А Адалис - Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4

• Название: Абджед, хевез, хютти... Роман приключений. Том 4
• Автор: А Адалис
• Издательство: Salamandra P.V.V
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2015

Абджед, хевез, хютти…: Роман приключений (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том IV). — Б. м.: Salamandra P.V.V., 2015. — 184 с. — (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. LXXIV).

Новый выпуск серии «Polaris» представляет весьма редкую и несправедливо забытую книгу — написанный на туркестанском материале авантюрно-фантастический роман поэтессы А. Адалис и ее мужа, писателя И. Сергеева «Абджед, хевез, хюгги…» (1927). Этот роман можно читать как историю злосчастной экспедиции, открывшей в горах Памира загадочную потерянную цивилизацию. Но такое прочтение будет только поверхностным — перед читателем роман масок, и под маской традиционного «романа приключений» в нем скрывается изощренная литературная игра.

Роман поэтессы, писательницы и переводчицы А. Е. Адалис (Ефрон, 1900–1969) и ее мужа, писателя и эсперантиста И. В. Сергеева (1903–1964) «Абджед хевез хютти…» публикуется по первому книжному изданию (М.-Л.: Молодая гвардия, 1927). В книге исправлены некоторые очевидные опечатки и устаревшие особенности орфографии, унифицировано написание имен. Так, Броунинг в нескольких случаях именует Щеглова не «Седжи», а «Сэджи»; нами оставлен первый вариант, как встречающийся более часто. Имя «Ганна» на с. 65 восстановлено по журнальной публикации под названием «Хевес-хютги», представляющей собой сокращенную версию первых двух частей романа (Молодая гвардия, 1926, № 6–7).

---

— Что такое?

— Ребята, Галина!

— Что случилось?

Вдруг высоко поднялся голос Джелала, полный такого животного ужаса, что Галина, закрыв уши, сама тонко и жутко завыла.

— Иеркамелайде![23]

Одной рукой прижав к себе жену, а другой зацепив упирающегося Сережу, Джелал бросился к синему звездному выходу. Все рванулись следом.

Борис понял. Каждый нерв его лопался от острой боли.

Землетрясение! Настоящее!

В это мгновение пригорок под ногами поэта вздрогнул, как от удара непомерного хлыста. Глубокий глухой гром не заглушил другого, странно близкого удара. Джелал и Уикли не слышали его: обвалившиеся остатки купола древнего медресе погребли их под собой. Последний удар продолжался не более пяти секунд. Все затихло в невыразимой неподвижности. Галина, сидевшая прежде на земле рядом с мужем и Джонни, только теперь вполне поняла, что произошло. Она встала и, не глядя ни на кого, начала как будто лениво, но со страшной силой разбирать упавшие камни.

Сергей и белогвардеец бросились к ней на помощь. Борис корчился на земле в тихом нервном припадке…

В эту ночь умер под развалинами Джонни Уикли, бывший субалтерн-офицер английского воздушного флота. Джелал остался жив и каким-то чудом не очень искалечен. Когда их извлекли из-под камней, уже светало, а в лощинах остро и звонко пели птицы. Броунинг не скрываясь заплакал. Никто не спрашивал ни о чем друг друга, только Галина и окровавленный Джелал молча взялись за руки и прислонились к стене медресе.

Арт заговорил чужим и словно каким-то пробным голосом: «Что страшнее всего, друзья, в землетрясении? Мы привыкли видеть, что никогда ни одна стихия не бушует сама собой: она бушует по вине другой стихии — например, море от ветра. Так мы видим. А в землетрясении кажется, будто все происходит само собой… именно… само собой…»

Сергей побоялся ответить ему. Александр Тимофеевич, весь опустившийся и старый, подсел к Борису и шепнул ему на ухо:

— Сироты мы! Формула наша погибла.

Борис встал, подошел к телу Джонни и заплакал.

Глава двадцать седьмая ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕХОД

Для могилы Джонни нашли место, похожее на Англию оттенком почвы и двумя молодыми корявыми деревцами: если не наклоняться или вовсе лежать, из-за листвы не было видно страшных снежных гор.

С противоположной стороны горы мягко понижались, а с двух остальных… «Но не станет же мальчик ворочаться», — с печальной улыбкой утешил себя и Галину Арт.

Нужно было продолжать путь на юг. Но чем дальше позади оставалась смерть, тем больше грустил Борис, крепко соединявший в своем воображении гибель друга с беспомощными глазами, гибель выгодной и славной формулы и гибель своей совести. Ее беспричинные, в смысле смерти Уикли, угрызения имели, правда, чисто поэтический характер.

У Джелала все больше и больше разбаливалась от ходьбы нога, но ввиду того, что на ней не было раны, а только глубокий ушиб, и заражение крови Джелалу не грозило, все относились к его геройским гримасам с дружеским поощрением.

Этот последний переход был самым длинным, суток на пять. Еще далеко от конца его у экспедиции не осталось уже ни одного камешка концентрированной пищи кочевников; но сейчас голод уже не действовал так сильно, как во время первых блужданий в горных трущобах после плена у басмачей. Всяк возмужал по-своему.

Сергей стал суровей и самоуверенней; ни он, ни Броунинг ни на минуту не забывали, что несут на себе драгоценный подарок стране Советов. Галина неотрывно прислушивалась к закипавшей внутри ее новой человеческой-жизни. Джелал выучился всем революционным песням у Сергея, — а Уикли умер.

На этом же тяжком болотистом пути Арт Броунинг вспомнил о зеленой нефритовой фигурке:

— Пропала, и безнадежно. Никаких гвоздей для науки.

— Зато мы получили свободу, — отозвался Сергей, остановившись на краю трясины.

Арт ухватился за ствол черного прогнившего деревца.

— Только сама жизнь может так нелепо выворачиваться из сложных положений, — продолжал он, — литература — нет. Товарищ Борис, ведь вы бы никогда не устроили такого конца, как у нефритовой фигурки?

— Конечно, нет. Что вы! — обиделся Козодоевский, и Галина почему-то пожалела его.

Сгорая от напряжения, путешественники шли с короткими отдыхами и днем и ночью.

На одном из рассветов они достигли какой-то шумной и быстро несущейся воды. К этому часу уже успела зайти ослепительная молодая луна. Кругом толпились горы, гремели эхо и, казалось, бушевали бесплодные скалы. Переплыть реку было невозможно, да и никто не знал к тому же, надо ли ее переплывать.

— Я хочу спать, — сказала Галина и легла на холодную землю. Постепенно ее примеру последовали все.

«Как хорошо, что мы не можем уже мыслить», — подумал Сергей, закрывая глаза, и тотчас же широко распахнул их снова от нестерпимой радостной догадки. От усталости ему показалось даже, что эта не терпящая возражений мысль вползла через левое ухо, повернутое к земле.

— Это река Аму-Дарья!

Делиться этим открытием с кем-либо было нельзя, чтобы не отнять у товарищей последней энергии, если надежда окажется напрасной. Кое-как справившись со своим беспокойным счастьем, он отвернулся лицом к скале.

Диким пасмурным утром, когда грозила обвалом серебро-свинцовая руда низких облаков, по горной дороге на низкорослых лошадях проезжали два всадника. За плечами у них были винтовки, а на головах суконные шлемы с красной звездой во лбу. Они молча держали путь на восток.

Завидев группу спящих людей, очевидно, по костюму — кочевников, они удивились отсутствию баранов или верблюдов, но проехали бы мимо, если бы младший не заметил, что один из кочевников лежит на самом скате скалы. Красноармеец слез с лошади, с укором поглядел на Аму-Дарью, покачал головой, не спеша подошел к спящему и тихо оттащил его в сторону.

Арт Броунинг проснулся.

— Сережа? — спросил он, но испугался, что бредит: над ним склонялось незнакомое лицо.

— Ты чего? — красноармеец даже не понял сначала русского слова, потом сразу опешил и окликнул другого. Тот подъехал на своей коротышке-коняке. Путешественники все, кроме Арта, продолжали крепко и мучительно спать.

— Ты — товарищ? — не верил своим глазам Броунинг.

— Ясно — товарищ, а то кто же? — пограничники переглянулись.

— Мы — разрушенная экспедиция.

Ребята не поняли. Арт подробно объяснил оба слова, потом, совестясь, рассказал о басмачах и блужданиях.

— Да ты не русский, что ли?

— Я — англичанин.

Пограничники снова переглянулись. Арт растолкал Серережу. Тот встал шатаясь и прислонился спиной к своей скале. Он сразу сообразил обстановку, но еще долго оставался в тайном убеждении, что это происходит во сне. Объяснение со всадниками пошло на лад.

Путь красноармейцев лежал на погранпост, затерянный в горах, над кипящей и темной Аму-Дарьей. Они сравнительно спешили, но дело «разрушенной экспедиции» требовало немедленного выяснения. Приходилось возвращаться обратно в только что покинутый кишлак, где милиция, комсостав и все, что надо.

Безнадежно отупевшим от радости Борису, Галочке, Джелалу и Александру Тимофеевичу они помогли встать и ввиду того, что нельзя доверять частным лицам ответственную лошадь, усадили женщину и веселого калеку — таким оказался Джелал со своей ногой — впереди себя. Продолжалось дикое пасмурное утро. Пограничники ехали медленно и тесно, конь-о-конь. Младшего звали Павлушкой, имя другого так и не привелось узнать. Первый рассказывал что-то мирное и деревенское о Белоруссии, о белых грибах; когда заморосил вдруг острой пылью острый пушистый дождик, Павел словно обиделся и замолчал. Другой, постарше, коренастый, с дальнозоркими и немигающими серебряносветлыми глазами, часто оглядывался на идущих сзади; несколько раз он мягко и невнятно подавал короткие фразы, но они поглощались шумом Аму-Дарьи.

— Телеграф… Телефон… — эти полные надежды слова добирались до сознания путников и так же бесследно поглощались этим отуманенным сознанием. Только добровольческий поручик, как бы в противоположность остальным, проснулся именно сейчас. Животный ужас поддерживал его под оба локтя. Два пограничника с красными звездами во лбу казались всесильными вершителями судеб, а бежать было некуда.

Часа через четыре «разрушенная экспедиция» попала в угрюмый, но многолюдный кишлак. Их обступило население в бешеных мохнатых шапках… Слова «телеграф» и «телефон» сновали уже где-то над самым ухом; суровый, но дрожащий от малярии красный командир оглушительно скрипел пером по дну чернильницы… Путешественники теряли из памяти каждую прошедшую минуту. От всего кишлака у них сохранился образ огромной чаши с желтоватым пловом. Эта чаша пустела и наполнялась пятикратно. В первый раз жирный плов был пересыпан подгорелыми кусочками баранины, второй раз обрывками прозрачного, красноватого жира, третий раз в нем вовсе не было мяса; в четвертый он плотно лежал пол ломтями жареного баклажана, а в пятый светился от зеленого кунжутного масла…