Иван Черных - Ночные бомбардировщики

• Название: Ночные бомбардировщики
• Автор: Иван Черных
• Издательство: Досааф
• Жанр: О войне
• Год: 1984

Автор книги — военный писатель, в прошлом летчик-бомбардировщик, — в повестях «Командир экипажа», «Штурман» со знанием дела пишет о своих однополчанах Героях Советского Союза И. Хрущеве, Я. Штаневе, В. Осипове, А. Омельченко, С. Золотареве и других прославленных авиаторах гвардейского авиационного полка, отважно сражавшихся против немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны. В очерках «Командирская наука», «Познание неба», «Тайфун» «Старый знакомый» показана нерушимая духовная связь летчиков-фронтовиков и сегодняшних крылатых сынов Родины. Для массового читателя

---

На «Боинге» мотор вскоре дымить перестал — летчикам, по-видимому, удалось потушить пожар. Кое-как долетели до аэродрома и сели. Меня сразу увезли в госпиталь. Туда же привезли и американского летчика, раненного в правую руку. Это был совсем еще юный красивый блондин с большими серыми глазами, в которых постоянно светился живой огонек. Наши койки стояли рядом, американец, оказалось, хорошо владел русским языком, мы разговорились в первый же день нашего пребывания в госпитале. Узнав, что я с того самолета, который пришел ему на помощь, летчик стал благодарить меня.

— Не стоит, — ответил я. — Это наш долг — ведь мы союзники.

Юноша грустно улыбнулся:

— Так-то оно так, но... иногда этот долг не выполняют даже свои...

Я понял, что он имел в виду. Его самолет подбили еще над целью, командир экипажа был убит; и вот он, второй летчик, повел неисправный самолет к назначенному аэродрому. Скорость уменьшалась, но никто из экипажей, идущих в строю, не убавил обороты, не пошел с ним рядом, чтобы защитить его в случае нападения истребителей противника...

Юноша с уважением относился ко мне и к товарищам по палате, мне он понравился, и мы с ним подружились. Я узнал, что он сын эмигранта, отец у него украинец, мать русская, уехали они в Америку в 1912 году.

Алексей расспрашивал меня об Украине, о ее природе, климате; я рассказал ему, какой она была до войны. Слушал он меня с интересом, а однажды мечтательно сказал:

— Может быть, еще удастся побывать там.

— Так поезжайте, — вырвалось у меня. — Сейчас это легко сделать.

— Нет, — он задумался. — Мы нужны на фронте. Как-нибудь после войны. [202] Выписался он из госпиталя раньше меня. Мы простились с ним тепло и душевно...

И вот теперь он стоял передо мной.

Нет, это был уже не тот стройный человек с веселым блеском в глазах. Плечи его — широкие и красивые прежде — опустились, сделав фигуру сутулой; летная куртка свисала с них, словно была с чужого плеча. В глазах, хотя они смотрели удивленно, я заметил тоску. Лицо похудело, на лбу и в уголках губ легли складки морщин.

Алексей, пораженный неожиданной встречей, неподвижно смотрел на меня.

Я шагнул к нему.

— Василий Иванович? — он схватил мою руку и, стиснув своими сухими крепкими пальцами, стал трясти ее.

— Алеша...

— Как вы попали сюда? — после минутного рукопожатия спросил он.

— Привозил к вам нашу делегацию.

Но он не слушал; его глаза, казалось, ощупывали меня с ног до головы.

— Значит, вы теперь гражданский летчик?

— Как видите...

— На ил-шестьдесят два.

— Да.

— Слыхал об этом лайнере... Командиром?

Я кивнул головой.

— Да, далеко шагнули...

— А как вы поживаете?

— Хвалиться нечем, — он глубоко вздохнул. — Все идет совсем не так, как хотелось бы. Я нередко завидую вам. Сейчас у нас много говорят о России. И я часто думаю, что мог бы родиться на Украине и жить с вами, летать, — он замолчал, и морщины у его глаз обозначились еще четче. Он выглядел намного старше своих лет.

— Как сложилась ваша жизнь после войны? — невольно вырвалось у меня.

— Как? — Алексей взглянул на часы. — Вы не спешите?

— Нет. Я закончил все свои дела.

Тогда слушайте. — Мы отошли к столу, устроились поудобнее в креслах, и Алексей начал свой грустный рассказ: — В 1948 году мне предложили работать летчиком [203] при Центральном разведывательном управлении. Я понимал, что это значит, и отказался. В 1950 году после вторичного отказа меня, как неблагонадежного, уволили из армии. Полгода я скитался без работы, а потом, наконец, устроился в фирму «Найк», близкую к военному ведомству, так называемым личным летчиком. Платили мне неплохо, но работа была

особенная. Я летал на таких самолетах, которые выработали полный ресурс и не подлежали никакому ремонту. Это старье куда-то надо было девать, и глава фирмы нашел ему применение. Он скупал старые самолеты по дешевке, как утиль, и испытывал на них новое оружие — ракетные снаряды «земля-воздух».

Я взлетал, набирал заданную высоту, настраивал автопилот и при подходе к зоне стрельб покидал самолет. Четыре года все шло хорошо, а на пятый случилось то, что и следовало ожидать.

Глава фирмы закупил несколько «Боингов» послевоенного выпуска. Эти самолеты летчики прозвали мышеловками и отказывались на них летать. Они поистине походили на мышеловки: если в воздухе что-либо случалось, то покинуть самолет удавалось не каждому...

Подлетая к зоне стрельб, я, как всегда, настроил автопилот, передал об этом на командный пункт стартовых площадок и приготовился к прыжку. Нажал на кнопку открытия люка. Загорелась красная лампочка — люк открылся. Я встал с сиденья. В это время самолет накренился и стал уходить с курса. Барахлил автопилот. Я выключил его и стал настраивать сначала. Надо было торопиться, ибо через шесть минут по самолету произведут выстрел.

Как назло, с настройкой не ладилось. Пока крутил ручки «чувствительности», лампочка погасла — люк закрылся. Наконец самолет пошел устойчиво, я нажал на кнопку, но лампочка не загорелась. «Перегорел предохранитель», — догадался я и кинулся к багажнику, где хранились запасные. Но там ни одного не оказалось: экономные хозяева лишним не разбрасывались. Кинулся к нише, к гнезду предохранителя. На ходу отрезал от наушников кусок провода, зачистил концы и вставил их в гнезда.

Не знаю, сколько возился я, но мне казалось — не больше минуты. Бросаюсь снова в кабину. Нажимаю на кнопку — та же история: люк не открывается. «Может, перегорела лампочка?» — подумал я и в два прыжка очутился [204] в отсеке, где был люк. Нет, желанного отверстия я не увидел...

Но сдаваться не хотелось. Опять кидаюсь в нишу. То ли впопыхах я вставил в гнездо только один конец, то ли он выскочил, но цепь оказалась разомкнутой. Быстро устранил неисправность. В кабине мельком взглянул на часы, спасительные шесть минут уже истекли, но я не поверил этому. Гляжу вниз на землю, ищу знакомое зеленое поле, куда не раз спускался на парашюте. Напрасно... Подо мной была изрезанная оврагами местность, самолет находился в зоне стрельб.

Тогда по телу у меня пробежал озноб, по лицу покатился холодный пот. Меня охватил страх. Впервые я подумал о смерти, а ведь о ней я не думал даже тогда, когда на наши с вами самолеты напали «мессершмитты».

Вдруг чуть впереди я увидел искрящуюся полоску, стремительно идущую наперерез «Боингу». Солнце, которое однажды было нашим противником, теперь явилось моим союзником. Оно помогло мне увидеть ракету. Но от этого легче не стало. Я знал, что снаряд самонаводящийся. Еще несколько секунд и произойдет роковая встреча...

Не знаю, что в тот момент владело мною: страх ли, любовь ли к жизни, или инстинкт самозащиты, но сила моя вся собралась в комок и ударила в нужные точки: руки рванули на себя штурвал и крутнули «баранку» против часовой стрелки, а левая нога до отказа послала

вперед педаль. Самолет вздыбился, будто остановленный на всем скаку конь, а потом, сорвавшись на левое крыло, полетел вниз.

В этом было мое спасение. Ракета не смогла так резко развернуться, хотя рули и сделали свое дело, она по инерции продолжала некоторое время двигаться в прежнем направлении: а когда она развернулась, самолет был уже ниже ее и вышел из зоны облучения самонаводящейся головки. Ракета пролетела некоторое расстояние по горизонту и упала. Найк выгнал меня. Но понимаете, что мне и самому не хотелось еще раз испытывать судьбу.

Теперь я все чаще думаю о России. Ее я полюбил еще мальчишкой по рассказам матери, а после госпиталя мне каждую ночь снилось, что я среди русских. Отец недавно умер, а мать рвется на родину. Ведь там у нее осталась дочь — моя сестра. Случай с ракетой еще более убедил мать, что для русского человека родина там, в России... Да и для меня совсем иначе бы сложилась жизнь... [205]

Алексей снова вздохнул и посмотрел на часы.

— Надо идти, — сказал он. — Вы долго будете в Штатах?

— Нет, завтра утром улетаем.

— Ну, что ж, до встречи... Я крепко пожал ему руку:

— До встречи... — И подумал: «Придется ли еще увидеться? Ведь и эта встреча была случайной».