Михаил Каминский - В небе Чукотки. Записки полярного летчика

• Название: В небе Чукотки. Записки полярного летчика
• Автор: Михаил Каминский
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1973

В книге «В небе Чукотки» воспроизведены эпизоды героической эпопеи становления и развития советской полярной авиации.

Эту книгу написал человек, который осваивал Арктику и Антарктиду, воевал, в полярную ночь нес дежурства по обеспечению дрейфующей станции у полюса.

«В небе Чукотки» — живой рассказ о слабости и стойкости, о верности долгу и человеческой порядочности. Герои этой книги — люди сильного характера и беззаветной верности долгу, — могут служить примером для молодых, продолжающих дело отцов.

---

«Вот он, «конец географии»!» — подумалось ми< когда наша упряжка с трудом перебиралась по узенько гряде торосов возле стены. До Америки — чуть больше получаса полета на моем Р–5! Там совсем другой мир, другие обычаи. Там тоже живут эскимосы, но там не бывает колхозных собраний, посвященных спасению охотников. Там гибнут или спасаются, как кому повезет, и обществу это безразлично.

У мыса Дежнева нас встретили соленый ветер и за полошные крики чаек. Они стаями срывались с утесов Молча планировали над нами огромные черные вороны Почему живет в сих неуютных местах эта вещая, по народным преданиям, русская птица? Я не знал ответа, не их присутствие показалось мне тогда символом русского духа, обитающего и здесь. И мы с Поликашиным, коренные москвичи, тоже представляли собою этот неистребимый русский дух. На нем и держится наша держава, подумалось мне.

С такими мыслями, сидя за спиной Поликашина крепко держась за копылья нарты, чтобы не выпасть на неровной дороге, я приехал в Наукан.

Это единственное селение на Чукотке, где люди живут не на берегу, а на скале. Море не оставило здеа берега для человеческого поселения. Яранги лепятся по откосу скалы, как ласточкины гнезда.

Каким же неприхотливым и выносливым бывает человек! Ведь здесь же ничего нет для него — только море и скала, а он живет! И как трудна, как бедна эта жизнь в ежедневной борьбе с ветром и морем.

Море дает эскимосу все; пищу, одежду, жилище, тепло, но оно и берет! Каждый год оно требует человеческой жертвы. Не случайно так сильны здесь суеверия и так могущественны шаманы.

Собрание состоялось в здании школы. Классная комната примерно в 25 квадратных метров была набита битком. Люди стояли и в коридоре. Было очень душно и остро пахло, как мне казалось, копальхеном. Как только мы прибыли, Аёек произнес вступительную речь.

Я не понимал слов, но по напряженному выражение лица, по страстности интонаций понял, что попал не просто на собрание, а на битву, которую начал старый эскимос. И действительно, это собрание оказалось полом битвы. На нем были укрепленные позиции, противостоящие силы и военачальники. Видимо, это была не первая битва, но на этот раз одна из сторон имела решающий перевес. Выступления были коротки, как выстрелы. Некоторые выступали по два–три раза. Что–то вспомнит, крикнет одну–две фразы, — и все выступление. Где же противники?

Ага, вот они! Я заметил кучку людей, сгрудившихся в одной стороне. Они сидели, не шевелясь, молча и хмуро смотрели на выступающих. В их взглядах была ненависть.

Это были шаманы и их приверженцы. Их было не так уж мало — человек двадцать. Среди них был и тот шаман, который дрейфовал на льдине в числе шестнадцати охотников. Он сидел, опустив голову, и не просил лова.

Большинство выступавших избегало сверлящих шаманских взглядов, но нашлись смельчаки, которые с вызовом смотрели им в глаза и показывали на них пальцами. Это были комсомольцы: председатель нацсовета Уююк и охотник Нуниглинян. В их голосах чувствовался яростный накал борьбы.

Поликашин еле успевал шептать мне суть того, что шпорили выступающие.

Суть выступлений была достаточно коротко сформулирована секретарем собрания молоденькой учительницей Леной Ольшевской и выражена в обращении, причем на собрании. Вот один абзац из этого обращение: «Наши шаманы и подкулачники распускали слухи, о советские летчики не сумеют спасти охотников, что до просить американских летчиков или вызвать из Москвы Ляпидевского и Водопьянова. Но наши летчики товарищи Каминский и Богданов, бортмеханики Островенко и Румянцев доказали, что совсем не нужна была помощь американцев, что все советские летчики одинаково могут помочь охотникам, когда они терпят бедствие. Мы счастливы, что живем на советском берегу. Мы верим, что Советская власть поможет чукчам и эскимосам в любой беде».

Из выступлений выяснилась такая любопытная деталь. Два охотника из числа шестнадцати бедствующих упали в воду. По обычаям, никто не протянул им руки. Шаманские законы были сильнее законов человеческой солидарности. Когда эти двое выбрались на лед, их не приняли в общую компанию: на них обрушился гнев Келе. Они согревались быстрыми движениями, а когда уставали, прятались в расщелинах между торосами. Один из этих двоих, Ыкына, сказал на собрании:

— Мокрые, мы на льду совсем ослабели. Я хотел всю одежду отдать другому, а с собой что–нибудь сделать, чтобы так не жить.

Второй добавил:

— Если бы не русские летчики, нам была бы «камака» (смерть).

Яркое впечатление на меня произвел такой момент собрания. Все до одного спасенные охотники уже выступили, кроме шамана, который не отзывался на призывы Утоюка. Не знаю, почему так необходимо было его выступление, но, видимо, это имело значение. Все ' вернувшиеся со льда вскочили и громкими криками понуждали шамана выступить и подтвердить то, что говорили остальные. Бедный эскимос оказался меж двух огней. С одной стороны — негодовали товарищи по несчастью, а с другой — ему что–то шипели на ухо коллеги–шаманы. Они держали руки на его плечах, злобно озираясь на возмущенных соплеменников, И вот тут–то вмешался Аёек. Он сказал:

— Утыргин плохой человек и плохой шаман. Он не хочет сказать правду. Пусть тогда он скажет, что не видел самолета, с которого я своими глазами видел его прыгающим от радости. Пусть он скажет, и мы будем знать, что он самый большой лжец и не может быть шаманом!

Это, что называется, был удар под корень. Шаманы сняли руки с плеча Утыргина. Он пролепетал: «Это правда, что говорит Утоюк!» И сел. Когда Утыргин встал, наступила тишина. Когда он сел, в зале раздалось что–то вроде русского «ах!» и аплодисменты.

Это были аплодисменты не признанию шамана Утыргина, а той победе, какую одержал великий стратег Аёек над могуществом шаманов. По крайней мере, так я понял этот взрыв ликования.

Собрание достигло своей цели; шаманы были всенародно посрамлены. Но Аёек пожелал, чтобы выступил я. Видимо, ему хотелось, чтобы все рассмотрели живого русского летчика, спасавшего их земляков. И вот тут экспромтом я произнес свою первую на Чукотке речь, которую переводила учительница Ольшевская. Я говорил самые простые слова и старался быть кратким:

— Надо говорить спасибо не нам, летчикам, а Советской власти, приславшей нас помогать вам. Однако Советская власть хочет, чтобы эскимосы и чукчи сами умели летать на самолетах и могли помогать охотникам, не дожидаясь русских летчиков. В Анадыре скоро откроется школа, которая называется аэроклуб. По всей Чукотке собираются деньги, чтобы купить самолет. Я приглашаю науканцев записаться в члены аэроклуба, чтобы помочь быстрее купить самолет и послать хорошего парня учиться летать на самолете.

Аэроклуб в Анадыре мы действительно организовали. Я агитировал за него еще на пароходе. Однако я сильно преувеличил, говоря, что чукчи скоро будут учиться летать. Я и не ожидал большого эффекта от своего обращения. Просто воспользовался случаем для пропаганды идеи. Тем не менее результат привел меня в изумление.

Умница Ольшевская после собрания организовала запись в члены аэроклуба. Вступили не все науканцы, но, видно, добрая половина, человек сорок. Спасенные записывали и свои семьи. Иногда в списке оказывались сам охотник, его жена, мать и отец.

Ольшевская объяснила мне, что спасенные охотники возмущены, что не все науканцы последовали моему призыву. Что часть из них еще смотрит в рот шаманам и боится их, несмотря на сегодняшний разгром. Вот этот «недобор» они и покрывают, записывая своих близких.

Честно говоря, я не думаю, что науканцев привела в восторг идея учиться летать на самолете. Скорее всего в этом проявилась поддержка тому, что предлагает Советская власть, от имени которой я говорил. С другой стороны, они чувствовали себя в долгу перед Советской властью за то, что она сделала для них, и хотели за это отплатить добром. Так или иначе, а я перевел в окружном комсомола тысячу рублей.

И в этом деле помог своим призывом и примером Аёек. Ах, какой же это был умный и благородный старик! Должен сказать, что для понимания национального характера аборигенов страны, для воспитания во мне уважения к ним больше всего сделал Аёек. Никогда не забуду того, как этот старик, неграмотный эскимос, преподал мне уроки мудрости, сердечной щедрости и политической дальновидности. В моих глазах он является тем государственным деятелем, которыми и сильна на' ша Советская власть.

Вот что записала Ольшевская в резолюции собрания!

«Наш колхоз вступает юридическим членом аэроклуба. Сорок наших колхозников вступают индивидуально. Мы подготовим одного науканского комсомольца, чтобы послать его в Анадырь учиться летать на самолете. Мы хотим, чтобы наша молодежь летала на самолете».

Вот так окончилась науканская эпопея. Она помогла лучше понять характер людей, живущих на Чукотке, наложила на меня моральное обязательство научить чукчей летать и позволила рассмотреть много новых интересных людей.