я – Волк, но не хищник, а философ, и в таком достойном качестве жду, что ты привнесешь в ту сказку, которую мы создадим с тобою вместе, свою прелесть и нежность.

На что моя дикторша, с которой мы жили в одном номере, сочла необходимым заметить, что на побережье моря, в неге песка и волн – это поистине удивительный и редчайший вид соавторства.

Волк, проигнорировав слова белокурой красавицы, бросил мне ободряюще:

– Мы напишем с тобой сказку, – и исчез так же внезапно, как и появился.

Дикторша, чувствуя по старшинству некую ответственность перед моим причастием в мире сказок, продолжила линию человека, тоже немало отдыхавшего на море:

– Волк, может быть, и философ, но в самое ближайшее время вынужден будет сбросить с себя шкуру мыслителя и остаться в нижнем белье заурядного соблазнителя. И поверь, моя девочка, никто на морском отдыхе не ищет идеи большой любви, которую ты готова заложить в свою сказку, как дрожжи в тесто.

Она наставила на меня свои вдруг ставшие печально-мудрыми глаза, умевшие застывать на телевизионном экране без моргания, как у сфинкса, и на следующее утро приняла решительные меры – спрятала меня в женском монастыре нудистского пляжа в конце владений пансионата.

Но частокол из голых тел не мог прикрыть моей стыдливой души, мне казалось, монахини слишком откровенно взывали к мужчинам, лежавшим неподалеку, потому что вдруг начинали, как удивительное растение, тянуться к солнцу, вскакивая вовсеувидение.

Шокированная вкусом моей дикторши к антисоветской экстравагантности, я бежала в глубину нашего номера. Выйдя из повиновения дикторше, я заслужила от нее упрек – если я так страдаю по Волку, то не должна строить из себя девочку, чтобы не испугать его.

И я приняла сакраментальное решение больше не строить из себя девочку. Подойдя к Волку, расположилась на песке рядом с его логовом и расправила вокруг себя юбку из стрекозьих крыльев.

– Волк, Волк, съешь меня, – тихо попросила я.

Но жестокий волчий закон распространялся только на овец, поэтому Волк ответил: глупо утруждать себя поисками пищи за обильным шведским столом. На это уйдет много сил, а результат будет тот же.

Я встала и ушла, оставив вместо себя яблоко. Это единственное, что я могла дать Волку в ответ на его сложную философию духа и плоти. Высокомерный Волк решил не соблазняться и этим.

Вечером у лифта боковым зрением я заметила Волка, притащившего кого-то. Лохматая жертва, добытая в дебрях чужого пляжа, пьяным голосом выдавала… критический разбор его сказки о Картошке, которую любил Герцог!

Я застыла на месте. Застыл растерянно у входа в лифт и Волк. Войди я туда, захлопнулась бы ловушка, и одним нажатием кнопки мы понеслись бы в одной кабине к разным высотам: они – в бар на восьмом этаже, продолжать свою пьянку, я – в преисподнюю пятого этажа, в мой опостылевший номер.

Пришел другой лифт, я села в него. Ровно через мгновение он появился в моей комнате, бормоча о каком-то сердечном препарате для зуба. Я смотрела в окно на море. Он то прикасался к моим волосам, то оказывался на балконе у дверей – метался как зверь в вольере, при этом мягко упрекая меня в чем-то, вероятно, в том, что я так переживаю.

– Одно и то же можно рассказывать по-разному. Им всем я не так рассказываю, как тебе. Что же мне делать с тобой?! Хочешь, я подарю тебе пьесу? Завтра я подарю тебе пьесу! – выпалил он и исчез.

…Я придерживаю веслами лодку, пока старый тбилисский газетчик закидывает в море снасть. Мы качаемся на волнах, рыба плывет в сеть, вечером он будет угощать друзей и женщин жареной рыбой. От блеска моря в лучах утреннего солнца я закрываю глаза и вижу, как плывет к лодке Волк, широко раскидывая руки и охотясь за волной. На морде Волка блестят капли воды, переливаясь радугой. Смеясь, он исчезает в глубине.

Это полусон, здесь нет ни волков, ни акул, никого, кроме нас, и пойманных тонкой удочкой рыбешек. Старый газетчик похитил меня и увез в море, потому что его бесила привычка Волка уходить в сторону от его взгляда в холле, где он, как рыбку из моря, пытался вытянуть из Волка его сущность.

«Почему такие чистые и хорошие девочки попадаются таким стервецам?!»

Совсем недавно в полдневный зной я лежала на кровати и через открытую дверь балкона наблюдала за тем, кто носился за катером на водных лыжах. Это зрелище заворожило меня, я решила без сомнений, что это Волк, и он прекрасен.