Дмитрий Михаловский - Поэты 1880–1890-х годов

• Название: Поэты 1880–1890-х годов
• Автор: Дмитрий Михаловский
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1972

Настоящий сборник объединяет ряд малоизученных поэтических имен конца XIX века. В их числе: А. Голенищев-Кутузов, С. Андреевский, Д. Цертелев, К. Льдов, М. Лохвицкая, Н. Минский, Д. Шестаков, А. Коринфский, П. Бутурлин, А. Будищев и др. Их произведения не собирались воедино и не входили в отдельные книги Большой серии. Между тем без творчества этих писателей невозможно представить один из наиболее сложных периодов в истории русской поэзии.

Вступительная статья к сборнику и биографические справки, предпосланные подборкам произведений каждого поэта, дают широкое представление о литературных течениях последней трети XIX века и о разнообразных литературных судьбах русских поэтов того времени.

---

439–441. МАЛЬТИЙСКИЕ ПЕСНИ

1. «Ночи у моря мятежного…»

Ночи у моря мятежного,
Шумные музыкой волн, —
Счастия вкрадчиво-нежного,
Мира, как море, безбрежного,
Ласковый ропот их полн!

О, что за тайны прекрасные
Море поёт, ваш поэт, —
Ночи томительно-страстные,
Ночи без месяца ясные
Белым сияньем планет!..

2. «Море, море голубое…»

Море, море голубое
          В мраке жалобно рыдает,
Будто горе, горе злое
          Даже волны угнетает.

Нет, о нет, не плачет море,—
          Это ветер с ним играет,
Только ветер!.. Наше горе
          Вопли волн воображает!

3. «У моря поэтов, у моря богов…»

У моря поэтов, у моря богов,
          У светлого, южного моря
Мне снятся метели и бледность снегов
          На русском широком просторе.

Как черные лебеди, к яркой скале
          Плывут корабли вереницей…
Мне снится кораблик на тонкой игле
          Над северной, серой столицей…

<1890>

442. СУМЕРКИ НА УКРАИНЕ

Оранжевый закат сиял,
Но из пучины лиловатой
Созвездий рой уж выступал.
И над Украйною, — объятой
Вечернею, пахучей мглой,—
Как ангел добрых сновидений,
Казалось, пролетал покой;
И если из далекой тени —
Протяжен, грустен и высок —
Обрывок песни доносился
Иль где-то искрой золотился
Невидной хаты огонек —
В загадочном очарованьи,
От этих звуков и мерцаний
Лишь становилась тень тусклей
И тише тишина полей.

Дорога лентою широкой
Вдоль задремавших нив лежит,
И массой валкой и высокой
Последний воз на ней скрипит.
Волы то станут средь дороги,
То вновь плетутся, и кругом
Вздымают медленные ноги
Тяжелой пылью чернозем.
Грицько устал. В душистом сене
Так хорошо тонуть! Не сон
Владеет им и не забвенье:
Он ароматом упоен.
Своих волов не погоняя,
Грицько ленится, отдыхая, —
И мелкой жизни мелкий строй
Невольно дума покидает;
Так с песней жавронок порой
От мира к солнцу улетает.

<1890>

418. ПРЕД ЗАРЕЮ

Близится утро. Скользят в поднебесье туманы.
          Ночи лазурная тает краса.
Клонятся долу в траве золотые тюльпаны:
Жемчугом тусклым на них тяжелеет роса.

Близится утро, — и мир, как в метели шумливой,
          В вихре потонет пустой суеты.
С трепетным блеском последней звезды сиротливой
Слабые чары исчезнут последней мечты.

Близится утро. С томительной негой прощаний
          Лунный еще улыбается свет.
Дай, о вакханка моя, в упоеньи лобзаний,
Дай мне о ночи забыть… и не верить в рассвет!

<1890>

444. СОЛДАТИК

Посвящается В. Ю. фон Дрентельну

Однажды, в городском саду,
Над южной славною рекою,
В каком-то сладостном чаду
Бродил я медленной стопою.
Не грезы светлые во мне
Или надежды колдовали;
Нет! Был я счастлив, как во сне,
Скорей отсутствием печали.
Я только смутно сознавал
С невыразимою отрадой,
Что томно сад благоухал,
Что скучной жизни за оградой
Тогда я не принадлежал.

И так, бог весть о чем мечтая,
Почти невольно сознавая,
Как чуден был июньский день,
Бродил я медленной стопою,
Где легкая висела тень
Зеленоватой полумглою.
Всё в гору, бледною змеею,
Вились меж маленьких лугов
Дорожек серые спирали;
Высоко надо мной дерев
Все листья весело шуршали,
Как будто гордые собой,
Что жгучий ветер, пыль и зной
Еще доселе не измяли
Их шелковистую красу;
А солнце в светлую росу,

Казалося, преобразило
Потоки золотых лучей:
Оно, могучее светило,
Сквозь мягкую игру теней
Теперь лишь яркими кругами
Блестело на песке местами,
Покорно зыбкости ветвей…
Красавец месяц! Гордость года!
Июнь! Июнь! Твоей порой.
Во дни меж летом и весной,
О, как, обласкана тобой,
Ликует радостно природа!
Так новобрачная, полна
Стыдливости и сладострастья,—
Уже не дева, чуть жена,—
Трепещет на зените счастья.

Но из лучистой тьмы дерев —
Где я, как в милом царстве снов,
Забылся, тишью упоенный,—
Дорога вывела меня,
И, облитый сияньем дня,
Я тут очнулся, удивленный,
Что до венца горы дошел.
Налево липы отцветали,
А там — сторожка, частокол
И луг, где босяки дремали;
Направо, голый и крутой,
Во всю длину горы высокой
Желтел обрыв; внизу, далёко,
Тянулись вербы бахромой;
За ними — лишь простор широкий
Реки, и степи, и лесов,
Да синева без облаков.

Безбрежность дали, русской дали,
О, как ты странно хороша!
Тебя, светлее светлой стали,
Однообразнее печали,
Как любит русская душа.
У волн блестящих океанов
Иль на горах, где средь туманов
Мир еле виден и мольбе
Доступней, мнится, царь творенья,—
В порывах страстного томленья
Она тоскует по тебе,
О даль родимых кругозоров,
Где нет преград для жадных взоров,
Где ширь небес и ширь полей
В одной сливаются лазури,
Где место есть для всех лучей
И есть раздолье всякой буре!

Залюбовался я, — но вдруг
Заметил, что со мною рядом
Стоит солдат и тусклым взглядом
Глядит с унынием вокруг.
Как все армейские солдаты,
Он был нерослый, мешковатый,
С тупой усталостью в чертах,
В мундире грязном, в сапогах
Истоптанных… да, слава богу,
Его ли мне изображать?
Кому солдатика не знать!
На месте постояв немного,
Он отошел, но снова стал
И, будто он кого-то ждал,
Взглянул пытливо в даль дороги —
Там лишь рой бабочек белел,—
Вернулся он, вновь поглядел
И у обрыва тихо сел,
Над самым краем свесив ноги.
Я испугался за него.
«В уме ли он? Иль отчего
Своею жизнью так играет?
Ужели надоело жить?
Иль просто он меня желает
Своей отвагой удивить…
Нет, — то безумство, не отвага!
Там удалец бы оробел».
А у гигантского оврага
Невозмутимо он сидел,
Как будто занят созерцаньем
Тревожных волн большой реки,
Под солнцем брезжущих мерцаньем,
Которым искрятся штыки.
Ужаснейшей боясь кручины,
Его предупреждать я стал,
Что с глыбами той ломкой глины
Возможен каждый миг обвал.
Солдатик голову лениво
На оклик мой уж повернул,
Как вдруг вскочил, рукой махнул
И зашагал неторопливо
К дороге, где под сенью лип
Ему навстречу, очевидно,
Шла женщина: известный тип
Кухарки толстой, безобидной, —
Солдатский грузный идеал!..
Он подошел, фуражку снял,
Заговорил… Немного стыдно
Ей стало; круглая щека
Покрылась краскою густою,
И шалью нагло-голубою
Играла красная рука…

С какой-то нежною отрадой
Я долго им вослед смотрел;
И в скучной жизни за оградой
О них забыть я не сумел!

«Ужели всё? — читатель спросит.—
Идея где? И где рассказ?
Ужели тут поэт всё бросит —
Кухарку, воина и нас?
Знать, просто не по силам сказка!
Его измучился Пегас;
Как в вешней слякоти савраска,
В житейской прозе он увяз!
И хорошо еще, быть может:
Ведь повесть… странная была!
Никто конца ей не положит
Без лишних сцен а́ la Zola…[126]

А уж такие наблюдения
Прискучили и без стихов!
И надо ль было песнопенья,
Чтоб эту описать любовь?
Любовь?.. О нет! Такого слова
Достоин ли простой разврат?
Да мог ли жар огня святого
Тот грубый чувствовать солдат?»

На это, строгий мой читатель,
Мне очень трудно дать ответ!
Но даже в словарях «поэт»
Отнюдь не значит лишь «мечтатель».
Нельзя ж Икаром нам порхать
Всегда, всегда над облаками;
Полет опасен меж звездами,
И крылья — как легко сломать!
Я сам жалею, без сомненья,
Что в светозарном сновиденьи
Глаза духовные мои
На берегу реки той славной,
Увы! не видели ладьи
Олега, мощного Ильи
Иль милой тени Ярославны.
Тогда отдался б я вполне
Восторгам чистым вдохновенья,
И вы авось внимали б мне
С крупицей малой снисхожденья!
Но я ль, скажите, виноват,
Что и другое ведь бывает?
В общественном саду солдат
С своей зазнобою гуляет,
И рады все кричать: разврат!
Зачем?
              В дыму пороховом,
Когда, средь молнии картечи,
Гремит атаки славный гром,
В ужасном упоеньи сечи,
О, поэтическим лицом
Солдат нам кажется победный!
Но тут, когда мужик он бедный,
Мужик, и только! — уж не то.
Для образованного стада
Таится в горестях отрада,
И песен про народ не надо,
Когда не мучится никто!
Давно не смеет быть счастливым
Никто из русских бедняков.
Любовь в народе терпеливом
Должна у хладных очагов
Томиться горем молчаливым,
Смеяться может лишь порок.
Умильно смотрим мы на счастье
Того, кого ласкает рок,
Но голь, чтоб вызвать в нас участье,
Должна без отдыха страдать!
Но, впрочем, будет мне болтать..
В картинах нет нравоученья,
Как нет его в цветах полей.
Без всяких, признаюсь, идей,
Былые помня впечатленья,
Я лишь картинку набросал…
И, вместо красок, рифмы взял.

<1890>

445. БЕЗЛУННАЯ НОЧЬ