И Ковтун - Азиатский аэролит. Тунгусские тайны. Том I

• Название: Азиатский аэролит. Тунгусские тайны. Том I
• Автор: И Ковтун
• Издательство: Salamandra P.V.V
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2014

Азиатский аэролит: (Тунгусские тайны. Том I). Пер. сукр. и комм. М. Фоменко. — Б.м.: Salamandra P.V.V., 2014. - 180 с. — (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. LXII).

Двухтомник «Тунгусские тайны» объединяет ранние научно-фантастические произведения, посвященные загадке Тунгусского метеорита.

В первый том издания вошел роман украинского писателя И. Ковтуна (1906–1937) «Азиатский аэролит» (1931) — первое в советской фантастике произведение о Тунгусском метеорите.

Роман И. Ковтуна, безвременно погибшего в годы сталинских репрессий, впервые переводится на русский язык.

---

Профессор молчал и, склонив голову, с суровым выражением разворачивал пакет. Захваченный своими думами, он не заметил, как Клавдия Марковна поставила на стол новый стакан с горячим чаем.

Второй стакан янтарного чая остывал нетронутый и забытый.

* * *

Случилось так, что десять календарных строк разбередили волнующую и любимую мечту профессора, и не просто мечту, которая тихо приходит в час отдыха и успокаивает как бром, а мечту, что уже пять лет непрестанно преследует и, точно навязчивая идея, не дает покоя.

Серенькие нескладные строки напомнили о таинствен-нном, еще никем не разгаданном событии, которое произошло двадцать лет назад в глухих, непроходимых таежных дебрях Азии.

…19…года, тихом ясным утром, сейсмографические нервы сибирских обсерваторий вдруг тревожно задрожали и пошли чертить угрожающие ломаные линии. Некая мощная сейсмическая волна валом покатилась по земному шару. Сейсмографы без конца вырисовывали ломаные линии — вестники землетрясения.

Но то было не землетрясение. В глухой фактории Вановара видели, как на тайгу налетел гигантский огненный шквал и грохнул страшным взрывом.

На мгновение на землю пала тьма, ее раскололи удары грома. Вздрогнула земля, и через минуту стало тихо и снова ясно, и только где-то далеко в таежных чащобах полыхал грандиозный пожар. На сотни километров вокруг в Бодайбо, Томском, Усинском слышны были далекие, глухие, мощные раскаты грома, и окна домов со звоном падали на землю.

Сомнений не было — из неизмеримых глубин космоса прилетел и рухнул в тайгу огромный, невиданный в истории человечества по размеру и силе аэролит.

Тунгусские поэты сложили дивные легенды о страшном и могущественном боге огня: он разгневался, накинулся на землю, разметал и испепелил мрачную тысячелетнюю тайгу и зарылся в трясину, запретив кому-либо ступать в пределы своих жутких владений…

Вот, пожалуй, и все, что было известно профессору Горскому об Азиатском аэролите.

Сотни корреспонденций посыпались в Академию в связи с этим событием. Они пересказывали друг друга и приблизительно указывали место, где упал аэролит: неисследованный еще район Подкаменной Тунгуски.

Канонадный 14-й год, разумеется, отвлек внимание от Азиатского аэролита — его падение в сравнении с канонадами крупповских орудий звучало не громче, чем звон крылышек осы рядом с гулом пропеллера.

В 19… году профессор Горский, листая архив метеорного отдела Академии, наткнулся на пожелтевшие, тщательно подобранные старые корреспонденции и газетные вырезки, связанные в толстый пакет (то было дело «Азиатский аэролит») и бросился на поиски уже овеянного легким маревом легенд небесного камня.

Мечтательный фанатик науки был чрезвычайно удивлен, когда ему отказали в средствах и посмотрели на него, как на не совсем здорового человека.

Милый наивный профессор никак не мог понять, что республике двадцатого года было не до аэролита. Сжатая со всех сторон железным кольцом интервенции, республика готовилась к последнему решительному бою.

«Ну, в те годы — да, он согласен. Но сейчас, почему сейчас столько препятствий? И проклятое слово «бедность» — вечно стоит непоколебимой стеной. Неужели республика так бедна, что не может ассигновать средства на экспедицию? Он ведь просит немного, всего несколько тысяч».

Профессор неподвижно и безжизненно сидел, склонившись над знакомыми до последней буквы материалами.

Потом тяжело отодвинул от себя пожелтевшие листы и откинулся на мягкую спинку. Вспомнил, как пять лет назад с проводником-тунгусом вышел из Тайшета и почти достиг Великого болота, куда, вне сомнения, канул аэролит.

Профессор почувствовал, как внезапно зажглось в груди упорное молодое желание.

Черт подери, Горский свое возьмет!

Завтра же в наступление. В решительное наступление. Профессор потер сухие холодные ладони, поднялся с кресла и подошел к окну.

В наступление!

За окном хмурилось серое ленинградское небо и уличные фонари отбрасывали косые мерцающие радуги.

Профессор снова потер руки и вслух сказал:

— В наступление!

Клавдия Марковна не спала, когда муж вошел в спальню. Он наклонился, поцеловал ее в лоб, подумал немного и тихо спросил:

— Клавуся, не припомнишь, когда именно Виктор Николаевич уехал в Америку?

— Месяц назад.

— Спасибо. Ты завтра напомни мне, чтобы я письмо написал, хорошо?

* * *

И скажут же такое: будто человек в сорок (с лишним) лет не способен бегать, суетиться и по-молодому гореть!

Если бы все петли и концы, которые профессор Горский проделал в последние дни по строго распланированному Ленинграду, измерить и составить вместе, получился бы приличный отрезочек, длиной не менее чем в сотню километров.

Все учреждения приветствовали намерения дорогого Валентина Андреевича, восторженно ахали, а когда он рассказывал о таинственном «небесном камне», чуть ли не хлопали в ладоши — но как только он, от имени Академии, заикался о средствах (каковыми, к сожалению, Академия не располагает, твердил он), все с удивительным единодушием сочувственно вздыхали и говорили: «Ах, как жаль, что в наших сметах не предусмотрены эти суммы».

Трижды созывала собрания комиссия экспедиционных исследований. Говорили о срочности дела, о необходимости экспедиции, о мировом научном значении этого вопроса и трижды, дойдя до проклятого слова «деньги», президиум беспомощно разводил руками, пожимал плечами и не знал, как поступить.

Для верной постановки дела нужно было провести сложную и трудную, учитывая условия местности, воздушную фотосъемку. Обязательно требовались магнитометрические снимки. В переводе на язык цифр это означало: нужны десятки тысяч рублей. Без помощи других организаций Академия была бессильна.

Несчастную смету сократили и безжалостно почеркали. Профессор молчал — он был готов на все. Согласился на самый мизерный минимум, который представлял собой восемь тысяч, возлагая в душе большие надежды на доходы от лекций. Его утешали, что это, так сказать, только почин, и обещали в дальнейшем золотые горы.

Но когда дошло до минимума, оказалось, что Академия не может ассигновать и этих денег. Тогда пришлось обратиться в Совнарком за специальной дотацией.

Профессора Горского лично командировали в столицу. Не теряя времени, на другой день профессор собрался в дорогу.

Проснулся профессор Горский уже под Москвой — бодрый после сна и отдыха. Полежал немного, заложив руки за голову и, вспомнив, что сегодня должен быть у наркома, почувствовал, как внутри приятно и страшновато защекотал знакомый холодок воодушевления. Быстро стал одеваться.

Поезд мчался среди высокой зеленой посадки, а когда случались просветы, на мгновение проступал безмятежный осенний пейзаж.

Вагон мягко покачивался, скрипели рессоры, колеса выстукивали свой привычный и знакомый ритм.

Горский заказал чай. В купе, кроме него, никого не было, а значит — можно спокойно подумать в одиночестве.

Неторопливо помешивая чай, смотрел в окно и пытался представить себе аудиенцию у наркома. «Крепись, Горский, от этой аудиенции зависит, по крайней мере сейчас, — все. Любопытно, с чем ты вернешься домой? Очень любопытно!»

За окном начали пролетать отдельные здания, потом — все чаще и чаще — и профессор узнал окраины Москвы.

Торопливо поднялся, привычным движением пригладил волосы и начал собирать вещи. Поезд, размашисто набрав ход к концу пути, начал мягко сбрасывать скорость и через несколько минут остановился под длинной крышей Октябрьского вокзала.

Профессор, прищурив глаза от ясного и холодноватого осеннего солнца, вышел из здания вокзала и перед тем, как окрикнуть извозчика, остановился на минуту на лестнице, улыбнулся солнцу, набрал в грудь побольше воздуха и подумал: «Ну, пойдем, профессор…»

* * *

Комнату устилал мягкий ковер — большой, на весь пол — единственное украшение простого, без лишней вычурности кабинета. Серые строгие стены были увешаны множеством диаграмм и схем. Слева, у стены, длинный стол, покрытый красным тяжелым сукном, а вокруг — ровным, строгим рядом — простые дубовые стулья с высокими спинками.

И только в самом конце комнаты, у громадных окон стоял на низких ножках коричневый письменный стол.

Нарком сидел, сгорбившись, по ту сторону стола, видна была лишь его русая большая лобастая голова и худые острые плечи. Услышав шаги, он медленным движением поднял голову, и на профессора глянуло утомленное каждодневной усталостью, почти землистое, с рыженькой бородкой и усиками лицо. Карие живые глаза пристально осмотрели Горского.

Профессора в первую минуту поразила колоссальная портретная несхожесть наркома. На портретах представал видный мужчина со смелым, вдохновенным лицом. Но сейчас за столом сидел уставший, маленький, худощавый и серенький человек (серый поношенный костюм усиливал это впечатление), самый обычный и подобный тысячам других людей.