Хьюберт Селби - Глюк

• Название: Глюк
• Автор: Хьюберт Селби
• Издательство: Торнтон и Сагден
• Жанр: Контркультура
• Год: 2003
• ISBN: 5-93923-025-3

Может ли человек жить, если, по мнению врачей, он давно уже должен был умереть? Можно ли стать классиком литературы, не получив высшего образования и даже не окончив школы? Можно ли после выхода в свет первой же книги получить мировую известность? Хьюберт Селби на все эти вопросы ответил утвердительно. Став инвалидом в 18 лет, Селби не только остался жить вопреки всем прогнозам врачей, но и начал писать книги, которые ставят в один ряд с произведениями Германа Мелвилла и Джозефа Хеллера.

Роман «Глюк» — это шокирующее повествование от лица террориста, вполне вероятно, виртуального. Что происходит в психике человека, доведенного до отчаяния? Можно ли найти смысл своей жизни в смерти других людей? Стоит ли на насилие отвечать насилием?

Написав «Глюк», Хьюберт Селби еще раз подтвердил свой статус современного американского писателя первой величины.

---

Десерт, сэр?

А??? Нет, спасибо. Только счет.

Его лицо озарено счастливой улыбкой. Любой, кто на него взглянет, возрадуется. Он испытывает заслуженное удовлетворение. Встав, он чуть потягивается, расправляет плечи и шествует по направлению к даму.

Пройдет, возможно, много месяцев, прежде чем он узнает, что с ним происходит. Это будет медленный, но неуклонный распад. А может, он постепенно придет в себя, и мы снова пообедаем вместе. Медленное угасание от хронической болезни. Что за красота!

Ты обещал, папа, обещал.

Прости, солнышко, я неважно себя чувствую. В эта выходные мне надо отдохнуть. Как-нибудь в другой раз.

Ты это говорил в прошлый уикенд.

Он умоляюще смотрит на жену, надеясь, что она за него вступится, но та отвечает ему взглядом, полным смятения и тревоги.

Что случилось, Гарри? Ты вдруг так от нас отдалился. Ты не хочешь с нами общаться. Ты…

Это не так, Белинда. Просто я болен вот и… Не знаю, Гарри, как-то мне странно, что ты вдруг заболел и не можешь заниматься семьей, ведь ты за всю жизнь не проболел ни дня. — На грани слез, с дрожью, обхватив плечи руками.

Но Белинда! — Он тянется к ней она отшатывается.

Нет, Гарри, пожалуйста, не трогай меня. Не знаю, чем ты занимаешься, что так «устаешь», но уж точно не нами.

Сколько раз можно повторять, я вынужден задерживаться на работе, потому что не успеваю, у меня нет выбора.

Твой выбор ясен — подальше от семьи, тра-та-та…

(Ну да, дети. Две девочки. Так-так, одной пять, другой шесть, такие миленькие, как две пуговки, или булавочки, или с чем там сравнивают маленьких девочек.)

Обе девочки отступают, головки поникли, глазки опущены, их девчоночьи миры постепенно рушатся: раз за разом вываливается по кирпичику, по штукатурке разбегаются трещины, сыплется пыль; из страдальческих глазок катятся безмолвные слезы, девочки заламывают руки и морщат щечки, они ищут друг у друга поддержки, ибо Небеса и Господь Всемогущий обязательно обрушат на них кару — это они так плохо себя ведут, что мама и папа ссорятся; они еще теснее жмутся друг к другу, отступают все дальше в надежде избежать гнева Господня, но где им помочь дорогим маме с папой, когда те сошлись не на жизнь, а на смерть, и неизвестно, когда этому наступит конец.

…только и всего, Белинда, никаких загадок. Я просто обессилел.

Что не мешает тебе все время «работать».

Сколько тебе повторять, все дело в том. что у меня уходит слишком много времени на самую простую работу, ты даже не представ…

Все понятно. Девочки, собирайтесь.

Хорошо, мамочка.

Чудесные крошки надевают рюкзачки и направляются к двери, старательно огибая своего любимого папочку. Любимый папочка ловит на себе последний отчаянный взгляд жены, везущей детей в Диснейленд.

Ты чувствуешь себя брошенным в ледяной пустыне, Барнард? Ты прощаешься с привилегиями? Тебя терзает та самая система, которую ты увековечиваешь? Из тебя высасывает последние соки то самое чудище, что опирается всеми четырьмя лапами на простое правило: если людей постоянно отпихивать, то у них иссякнут силы бороться за то, что принадлежит им по праву, провозглашенному конгрессом Соединенных Штатов и перечеркнутому раздолбаями вроде тебя. Надолго ли тебя еще хватит — приползать в кабинет, занимать свое место в кирпичном здании, построенном на горе таким, как я? Возможно, совсем скоро система тебя сожрет, потому что ты исчерпал свои силы. О, какая ирония, какая поэзия! Борись, Барнард. Борись, чтобы тебе удавалось вставать по утрам с постели, тащиться в душ, бриться, с грехом пополам напяливать одежку, борись за надежду успеть выпить кофе, приползти на службу, занять свое место в убийственной системе. Может быть, ты ухнешь в яму, которую вырыл для других Увидишь, как твоя ненаглядная жена и милые крошки уйдут из дому навсегда. Представь, как ты будешь названивать ее родителям в надежде услышать от нее хотя бы одно словечко. Соображай. Они едут в Диснейленд, их ждет целый день счастливого визга, а ты будешь через силу корпеть на службе, ты не успеваешь с работой, ее надо было закончить еще на прошлой неделе, а тебе даже приходится таскать бумаги домой… дома тебя ждет работа, Барнард. Поторопись, не упусти шанс отказать очередному ветерану в его законных правах.

Он так воодушевлен бедой мистера Барнарда что незаметно для самого себя возвращается дамой. Пиджак уже в шкафу, галстук снят, воротничок расстегнут, он развалился в кресле, вооруженный пультом. Телевизор включен? Неизвестно. И неважно: сейчас ничто не может его отвлечь. Пульт только удерживает его в равновесии, помогает сосредоточиться на своих мыслях, и пока он его сжимает, искать чего-либо за пределами себя самого у него нет нужды.

погоди… вдруг он и впрямь окочурится? Что тогда? Конец всем мукам. Нет! Он не может умереть. Он дол-жен, обязан остаться жить. Чтобы заплатить за всю боль, за все несчастья, которые причинил. Нельзя, чтобы он просто так вышел сухим из воды. Нет, пусть живет дальше. Этого требует справедливость. Должно же существовать хотя бы где-то в этом мире подобие справедливости. Нельзя, чтобы типы вроде Барнарда за здорово живешь срывались с крючка. Почему они вечно выкручиваются, а мы платим за их преступления собственной кровью? Платим, платим и всю жизнь маемся. «Ви-Эй» призвана нам помогать, но вместо помощи придумала систему втаптывания нас в грязь, чтобы мы махнули рукой на попытки добиться положенных нам пособий, а парни вроде Барнарда знай себе это выполняют, наверняка более солидные пособия они дают тем из нас, кого заставили не подавать больше заявлений, и так без конца. Боже, откуда такая жестокость, это похуже мафии или профсоюза водителей грузовиков; мне приходится больше платить за свой хлеб, потому что им в радость убивать людей; то-то и оно, если их не подмажешь, они тебя размажут, им это раз плюнуть, и ничего с ними не поделаешь. Против муниципалитета не попрешь. Но можно попытаться его спалить. Возможно, Барнард всего лишь начало, он будет гореть не сгорая. Боже, не дай ему умереть, пожалуйста, пусть живет долго, не дай ему легко сорваться с крючка… Хотя… ага, гак было бы даже лучше. Обеспечь его душе вечные муки. Вдруг адский огонь есть на самом деле, вдруг под самым носом там живительная влага, только до нее ни за что не дотянуться, и будет он страдать, как заставлял страдать тысячи бедняг. Его семья сначала попереживает, но потом успокоится, это как пить дать, жена через пару месяцев снова выскочит замуж и вместе с детьми забудет, что он вообще существовал; что за прелесть — полное крушение надежд, он даже не сможет ее донимать, из него не получится привидения, она и думать о нем забудет, а он не сумеет заделаться призраком, потому что его специальность — мотать нервы инвалидам, подталкивать нас к могиле: вот и прекрасно, что заслужил, то и получи, сколько бы дальше ни врал, вывернуться не выйдет, сколько бы ни пудрил мозги, все напрасно, лежать тебе с песком во рту и кормить червей. Идти ли мне на похороны — вот вопрос. Отдавать ли последний долг, слушать, как какой-нибудь кретин расписывает достоинства безвременно почившего? Нет уж, спасибо. Порок не будет погребен вместе с останками. Отличная мысль: раздобыть список всех инвалидов, над которыми он изгалялся, и разослать им сообщение о его смерти. Хотя это влетит мне в копеечку: тысячи экземпляров, конверты, марки… Глупость, больше ничего. Несерьезно. Хотя помечтать не вредно. Между прочим, сейчас как раз должны кончаться одиннадцатичасовые новости. Он уже, наверное, места себе не находит. Среди ночи побежит блевать. Начнет — не остановится. Доблюется до грыжи. Жена с ума сойдет от волнения, начнет вызывать «скорую», врача, Службу спасения, повезет его в больницу…

Телевизор уже выключен, он беззаботно бредет в спальню, раздевается, аккуратно складывает одежду, принимает горячий душ. Растянувшись в постели, он чувствует наконец, насколько устал, тело сворачивается улиткой, почти растворяется.

Может, позвонить и справиться о его здоровье — нет, это настоящий идиотизм…

Он поворачивается на бок и быстро засыпает. Спит мирно, без сновидений, как сама невинность. Утром он медленно, с наслаждением выплывает из сна и просто лежит на спине, слушая пересмешников и улыбаясь, а потом встает и идет в ванную. Рассудок и тело полны покоя. Самый воздух вокруг него легок и ласков, приветствует его и сулит новый день, новые свершения.

…а что, можно и позвонить, но это не к спеху. Какая разница, немедленно схватить трубку или подождать несколько минут? Ммм, что за дивное утро! Почему бы не прогуляться вокруг квартала?

До чего приятно! Птицы тоже наслаждаются. Вон сколько их на лужайке. Виданное ли дело! Дрозды — непревзойденные клоуны: прыгают себе, потом вдруг суют клюв в землю и достают червячка. Не пойму, как это у них выходит? Видят червяка сквозь землю, что ли? Раз — и готово. Другие птицы клюют что придется, им годятся и зернышки, и все такое прочее. Дрозды — единственные поедатели червей. Ранние пташки. Небось черви в дефиците, вот на них и мало охотников. Как расшумелись нынче утром птицы! Но пересмешники-то какие красавцы! Эй, белка, где твои глаза? Жить надоело? Водитель ее даже не заметил. Проскочила прямо под машиной. Лучше сиди на дереве, так безопаснее. Наверное, тебя спугнула сойка. Ты собиралась разорить ее гнездо? Держись подальше от соек, белочка! Они известные убийцы: заклюют тебя до смерти. Какая странная штука — природа. Роскошное утро, птичий щебет — и сплошное смертоубийство. Быть мелкой тварью опасно для жизни. Но кусты роз красивы, деревья тоже. Иногда она живут по нескольку сот лет. Но против топора она бессильны. Все рано или поздно погибнет. Даже я. Как это произойдет? Неужели совсем недавно а хотел сам уйти из жизни??? Как я мог настолько отчаяться из-за… из-за… в общем, из-за того, что меня достало. Из-за самой жизни. Никаких особенных причин, никаких сбивающих с ног ударов. Жизнь. и только. Бесцельная. Незачем вставать с постели и проживать новый день. Я чувствовал себя трупом. В такое утро это трудно, даже невозможно себе представить. Сейчас жизнь сладка, драгоценна, ее надо ценить, лелеять, проживать. Вот именно, проживать. Жизнь дается для жизни. Как много перемен! Воздух упоителен. Даже звук проезжающих машин не действует на нервы. Чудесный аромат свежескошенной тралы, капельки росы сверкают на солнце. Плывет туман, птицам есть откуда напиться. Прохлада, влага. Ах… Звонить прямо сейчас не надо, времени полно. И время проверять не надо. Когда захочу, тогда и позвоню. Все зависит от меня самого…