Иван Черных - Ночные бомбардировщики

• Название: Ночные бомбардировщики
• Автор: Иван Черных
• Издательство: Досааф
• Жанр: О войне
• Год: 1984

Автор книги — военный писатель, в прошлом летчик-бомбардировщик, — в повестях «Командир экипажа», «Штурман» со знанием дела пишет о своих однополчанах Героях Советского Союза И. Хрущеве, Я. Штаневе, В. Осипове, А. Омельченко, С. Золотареве и других прославленных авиаторах гвардейского авиационного полка, отважно сражавшихся против немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны. В очерках «Командирская наука», «Познание неба», «Тайфун» «Старый знакомый» показана нерушимая духовная связь летчиков-фронтовиков и сегодняшних крылатых сынов Родины. Для массового читателя

---

Но его обошли. Правда, командир сказал, что, как только дадут отбой тревоги, в небо поднимутся молодые. Но вряд ли такое случится: комиссия начнет подводить результаты проверки, высказывать замечания, и командирам будет не до молодых.

С задания вернулся майор Белоглазов. Он побывал на командном пункте и вскоре появился на самолетной стоянке.

— Готовы к полету? — спросил он у Супруна.

— Так точно! — оживился лейтенант.

Майор посмотрел на часы.

— Будьте внимательны. Комиссия дала высокую оценку части. Не подкачайте. А сейчас — в кабину!

Не прошло и пяти минут после разговора с комэском, как сирена оповестила отбой тревоги. И тут же по радио прозвучала команда:

— Ноль сорок пятому взлет!

Супрун послал рычаг управления двигателем вперед, и самолет, присев по-птичьи, помчался по бетонке. Супрун знал, что за ним наблюдает командир, и старался не допустить ни малейшей ошибки.

Да, майор Белоглазов наблюдал. Пристально, неотрывно. Этот молодой лейтенант, несмотря на его напористость и в общем-то неплохую технику пилотирования, чем-то вызывал у майора тревогу. За свою командирскую практику Белоглазову приходилось иметь дело с разными летчиками, и он научился каким-то внутренним чутьем разгадывать людей. Супрун летал смело и уверенно, и, видимо, со временем из него выйдет неплохой пилот. Но задача командира не только в том, чтобы научить молодого человека [185] искусству управлять самолетом, метко стрелять, виртуозно крутить фигуры пилотажа. Воздушный боец — это мастерство плюс дисциплина, это смелость плюс чувство долга, это упорство плюс исполнительность.

Супрун обладал неплохими задатками: быстро схватывал все, чему его учили, имел отличную реакцию, пилотировал уверенно. Даже самоуверенно. Вот это-то и не нравилось Белоглазову. Лейтенант считал, что все постиг, на самом же деле он многое брал не мастерством, а своей силой и напористостью. А с этим мириться было нельзя: малейший просчет в чем-то и может случиться непоправимое.

Ко всему, молодой офицер оказался обидчив и своенравен. Когда майор поставил ему четверку за первый полет, в глазах лейтенанта вспыхнули недобрые огоньки. Белоглазов не подал вида, что заметил это.

Во втором полете Супрун пилотировал значительно лучше, и другому командир эскадрильи, может быть, и поставил бы пятерку для поднятия духа, Супруну же, наоборот, для пользы дела следовало сбить пыл, развенчать самоуверенность.

«Понял ли он свою ошибку?» — размышлял теперь Белоглазов, наблюдая за стремительно уносящейся ввысь машиной.

...Супрун чувствовал себя джинном, выпущенным из бутылки. Теперь-то он покажет, на что способен! Говорят, слабые люди выжидают обстоятельства, сильные создают их сами. Он, Анатолий Супрун, не будет ждать, пока командир признает его талант, он докажет это делом.

Мысли бежали стремительно, опережая самолет, и, когда он прилетел в зону, в голове был уже ясный план действий. По условиям задания полагалось вначале отработать горизонтальные фигуры, потом, когда запас топлива уменьшится и самолет станет легче, включить форсаж и перейти на вертикаль. Нет, он все будет делать по-своему. Горизонтальные фигуры — для младенцев, рассуждал он. А вот вертикальные — это посложнее. С них-то он и начнет пилотаж. И не с включенным форсажем, который пожирает топливо с громадным аппетитом. У двигателя достаточно сил и без форсажа делать любые эволюции.

Слева и справа проносились горы с величественными снежными вершинами. А между ними расстилалась зеленая, как ковер, долина. Самолет набирал скорость. Супрун твердо держал ручку управления. Энергия бурлила в нем, [186] а сознание своей силы и незаурядности пьянили голову. Он еще покажет, на что способен. Движение ручки на себя, и самолет, вздыбившись, как разгоряченный конь, взвился ввысь. Супруна вдавило в сиденье, от перегрузки на глаза набежал туман. Но лишь на мгновение. Синее небо вновь распростерло летчику свои объятия.

Но что это? Самолет быстро стал терять силы, задрожал и начал валиться на крыло. Супрун тут же попытался удержать его ручкой управления и педалями, но «миг» все же вывернулся. Он подчинил его своей воле лишь на выходе из фигуры.

«Врешь, я заставлю тебя повиноваться!» — упрямо стиснул зубы Супрун и снова повел машину на разгон скорости. Еще немного, еще... И снова мелькнули слева и справа зубчатые горы, долина, серая полоса у горизонта и синее небо. И снова в какой-то точке силы самолета стали таять. Но Супрун был уже готов к этому. Его рука и ноги среагировали мгновенно. Машина как будто успокоилась, продолжая задирать нос. Еще немного, еще. И вдруг она, вздрогнув, опрокинулась на спину и заштопорила к земле.

Супрун дал рули на вывод. Мелькнуло небо, горы, качнулся горизонт. Самолет не реагировал на рули. Летчик отпустил ручку, поставил ноги нейтрально — не помогало. Снова на вывод. Самолет заштопорил в другую сторону.

Теперь летчик видел только землю: то острые, как клыки, горы, то распластанную между ними долину. И все это неотвратимо и стремительно неслось навстречу.

Один виток, второй, третий... Тело лейтенанта покрылось холодной испариной. Земля, встречавшая его после каждого полета нежными объятиями, неслась теперь навстречу — неумолимая и беспощадная. Уже были видны ощетинившиеся неровными зубьями горы, темные, как могилы, ущелья между ними. Еще несколько секунд — и будет поздно. Надо предпринять последнее...

Все, что случилось потом, было неясным и обрывчатым. Лейтенант видел, как к нему бегут люди, мчится грузовая автомашина. Жив. Он почувствовал соленый привкус во рту. Прислонил руку: кровь. Все отбил внутри, и теперь ему не подняться, не пошевелиться. А небо синее-синее. И видит он его, наверное, в последний раз. Но он все же попробовал

приподняться. Сел. Острой боли нигде не почувствовал. И голова соображала нормально. [187]Только пощипывало губу. Так вот она откуда, кровь. Он прикусил губу.

Супрун встал. Подъехала машина, и водитель, усадив его с собой рядом, повез в ближайшее село. А через несколько минут туда прилетел вертолет, и Супруна отправили в госпиталь. Там его осматривали, ощупывали, прослушивали. У него ничто не болело, кроме души.

На следующий день к нему приехал генерал, тот самый суровый и немногословный генерал, который месяц назад проверял у него технику пилотирования.

Супрун рассказал все как было.

— Значит, без форсажа? — спросил генерал.

— Без форсажа, — глухо повторил Супрун.

— И сразу на петлю, не выработав топливо?

— Сразу...

Генерал помолчал, встал и уехал.

Да Супрун другого и не ожидал. Одного летчика генерал перевел на командный пункт лишь за то, что тот снизился на недозволенную высоту. Прощай, небо...

В часть Супрун ехал, как на страшный суд. Он знал, что его ожидает, и, как обреченный, смирился со своей участью. Лишь иногда проскальзывала мысль: «Если бы простили». Но он знал, не простят. За него и слова никто не замолвит: комэск относится к нему с предвзятостью, а командир звена старший лейтенант Лещенко тот и вовсе недолюбливает.

И, как нарочно, первым в штабе ему повстречался командир звена.

— А, прибыл, — неласково усмехнулся он. — Что нос повесил? Бери в библиотеке наставления и на гауптвахту отправляйся. Готовься к зачетам. Отстояли тебя. Правда, и мы с майором по взысканию схлопотали, да ладно, не в этом суть. А тебе — на всю жизнь паука.

Такой характер

В гарнизонном клубе было многолюдно. Из близлежащих сел пришли девушки, по-праздничному наряженные, возбужденные. Вокруг них сразу же захороводили молодые офицеры. Особенно вокруг стройной смуглянки.

Подполковник Анатолий Васильевич Иванкин, стоя в сторонке, с интересом наблюдал за подчиненными. Он любил вот так, в непринужденной обстановке, посмотреть [188] издали на тех, с кем приходится делить радости и трудности летной службы. И столько нового порой открывалось ему в людях.

К смуглолицей девушке подошел Владимир Тарасов, высокий, красивый летчик-инженер, что-то сказал веселое, и лицо девушки осветилось улыбкой. Да, Владимир умеет хорошо сказать. Его любят в полку за остроумие, веселый, открытый характер, уважают за пилотажное мастерство.

Анатолий Васильевич тоже испытывал к нему симпатию — что ни поручи офицеру, все ему по плечу. И политзанятия ведет, и командиру эскадрильи помогает, и для отдыха время находит. «Нет, не зря командиром звена назначили», — подумал подполковник.

Внимание девушки было всецело отдано Владимиру, и другим ничего не оставалось, как удалиться. Но вот около нее остановился старший лейтенант Хатунцев, тоже летчик-инженер.

«И этот туда же, — мысленно усмехнулся Иванкин. — Нет, брат, не по Сеньке шапка».

Невысокого роста, худощавый, Хатунцев рядом с атлетически сложенным Тарасовым выглядел прямо-таки невзрачно. Проигрывал он не только внешними данными. Красноречия особого за ним тоже не замечали. Тарасов смел, дерзок, ловок. Хатунцев же какой-то чрезмерно осторожный, даже, пожалуй, медлительный.