Станислав Сапрыкин - Сталинские соколы. Возмездие с небес

• Название: Сталинские соколы. Возмездие с небес
• Автор: Станислав Сапрыкин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4438-1042-3

Великая Отечественная война, как и всякая война, стала небывалым толчком в развитии военного дела, особенно авиации. В начале ХХ века над полями сражений летали неуклюжие «этажерки», а авиация носила чисто вспомогательный характер. А уже в годы Великой Отечественной авиация пережила настоящую революцию: преобразилась техника, ремесло авиатора превратилось в смертельное искусство.

Крымский военный историк Станислав Сапрыкин представляет уникальное исследование. Уникально оно как по объему материала, так и по особому авторскому стилю изложения.

Через судьбы конкретных летчиков историк проводит нас через всю войну, все великие сражения и основные вехи в истории авиации, которые выпали на этот период. Книга издается впервые и станет настольной для всех интересующихся историей Великой войны.

---

Эскорт значительно выше нас, он вступает в бой с русскими Яками, ифаны не видят Юнкерсы, сливающиеся с землей, их внимание занято Мессершмиттами. Над нами разыгрывается воздушная битва, безотрывно любоваться которой не дает малая высота полета. Преимущество за Люфтваффе, и вскоре четыре Яка сбиты, подбит и одни наш истребитель.

В указанном разведкой районе видим колонну советов, малая высота не позволяет разглядеть ее в деталях. Начинаю пологое пикирование с двухсот метров под углом градусов в десять. Дистанция уменьшается, с расстояния в полкилометра я отчетливо вижу, что атакую не танк, а автомашину с установкой русских минометов, такие минометы используются гвардейскими частями ифанов и называются БМ-13 – крайне неприятное для нашей пехоты оружие, имеющее психологический эффект, более действенный, чем вой труб на пикирующих «Штуках». Цель все ближе, Юнкерс выходит на нее сзади слева, если я не открою огонь с дистанции более ста метров, то на скорости в триста километров в час до столкновения останется чуть больше одной секунды. Стреляю, и, переводя самолет в пологое кабрирование, успеваю рассмотреть феерическое зрелище. от точного попадания пары 37-мм снарядов машина с минометной установкой вспыхивает и, охваченная пламенем, взрывается изнутри. Сам себе я доказываю эффективность «птички с пушкой».

Пока я уходил на второй заход, колона была разгромлена остальными самолетами. Я был доволен, что хотя бы один гвардейский миномет больше не сможет причинить ущерба нашим войскам.

Надежное истребительное прикрытие гарантировало отсутствие потерь от самолетов противника, а расстрелянная колонна не имела развернутых зениток. И все же на обратном пути мы потеряли два экипажа по совершенно неизвестным причинам. Взорвался и ушел в крутое пикирование самолет лейтенанта Шмидта, а через некоторое время взорвался и совершил неудачную вынужденную посадку самолет, пилотируемый хауптманом Вуткой.

Наступила ночь, и хотя летный состав отдыхал, она не была спокойной, наземный персонал готовил технику к ранним вылетам, мы знали, что последующие дни и ночи будут еще более неспокойными, боевые задачи получены, операция начинается.

Мы проснулись по тревоге в 3.30 по берлинскому времени. Русские бомбардировщики на подлете к Харькову, они могут атаковать наш аэродром до взлета. В воздух подняты все истребители, включая наши эскорты.

Когда русская атака была отбита с огромными для ифанов потерями, в шесть часов тридцать минут два звена Ю-87, в составе которых была и моя «птичка с пушкой», получили приказ на вылет. Мы поднялись, сделали круг над аэродромом и взяли курс на позиции противника в направлении Курска, где перед нашей армией были разведаны вражеские укрепления, включающие бронетехнику, в любой момент готовую перейти в наступление.

Мы шли на малой высоте, хотя в районе водоемов стелился утренний туман, небо было безоблачно и день обещал быть ясным. Пересекая район наступления, мы стали свидетелями и участниками начавшейся грандиозной битвы титанов. Под нами вздымается земля от взрывов, сверху Мессершмитты дерутся с Ла-5. На земле и в небе идут напряженные бои, напор Вермахта и Люфтваффе восхищает.

Мы достигли запланированной зоны с русскими танками и начали поиск. Один из Юнкерсов неожиданно взрывается, как в прошлом вылете, пока я не вижу, кто, что-то не так, так не должно быть, это похоже на диверсию, неужели среди наземного персонала есть партизаны, но сейчас нет времени разбираться, нужно уничтожать противника. Ифаны хорошо замаскировали свои машины, приходится тратить время, наконец, по разрывам мне удается заметить спрятанные монстры, они рассредоточены. Делаю маневр и подхожу к танку сзади сверху, стреляю с дистанции в полкилометра и досадно промахиваюсь, даю еще один залп с нескольких сотен метров, и опять мимо. Тяну на себя, проходя над танком, четыре драгоценных снаряда истрачены впустую. Я не вижу другие Юнкерсы, звенья разошлись. Делаю разворот для новой атаки и вижу скопление бронетехники, это русские тяжелые хорошо бронированные танки с крупнокалиберными пушками. Делаю заход, жму на гашетку, в этот момент происходит нечто страшное и необъяснимое. Самолет под нами взрывается, я перестаю чувствовать ногу. Неуправляемый Юнкерс, охваченный пламенем, разрушаясь, плашмя падает на землю в нескольких сотнях метров от русских позиций. Я понимаю, что ранен, что это конец, и еще до посадки теряю сознание. Удар приводит меня в чувство, Ханс – мой новый стрелок, с которым я познакомился неделю назад, трясет за плечо, он помогает мне выбраться из кабины. Самолет горит, он сильно разрушен. Ханс в крови, но, похоже, его ранения не такие критичные, как мои. Мы отходим в сторону, кругом равнина, не позволяющая укрыться. Шок медленно проходит, и я начинаю чувствовать правую ногу, каждый новый шаг доставляет мне страшную мучительную боль в районе ступни, также жжет внизу живота, перед глазами темнеет, и мир кругом пропадает.

Я прихожу в себя в незнакомой большой брезентовой палатке, я лежу на носилках, правая нога и низ живота забинтованы. Вокруг стонут еще несколько человек, Ханса рядом нет. В палатку входит женщина средних лет в военной форме с повязкой на руке, видя, что я пришел в себя, она что-то кричит по-русски. Я в плену!

В палатке появляется мужчина в военной форме, наверное, это большевистский доктор. Они осматривают меня, это унизительно – чувствовать себя поверженным и беспомощным во власти противника, но мне все равно, боль возвращается, и я проваливаюсь в забытье.

Когда прихожу в себя, вижу вокруг некое движение. Рядом звучит артиллерийская канонада. Если прислушаться, то можно различить характерное буханье орудий немецких танков. Я начинаю осознавать, что нахожусь в русском полевом госпитале, эвакуирующемся в связи с наступлением германских войск. Считая, что мои ранения не позволят мне бежать или оказать сопротивление, в суете сборов русские не выставляют охрану, они вообще не обращают на меня внимания. Я пытаюсь приподняться, это доставляет нестерпимую боль, чтобы не стонать, я зажимаю воротник куртки зубами. Очень трудно проскакать на одной ноге, не привлекая к себе внимание, особенно если ты находишься посреди русского госпиталя и на тебе остатки немецкой летной формы. Поэтому, несмотря на страдания, мне приходится изображать наивную непосредственность. Я еще не знаю, что делать, ясно одно – я жив, русские не только не убили меня, но и оказали первую помощь, теперь они готовятся к эвакуации, недалеко наступают немецкие части. Персонал грузит имущество и раненых на грузовики и подводы, в небе появляются самолеты, это Люфтваффе, черт возьми, они готовятся атаковать скопление русских, рядом неглубокий овражек, куда русские сваливают нечистоты. Еще не понимая удачу, наугад, я, пригнувшись, прыгаю в зловонную яму, словно укрываясь от предстоящего воздушного удара. Самолеты делают проход и, возможно, строятся для атаки, судя по крикам, русские спешат уйти в тыл. Неужели меня забыли!

Нет, солдаты не забыли меня, один из них стал на краю ямы и выстрелил. Он целился мне в затылок, выстрел – и я проваливаюсь в темноту.

Я очнулся лишь в госпитале, в руках немецких врачей, так и не узнав подробности собственного спасения. По некой счастливой случайности пуля лишь зацепила мою голову, рана могла быть смертельной, но я выжил, правая нога раздроблена в районе стопы, также есть легкие взрывные ожоги обеих ног и паха. Все ранения крайне неприятны.

Более полугода я пробыл в госпиталях до полного излечения. Ногу удалость спасти умениями наших хирургов и моему крепкому от рождения здоровью, а также благодаря первой помощи, вовремя оказанной русским докторами. Теперь она ноет внизу только на перемену погоды, также на перемену давления болит голова.

Я окончательно изменил свое отношение к русским, бомбя сверху, я воспринимал их как «недочеловеков», полудикарей, угрожающих европейской цивилизации дубиной коммунизма, но они не растерзали меня на части, напротив, оставили мне жизнь, более того, оказав своевременную медицинскую помощь, они сохранили мне ногу. Конечно, я продолжу сражаться с восточным врагом рейха, но мое отношение к ифанам стало другим. Думаю, что после войны я смогу воспринимать русских как достойных людей. Квартируясь по базам, я заметил, что гражданские страшно нас боятся, их пропаганда говорит, что свой день мы начинаем с того, что съедаем на завтрак младенцев. Поэтому они стараются всячески угодить. Это выглядит комично. Мне было жалко этих людей, но я старался держать дистанцию, мы не делаем населению ничего плохого, но пускай боятся, это веселит. Когда мне что-либо не нравилось, я корчил страшную гримасу и делал вид, что рассержен. Тогда русских охватывал страх, и они старались всячески угодить, приговаривая. «пан офицер изволит».

Я вспомнил комичный случай под Сталинградом, когда нас временно разместили в деревенских избах недалеко от летного поля. В соседнем доме жили брат и сестра. девочка лет семи и десятилетний мальчуган. Родные их прятали, но детское любопытство пересиливало страх, и однажды я встретился с ними у колодца. Девочка убежала с плачем, словно в моем облике увидела страшного зверя или дикаря-людоеда, а мальчик остался стоять как вкопанный. Пользуясь его остолбенением, я спешу в дом и возвращаюсь с плиткой шоколада, но ребенка уже нет. Я догадываюсь, где он живет, и стучу в дверь. За ней слышится возня, на порог выходит старый мужчина, его называют «дед», в глубине комнаты женщина, за юбку которой держится мальчуган и его сестра. Я не говорю по-русски, поэтому жестом зову мальчишку. С разрешения матери он осторожно подходит. Я протягиваю ему плитку. «Гуд!» – и ухожу. Прошло некоторое время, дети перестали бояться, и у нас получается некоторое общение.