Аланка Уртати - Кавказские новеллы

• Название: Кавказские новеллы
• Автор: Аланка Уртати
• Жанр: Короткие истории
• Год: 2015
• ISBN: 978-80-87940-66-2

Аланка Уртати – российская писательница, член Союза писателей Москвы и России. О ней пишут в СМИ, что она взяла себе благородную задачу заново знакомить с Кавказом россиян, которые за время перестройки и разлома страны, или забыли, или уже не знают его.

О ее произведениях пишут, что они обладают «мощной энергетикой Кавказа, которая питала самых великих представителей русской литературы, таких как Пушкин, Лермонтов, Толстой».

Ее творчество называют «свежей струей в сегодняшней русской литературе», она пишет хорошим стилем и чистым русским языком, от которого российский читатель за прошлые годы, если не читал классику, мог отвыкнуть, придавленный пошлостью и цинизмом сверхновой литературы.

Теперь Аланка Уртати вышла за пределы своей страны, чтобы рассказать миру о своем Кавказе, который считает удивительной страной внутри России.

---

Я только что вылупилась из уникального яйца – БМК (БээМКа), поселка будущего в городе Беслане, который один из моих московских друзей, появившихся много позднее, расшифровал так: «Берегите Молодых Курочек». Для московского интеллектуального еврея это было нормальное толкование.

На самом деле это было довольно фешенебельное поселение вокруг первого в Европе по величине комбината, перерабатывающего маис в глюкозу: посёлок двухэтажных домов из ракушечника и коттеджей в английском стиле. Клуб не уступал архитектурой шереметьевскому дворцу – с высоченными колоннами на фасаде и с такой же высокой ротондой на торце здания. За ротондой начинался парк редких пород деревьев с нашего и американского континентов и подстриженных кустов жёлтой акации вдоль дорожек, а в гуще деревьев – тихо журчащих лесных ручьев.

Со стороны ротонды, в самом начале парка, был поставлен первый в Осетии памятник Коста, народному поэту, и не было ни одного ребёнка, который хотя бы раз не вскарабкался по гранитной улочке с саклями к сапогам поэта.

А вокруг был необычайный микромир с розовыми и абрикосовыми аллеями, прудом и небом с яркими созвездьями, о котором Джоджр мог знать не больше, чем африканский абориген, тоже восходящий с утренним солнцем на небосклоне африканских девиц, жаждущих любви с не меньшим темпераментом, чем девицы с его факультета, которые, как говорили, были все поголовно влюблены в него.

Закончив школу, я приобрела лишь единственный вид свободы – сменить среднюю школу на высшую. Диплом о любом высшем образовании в мое время был необходим для каждого человека без диагноза Дауна, поэтому среди автономных республик СССР по высшему всеобучу Северная Осетия в конце социализма была на первом месте.

На этом моя свобода заканчивалась, потому что никуда уехать далеко от родительского дома я не могла. До поступления в институт ничего другого, кроме своей улицы, которую отделяли от берега Терека всего триста колючих метров поля, я не знала.

Родные колючки вонзались в мои нежные пятки, так и не мужавшие за лето, как не мужала моя душа, слишком открытая для окружающего мира, в котором мне особенно и нечего было постигать, кроме прочитанных книг, звёздного неба над нашим садом и времён года.

Это означало – никакой тебе Москвы с университетом под покровительством св. Татьяны, моего ангела, а только факультет филологии – “что может быть лучше для девочки?!”

Пединституты всегда заполнены домашними девушками, которых некуда деть до замужества – советские институты благородных девиц без пансиона, с мизерной стипендией. Но это не могло быть моей судьбой!

Родители к тому времени собрались на местожительство в Кисловодск – Кавминводы, в четырех часах пути от нас на автомобиле, откуда папа получил хорошее предложение. Они рассуждали так, пока мы с братом будем жить студенческой жизнью, в курортном городе можно подлечить маму, а главное, их отъезд и закалит нас, и в то же время не подвергнет особой опасности: мы на своей родине, среди многочисленных родственников, то есть не без присмотра.

По своей наивности, они считали, что колючки, мои извечные враги, в Москве будут страшнее. На самом деле все обстояло иначе, потому что именно на филфаке, рядом с домом, я была подвержена большей опасности ввиду того, что неподалёку рыскал страшный зверь – Джоджр.

Джоджр – явление характерное со времен искушёного Адама. Вначале адамы искушаются одержимыми евами, затем, пресыщенные их опытом, становятся искусителями для юных девушек, и этот круговорот вечен.

Перед институтским обществом я должна была предстать инфантильным существом без названия, потому что слова “инфантилиус” нет даже в латыни.

Сдана я была для обучения всему, что даст мне диплом, в обиходе – “корочка”, и только потом, как сказали родители, я могу делать всё, что захочу: поступать в институты литературный, кинематографический и даже в ремесленное училище на маляра. К тому времени я буду самостоятельной, возможно, вырасту и стану похожа «не на осеннего цыпленка, а на что-то более сущее».

На том и порешили. Они снялись с места, а я, оставшись в родной автономной республике, вынуждена была со слезами протеста поступить на местный филфак. Для проживания они определили меня в маленький частный домик под белой штукатуркой вблизи учебы к паре стариков, которым я, по их просьбе, каждый вечер добросовестно читала Библию.

Так как я еще не представляла из себя ничего такого – ни самобытного, ни приобретённого с опытом женского шарма, то, по философии окружения, должна была считаться с наличием в этом мире мэтра для юных девушек – всё того же Джоджра.

На гуманитарных факультетах о нём ходили всякие слухи. Когда он возвращался из-за Хребта, из южной части Осетии, то все девицы с его исторического факультета надевали свои лучшие платья. Так гласила современная полу легенда. Я слышала о нём постоянно, но это не занимало моего ума, я никогда не видела его, и мне было недоступно знание, что Джоджр приходил вместе с солнцем, чтобы осветить серое с колоннами, мрачное здание института благородных девиц, разбавленное небольшой группой юношей.

II.

С раннего детства я мечтала о чём-то необычном в Новый Год. В одиннадцатом классе на школьном новогоднем балу за костюм чёрного лебедя – фантазия и много чёрной туши на марле – мне был вручён приз, объявленный «за костюм папуаса”.

Так разрушилась моя первая новогодняя сказка, но я упорно продолжала ждать настоящего чуда.

Через много лет я поняла, что мой второй в студенчестве Новый год был самым необыкновенным годом. Потому что в тот год появился Принц. Он пришел на лестничную площадку общежития, где спонтанно были устроены танцы прямо у комнаты Пожарной Лошади, с которой Джоджра связывала молва. Я уже говорила, что никогда ещё не видела его.

Этот крошечный бал на лестничной площадке с отдушиной лестничного пролета и был моим первым балом, где Принц обозрел меня своими огромными глазами зелёного бархата, в центре которых вместо зрачков были зажжённые светильники. По всей вероятности, он спросил обо мне, потому что тут же ринулся, и я в одно мгновение оказалась танцующей с ним.

Я видела его радостное изумление – откуда здесь такая девочка, о которой он почему-то не знал? У меня тоже почему-то подпрыгнуло сердце, как будто его подняли в несуществующем лифте и сбросили вниз, на эту площадку.

Вот он спрашивает обо мне, это видно и слышно, затем подходит ко мне, мы начинаем танцевать. Затем он исчезает и становится неуютно, словно на ёлке погасли огни. К тому же мне одиноко, я впервые не с родителями дома.

Тут подошли старшекурсницы с его факультета и пригласили к себе в комнату. Это означало одно: так им сказал мой принц или им захотелось сделать ему приятное, потому что Э Т О произошло на их глазах. Ещё нечего сказать, но что-то произошло в эту ночь на лестничном балу.

В эту новогоднюю ночь в мою жизнь с самых небес золотым дождём пришел Джоджр. И я пошла в комнату с праздничным столом в полном смятении, смущении и радости.

Мы расселись, и он опять смотрел смеющимися глазами. Я не встречала таких глаз или не видела, чтобы они имели столько ампер радостного излучения. Может, это был, скажем, знаменитый взгляд Джоджра – что-то ведь должно было содержаться в нем, что делало его столь неотразимым для девушек.

А он, между тем, шепнул мне на ухо, чтобы я сейчас прямо из-за стола отправилась спать, а утром он постучится ко мне, и мы пойдем в кино. Мне понравилось, что я засну и проснусь, а Принц не исчезнет.

После полудня раздался стук, и я возникла на пороге, наверное, со счастливым видом, потому что Джоджр рассмеялся и сказал одеваться для улицы.

Я в своем первом в жизни модном пальто из белого пушистого букле, мини-длины, с бантом под круглым воротничком, которое сшила по журналу мод моя тетя, он в розовой сорочке и костюме песочного цвета – мы вступили в первый бесснежный, солнечный день Нового года.

От Джоджра веяло незнакомым миром, который начинался где-то за хребтом, где я знала, есть еще часть Осетии, но Большой Кавказский Хребет, который я осматривала каждое утро с крыльца нашего дома в Беслане, скрывал от меня потусторонний мир.

Джоджр был необычен своим искренним смехом, густым, но резким басом, иногда напоминавшим рев бизона, своими друзьями, одетыми в его костюмы, которые справляли его родители, а он их сразу же раздаривал, оставаясь всегда в одном и том же, наверное, любимом, песочного цвета.

Это был ещё один экзотический плод на дереве моего воображения.

Справедливости ради, следует уточнить, что вместе с тем сам по себе Джоджр занимал меня не всецело. Таинство заключалось не только в нём, но и в мире, который стоял за ним как за фигурантом того мира. Он был ключиком в дверь, которая звала меня к будущей незнакомой и удивительной жизни, конца которой никогда не будет.