Петр Ильинский - Легенда о Вавилоне

• Название: Легенда о Вавилоне
• Автор: Петр Ильинский
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Религия
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-89332-143-2

Петр Ильинский, уроженец С.-Петербурга, выпускник МГУ, много лет работал в Гарвардском университете, в настоящее время живет в Бостоне. Автор многочисленных научных статей, патентов, трех книг и нескольких десятков эссе на культурные, политические и исторические темы в печатной и интернет-прессе США, Европы и России. «Легенда о Вавилоне» — книга не только о более чем двухтысячелетней истории Вавилона и породившей его месопотамской цивилизации, но главным образом об отражении этой истории в библейских текстах и культурных образах, присущих как прошлому, так и настоящему. Цель автора — размышление, а не открытие, процесс, а не результат, историко-культурное путешествие, а не прибытие в заданную точку. Тем более что история Вавилона отнюдь не закончена, а продолжается на наших глазах.

---

Странное дело эти черные дыры. Никого не волнует, что события, происходившие на протяжении десятков тысяч лет доисторического существования человечества, включая важнейшие технологические и культурные открытия (изобретение колеса и прялки, выплавка металлов, виноделие и проч.), совершенно неизвестны и почти непонятны. Наоборот, многочисленные пробелы, которыми усеяно историческое (послеписьменное) время, обязательно нуждаются в заполнении, иначе взору предстанет что-то вроде книги с вырванными страницами[217]. Вот еще одна сторона отношения к истории: это — книга, а потому должна подчиняться человеческим книжным законам. Но, говоря о времени древнем (а иногда и не столь древнем), часто невозможно уклониться от неудобного контраста — от избытка информации об одной эпохе и полного ее отсутствия о другой.

Налицо неопределимая, но явная несправедливость. Как будто кто-то — мы или историки? — выполнил долг перед теми предками, о которых известно хоть что-нибудь, и навсегда виноват перед пропавшими во тьме веков, не оставившими после себя черепков или надписей. Может быть, мы это чувствуем так остро, потому что знаем: были и черепки, и тексты, только исчезли, пропали бесследно. Посуду разбили, а листы, папирусы и пергамента сожгли. Но когда-то книга была целой! Даже не книга — библиотека! История — это память людская, и ее провалы особенно болезненно воспринимаются теми, кто ощущает себя частью человечества. Сколько же сочинений и творений людских погибло на памяти любого из последних поколений! Тем легче представить эпоху, в которой следы человеческой жизни, человеческого творчества уничтожались столь рьяно, что от них не осталось ничего.

История касситской Вавилонии не исключение. Данных о ней слишком мало. Это обидно не только из общих, философских или, наоборот, узких, научно-исторических соображений. Дело в том, что есть ощущение, что этот период был очень важным для развития и дальнейшей судьбы вавилонской цивилизации. Чуть ли не самые подробные сведения о нем исходят из египетских и хеттских дипломатических архивов (впервые обнаруженных на грани XIX–XX вв.), в которых сохранились письма тогдашних вавилонских владык. Из них становится ясно, что Вавилония во второй половине II тыс. до н.э. была стабильной и уважаемой страной, что ее тогдашний язык, аккадский, был языком международным, на котором переписывались властители древнего мира, пусть не имевшие никакого отношения к потомкам Саргона Древнего. Посольства из Египта в Вавилон и обратно ходили регулярно и возили с собой разные дары или даже выдаваемых замуж за «царственного брата» принцесс.

Длительное правление одной династии (до середины XII в. до н.э.) дает возможность предположить, что тогда Вавилония окончательно оформилась как государство, а не конгломерат полунезависимых владений, захваченных талантливым царем. Эта же постулируемая стабильность приводит к предположению, что именно в те века вошла в полное цветение вавилонская культура, которая потом в течение долгого времени была главным оружием вавилонян, многократно спасавшим их после страшных военных поражений. Кстати, первой нацией, ассимилированной вавилонянами, стали именно касситы. Их цари постепенно стали принимать аккадские имена, а собственно касситская письменность даже не возникла. В распоряжении ученых есть лишь отдельные касситские слова, вкрапленные в вавилонские тексты, не позволяющие установить, к какой группе принадлежал язык новых царей.

Возможно, что самое интересное событие, подробности которого до нас не дошли из покрытого «черной дырой» середины II тысячелетия до н.э., — это возникновение (или оформление) культа бога Мардука, которого постепенно начинают воспринимать в качестве главнейшего бога не только вавилонского пантеона, но и всей Месопотамии. Именно тогда воздвигается знаменитый вавилонский зиккурат — башня Этеменаки, после неоднократно разрушавшаяся и восстанавливавшаяся, окончательно разобранная до основания не то в греческую, не то в персидскую эпоху, но и поныне существующая в мире человеческого воображения. Примерно одновременно с сооружением башни отливается золотая статуя бога Мардука, которая становится опорной точкой вавилонской религиозной жизни (домом бога является храм Эсагила, а Этеменаки представляет лишь часть обширного храмового комплекса, окончательно не раскопанного до сих пор). Позже обладание статуей станет символизировать власть над Месопотамией и возникнет легенда о том (некоторые ученые относятся к ней с осторожностью), что во время разрушения хеттами Вавилона была похищена и она, но почему-то не увезена в Малую Азию, а брошена на границе, откуда ее с триумфом вернул первый из касситских царей. Что случилось на самом деле, не так важно. Очевидно, что касситам было необходимо завоевать симпатии новых подданных, а также утвердить их в мысли, что пришельцы стали властителями Вавилона в соответствии с вавилонскими же традициями. Возвращение Мардука в Город — первый шаг к ассимиляции касситов и первый шаг к многовековой и, смеем предположить, плодотворной вавилонской стабильности. Очень часто этническая и политическая устойчивость страны не есть плод подавления и абсорбции слабых наций более мощной, а является следствием удачного сплава двух (или нескольких) народов.

Особое место Мардука подтверждается и тем, что именно к нему обращена известная аккадская поэма-жалоба «Восславлю бога мудрости», в которой, как и в упоминавшейся выше «Теодицее», прослеживается мотив непонимания «замысла богов». Впрочем, большая часть текста — монотонное перечисление свалившихся на героя бед, постепенно переходящее в подробное описание симптомов скрутившей его болезни[218]. Ближе к концу поэмы Мардук приносит герою выздоровление («Мардук может возвратить жизнь даже тому, кто уже в могиле»), и тот так же подробно перечисляет молитвы и приношения, которыми он отблагодарил милосердного бога, и, прославляя его, призывает к тому же и остальных. Философская связь поэмы с «Теодицеей» представляется поверхностной: здесь налицо благодарственный гимн богу, не более того. Многочисленные эпитеты, обращенные к Мардуку, и качества, которыми он, согласно тексту, обладает, явно свидетельствуют о его наивысшем положении в вавилонском пантеоне.

С культом Мардука связано рождение идеи о богоданности власти. Этот необыкновенно важный процесс прослеживается с большим трудом. Безусловно, наследниками богов и существами, почти равными им, почитали себя еще цари древнего Ура и многих других городов-государств[219]. Поэтому возвышение различных городов связывалось тогда с переселением в них кого-либо из могущественных богов месопотамского пантеона. Но теперь функция облечения полномочиями власти целиком переходит к Мардуку. Более того, она постепенно распространяется и на иных царей, претендующих на власть над Месопотамией. Эта традиция сохранится до конца вавилонской эры.

Еще одно указание на стабилизацию общества содержится в появлении межевых камней — кудурру, на которых подробно записывались условия разграничения земельных участков. Многие ученые считают, что кудурру стояли не в поле, а в храме, будучи на самом деле вырезанными на камне контрактами или царскими дарственными. Суть от этого не меняется. Проблема владения землей — главнейшая в древних земледельческих обществах — неоднократно становилась предметом острых социальных конфликтов. Возможно, в касситской Вавилонии и эту проблему удалось, по крайней мере, смягчить.

Все это вместе взятое — политическая и общественная стабильность, а также прибыльность вавилонской экономики — не могло не привести к культурному расцвету. Характер его понять невозможно: Вавилон того времени был полностью уничтожен. Создавались ли тогда произведения новые, оригинальные или вавилоняне предпочитали обрабатывать старинные сюжеты или мотивы? Считается, что верно второе, но назвать это упадком нельзя, так как именно тогда приняли окончательную форму наиболее известные литературные творения аккадского гения.

Продолжал существовать и активно использоваться в культурной сфере шумерский язык, к тому времени давно мертвый. Возможно, это является первым хорошо зафиксированным примером уважения к древним и не всегда понятным текстам. В любом случае, шумерский не только оставался одним из государственных языков Месопотамии вплоть до середины 1 тыс. до н.э., но также являлся языком культовым, да и мерилом образованности вообще. По-видимому, его использование для царских надписей (совместно с аккадским, а иногда и с другими языками) несло в себе и сакральный смысл[220]. Шумерский был для Междуречья тем же, чем латынь для средневековых западных европейцев, греческий или церковнославянский — для их восточных соседей, арабский — для мусульман, а санскрит — для индийцев.