Николай Прохоров - Комендант брянских лесов

• Название: Комендант брянских лесов
• Автор: Николай Прохоров
• Жанр: Прочие приключения

В книге рассказывается героической борьбе брянских партизан с гитлеровскими захватчиками, об их самоотверженных делах и сложных судьбах.

---

Мы подползли незаметно во фланг врагу. Открыли внезапный огонь. Немцы быстро начали отходить. Но, удирая, кто-то из них зажег сухой хворост под старой елью и та вспыхнула факелом.

Преследование фашистов заняло около часа. Непривычные к лесу, они боялись каждого куста, бежали кучками, ища кратчайшего выхода на окраину.

Возвращаясь к своим, мы подошли к тому месту, где дымилась старая ель.

— Дядя Миша! — крикнул мне Петя, и я не узнал его голоса. — Тятьку убили! — с невыразимым горем простонал мальчик и упал головой на грудь мертвого отца.

Парфен лежал навзничь с раскинутыми в стороны руками. Худое тело почти совсем потонуло в траве, и только длинный клин бороды, вздернутый кверху, странно чернел в серых метелках цветущего пырея. Обняв отца, Петя вздрагивал в рыданиях, и от этого борода Парфена колыхалась, словно от ветра...

— Петя... Поднимайся, Петя, — начал я и тотчас умолк, не зная, что можно сказать в утешение осиротевшему мальчику.

Позднее выяснились подробности гибели старого партизана. Когда Парфен увидел, что фашисты, отступая, подожгли хворост, он, не раздумывая, кинулся туда. За ним побежал и Петя, вооруженный винтовкой. Парфен принялся тушить на земле огонь, чтобы предотвратить распространение лесного пожара. Полицейский, притаившийся в кустах, выстрелил и попал прямо в грудь Парфену. Но он и сам не ушел далеко. Петя прострелил полицейскому живот, а потом подбежал и добил его прикладом. Только после этого мальчик весь отдался горю...

...На холме мы выбрали красивое место между дубом и березой и тут похоронили «коменданта» брянских лесов.

Старый кашевар обложил могилу дерном. Он работал неторопливо, тщательно. И все время около могилы неподвижно и молча сидел Петя. Лицо мальчика осунулось, сухие глаза, казалось, ничего не видели.

— Петенька, поплачь. Поплачь, сынок, легче будет, — ласково говорил старик, но мальчик не слышал его слов.

На этом можно было бы закончить рассказ о «коменданте» брянских лесов. Но мне хочется упомянуть еще об одном случае, происшедшем через две недели после его смерти. В тот день партизанский отряд «Засада» вернулся в Рамасухский лес.

Несмотря на усталость, командир места себе не находил, узнав о случившемся. Бледный и взволнованный, мерил он шагами лагерь и, казалось, вот-вот заплачет.

В это время ему доложили, что в лагерь пришел староста из села Бугры. Тучный, широкоплечий мужчина среднего роста с крупными чертами лица подошел к Колесову в сопровождении вооруженного партизана. Он снял фуражку, обнажив белую, словно обсыпанную мукой, голову.

— Что вам нужно? — спросил командир, явно недовольный, что его потревожили.

Седой человек взглянул на командира, вздохнул так, что под пиджаком всколыхнулась грудь.

— Я из Бугров, староста, — сказал он и замолчал, еще раз шумно глотнув воздух, — служил там по приказу... Порфирия Дмитриевича. Но об этом знал только он. Я опостылел своим людям. Через это поседел, но ослушаться Порфирия Дмитриевича не решался. А после его смерти никто не обелит мою опозоренную голову... Так пусть уж лучше свои меня расстреляют. Только прошу — не вешайте...

Колесов знал, что враг коварен, а его приспешники готовы на любую подлость. Бугровский староста поставил перед командиром трудную задачу. Он тяжело задумался,

— Уведите, — сказал он коротко.

Командиру не хотелось сейчас заниматься со старостой.

На могиле Порфирия Дмитриевича должен был состояться митинг. Готовясь к короткому выступлению, секретарь парторганизации Старков достал свою кожаную сумку, где у него хранились документы всех коммунистов отряда. Ему нужно было уточнить некоторые данные из биографии Белова. Он отыскал партийную книжку старого коммуниста, раскрыл ее и увидел маленькую бумажку, сложенную вчетверо. Он прочитал:

«На случай моей смерти!

Бугровский староста Силантий Бурнягин, родом из того же села, не предатель, а наш лучший коммунист и партизанский разведчик. Достоин награды. Что я и удостоверяю,

П. Д. Белов.

Мая 18 дня 1942 г.».

Записка была скреплена не только подписью, но и колхозной печатью.

...Когда окончился митинг и по лесу прокатился салют, Колесов поднял руку, требуя внимания.

— Вот этот документ, — сказал он, — еще одно свидетельство благородства покойного.

При гробовой тишине Колесов прочитал записку, переданную ему секретарем парторганизации.

— Товарищ Бурнягин сейчас здесь. Мы с радостью принимаем такого человека в свой отряд и решили передать ему оружие Порфирия Дмитриевича.

Командир знаком пригласил подойти к себе Бурнягина. Приблизившись, тот взял в руки карабин и, сняв фуражку, поцеловал его.

Потерянный друг

В русской деревне редкий мальчишка живет без прозвища. Уж это я по себе знаю. В большинстве случаев ребята так привыкают к своим прозвищам и кличкам, что забывают собственные имена. А сколько из-за этого возникает курьезных случаев и всевозможных недоразумений впоследствии, когда дети становятся взрослыми! Об одном из таких случаев я и хочу рассказать.

На Брянщиие, в деревне Думинино, у меня есть друг, которого я разыскиваю на протяжении многих послевоенных лет. Между прочим, наше знакомство с ним продолжалось всего несколько минут. Но тем не менее я считаю этого человека лучшим своим другом, какого редко можно встретить в жизни. Потому что именно жизнью — ничем иным! — обязан я ему. Зовут его... Нет, лучше уж я начну все по порядку.

...Командир отряда «Тревога» Никанор Балянов вызвал нас, разведчиков, к себе в землянку. Дело было в ноябре. Приближалась зима. Резкий холодный ветер гудел в оголенном лесу, как в трубе крестьянской избы. Из шалашей и палаток партизаны перебрались на «зимние квартиры». Целыми днями в землянках топились печи, благо дров — хоть отбавляй.

— Надо будет прощупать настроение оккупантов, — говорил командир, провожая нас в разведку. — После боев фашистские части притихли. Наверно, думают зиму в теплых хатах отсиживаться. А нам их на мороз, как тараканов, выгонять надо. Вот выясните, где стоят основные силы этих районов.

Балянов приказал побывать в селе Колбино, где был расквартирован эсэсовский полк майора Вэйзэ. Тот самый полк, с которым наш отряд две недели назад выдержал семь дней почти непрерывных боев.

— Может быть, потери удастся уточнить, — сказал на прощание командир.

Группой в пятнадцать человек мы ушли в разведку налегке: у каждого автомат, необходимый запас патронов и немного продуктов.

Этот рейд длился полмесяца. Мы побывали более чем в десяти населенных пунктах безлесных районов. Но не об этом сейчас речь.

У разведчиков есть железное правило: находясь в расположении противника, всеми силами стремиться не обнаруживать себя, ни в коем случае не вступать в бой, даже если он и представляется безопасным. И мы строго блюли это правило до последнего дня.

В брянском крае чисто степных районов, как на юге, не существует. Даже в безлесных, по здешним понятиям, местах поля то и дело пересекаются перелесками в сто-триста гектаров. Используя эти перелески, балки, мы неторопливо двинулись в обратный путь, уже помышляя о спокойном отдыхе в теплой землянке среди друзей...

В одном месте нам встретилась на пути канава, размытая вешними водами. Она тянулась по склону вдоль проселочной дороги. На ее дне обнажился глинозем, но первые морозы уже схватили поверхность земли, и мы свободно шли по дну. Вдруг впереди на дороге мы заметили большую толпу народа, двигающуюся нам навстречу. Издали мелькали белые, красные платки. Толпа выглядела очень празднично на унылом фоне побуревших полей. Перед нами живо предстала довоенная картина, когда в весенние дни колхозники, особенно молодежь, большими толпами ходят в соседние села на совместные гулянки.

Мы решили выяснить, что означает это многолюдное шествие. Цепочкой залегли в канаве, замаскировались и стали ждать у дороги.

— Только держать себя в руках, не показываться, что бы ни случилось! — строго предупредил командир нашей разведки Дроздов.

Люди приближались медленно... Расстояние постепенно сокращалось, стали доноситься голоса, все ближе и громче. Но это не был отчетливый разговор. Толпа гудела глухо и зловеще, словно из-под земли.

Теперь нам были хорошо видны конвоиры. Их было человек двадцать, конных — пятеро.

— Ведь это они на станцию их, в рабство угоняют людей, сволочи, — тихо проговорил изменившимся голосом Дроздов, и мы заметили, что нижняя челюсть его трясется, словно он продрог на жестоком морозе.

...Идут, идут люди, тяжело переставляет ноги, и глухо о чем-то гудят. И вдруг над этим гудением высоко взвился девичий голос:

— Последня-ай нонешннй денечек

 Гуляю с вами я...

Толпа загудела сильнее, протестующе... Рожденный отчаянием в глубине больной груди голос оборвался, как внезапно обрывается выстрелом красивый, вольный полет птицы. Мы лежали молча, не сводя глаз с этой процессии. Я находился в состоянии какого-то душевного оцепенения.