Сергей Шведов - Отрицательный Отбор

• Название: Отрицательный Отбор
• Автор: Сергей Шведов
• Жанр: Научная Фантастика

---

Я ничего не имею против белорушчины, польщизны и хохломании. Я даже не возражаю, что 90% советских песен -- музыкальные темы из репертуара хоральной синагоги или поделки в духе клезмера из еврейского местечка-штетля. Они естественно вошли в советскую культуру, это уже на самом деле русская культура. Только из русских почему-то старательно делали нерусских выблядков, которым место в тридцать пятом ряду среди блистательного созвездия советского мультикультурья. А для прибалтов, поляков, белорусов и хохлов были отведены почётные места в президиуме.

Опять-таки меня завертело не туда, в живую действительность, а я ещё не успел рассказать, как я из полонофила стал "свидомым украинцем" и борцом "з москалями" вплоть до лозунга: "Пустим кишки москалям!" Тогда ещё не придумали кричалку: "Москаляку на гиляку!" Учтите только, что я и в упор тогда ещё не видел труды величайших украинских будителей и просветителей. Не читал Сциборского или Донцова, тем более Грушевского, но рисовал в шизофренических бреднях Великую Украину от Бреста до Владивостока, признаюсь честно. Наверное, гены навеяли. А уж про панов Потоцкого и Духинского, узревших через лесковский "мелкоскоп" в русских беспородных дворняжек от скрещивания тюрок с угро-финнами и слышать тогда не мог. Просто культурницкая атмосферка навевала эту придурь. Глюки от той дури, что незаметно подмешивала в культурный корм для советского быдла в стойлах партийная пропаганда, потому что большая часть теоретиков марксизма-ленинизма брежневской эпохи в детстве бегала босиком по украинским, белорусским и прибалтийским хуторам.

2

Моя мать получила должность главврача в таёжном санатории "Горячие ключи". Мы с ней поселились в уютном домике за городом у целебных источников. Я ходил в ближайшую деревенскую школу. Тогда не было разницы между выпускниками из деревни и города. Паренёк из сибирской глуши мог запросто поступить в МГУ, правда, за исключением факультетов философии, психологии, журналистики и ещё нескольких. Разумеется, со свиным рылом нельзя было соваться на учёбу и в дипломаты -- МГИМО. А на физику, математику, авиастроение -- пожалте, вьюноши! Но я убоялся столицы и решил выучиться дома.

Когда поступал в местный политех, я жил в городе у дядя Феликса. Дядя был замдиректора шахты, имел пятикомнатную квартиру и приёмную дочь. Дочка его поначалу казалась мне так себе. Это потом она выросла в раскрасавицу, когда стала киноактрисой и телеведущей.

Я поступил на горный факультет, а общежития мне не дали. Пришлось снова жить у дяди Феликса. Дядей я его называю потому, что он был женат на двоюродной сестре моей матери.

С виду он был из себя настоящий подкарпатский гайдук -- горбоносая бандитская рожа с горящими очами и обвислыми усами. Родом был из Ивано-Франковска, закончил Львовский политех, работал на шахтах Львовско-Волынского каменноугольного бассейна. Потом добровольно перебрался в Прокопьевск.

Его жена, моя двоюродная тётка, очень гордилась своим мужем целиком и полностью -- от его красивой внешности, высокой должности до звучной европейской фамилии. С удовольствием называла себя по телефону:

-- Это я, Нина Ярош.

Дядя Феликс бурчал:

-- Какая ты Ярош? Рыжкова ты.

Это была перевранная писарями девичья фамилия тётки. На самом деле все в нашем роду по матери -- Рыжко, а по отцу -- Гудиновичи.

Вечерами дядя Феликс любил играть со мной в шахматы и хмурился, когда я затягивал свою любимую песню "За Сибиром соньце усходыть", которую любил петь мой погибший в шахтном завале дед.

Зовуть мене Кармелюком.

Кажуть, що вбываю.

Я ж никого не вбываю,

Бо й сам дущу маю...

-- Что ты опять затянул это бандеровщину?

-- Иван Кармелюк боролся за свободу украинского народа от москальского гнёта.

-- Во-первых, не Иван Кармелюк, а Устим Кармалюк. Во-вторых, ни за какую свободу он не боролся, а был изощрённым душегубом. Сейчас такого бы с радостью взяли в спецназ в диверсионно-разведывательную группу. В совершенстве говорил на идиш, молдавском, украинском диалекте и русском литературном языке. Если бы ты интересовался психологией, то понял бы, что перед тобой просто тип лихача-психокинестетика, который не может не бороться за первенство во всём. Кстати, у великороссов был его полный аналог -- народоволец Сергей Желябов, который сам напросился на виселицу после покушение на Александра Второго, лишь бы не отстать от своих подельников и войти в историю.

Гуцул дядя Феликс строил из себя забойного русопята. Все прибалты для него были недоделанными лабусами, украинцы -- дебильными рагулями и жлобами-хохлами, а белорусы -- подополяченными бульбашами. Меня просто выводил из себя его великорусский шовинизм и утверждение, что шаровары, кушак и чоботы запорожских казаков -- повседневный наряд турецкого крестьянина прошлых веков, как и оселедец или чуб -- прически янычар.

-- Как бы ни называлась твоя страна в прошлом, что бы ни случилось в прошлом с ней, никогда не осуждай ни страны, ни народа. Народ всегда прав. Если бурчишь на свою страну, ты работаешь на её врагов. А врагов у нас, русских, всегда хватало.

-- Вы же не русский, -- дядя Феликс.

-- Позволь мне самому определиться. Был бы ты поумней, то понял бы, что русские -- последняя сила, удерживающая человечество.

-- Удерживающая -- от чего?

-- От края бездны, умник.

Мне было вдвойне обидно такое слышать от украинца-западенца, потому что сам тогда я уже перекрасился из сарматствующего полонофила в свидомого бандеровца, как сейчас говорят. Даже жидкие усёнки отпустил. Хотя повторюсь, что никакой "теоретической" подготовки по бандеровщине я не получил. Кстати, даже "Радио Свобода" на украинском не слушал, потому, что у меня не было минского приёмника "Океан". Тогда было царство коротковолнового эфира, как сейчас повсюду властвуют компьютерные сети.

Забыл уточнить, что на излёте советской власти общежитие политеха было под завязку забито торгашами-мешочниками из солнечного Туркестана и неграмотными потомками грамотеев Фирдоуси и Омара Хайяма. Дядя Феликс обещал устроить меня в рабочую общагу своей шахты. Но я учился да учился себе в политехе, перешёл уже на третий курс, играл с дядей Феликсом вечерами в шахматы, а о рабочей общаге дядя ни словом не упоминал.

Как-то я не выдержал и ляпнул грубовато:

-- Дядь Феликс, а как мой вопрос с общежитием?

-- Да я сразу же на следующий день выписал тебе направление. Вон оно лежит на подоконнике. Уже выгорело на солнце. Только на кой это тебе? У меня ты имеешь в распоряжении отдельную комнату, прекрасное питание, да ещё тебя твоя тётка обстирывает. А вся стипуха остаётся тебе на пиво.

Тут я всё понял сразу -- Феликс задумал женить меня на своей дочке. Тётка моя была бесплодной, дочку взяли в детдоме. Мы с ней не родственники по крови, нас можно поженить.

Не то чтобы моя троюродная сестрёнка была уродиной, просто так себе скромница. Я же не знал, что этот серый воробышек через пару лет станет жар-птицей и секс-бомбой. И ушёл в общагу.

И ещё мне надоели дядины насмешки над самым святым для меня -- нэнькой Украиной, анекдоты про тупых хохлов и безголовых гуцулов. А рассказы Гашека про тупых украинцев-русинов из дядиной библиотеки для меня тогда были просто отвратны. Меня бесило его утверждение, что самый классный и рентабельный уголь -- только на Кузбассе. Прокопьевск -- самый перспективный и безопасный для проживания город, а Львов-Лемберг -- австрийское захолустье.

-- Немцы-австрияки по историческим проигрышам держат почётное второе место перед вечными неудачниками поляками.

Короче, меня уже достал дядя Феликс и этот Прокопьевск. Даже столовая в моей рабочей общаге меня бесила. Она ничуть не напоминала изящное западное кафе. Там вечно было в меню только борщ с огромным куском мясом в глубокой тарелке до краев, гречка с двумя огромными шницелями, каждый на полтарелки, и жигулёвское пиво. За всё -- про всё за вычетом стоимости бутылки выходило пятьдесят копеек, цена двух пачек папирос "Беломорканал", а стипуха у меня была семьдесят два рубля, потому что я учился на горном факультете. За общагу платил меньше трёх рублей в месяц. На пиво оставалось слишком много и без заботы моего дядюшки Феликса.

Получив диплом, я даже с ним не попрощался, когда из Сибири укатил во Львов. Хотел ли я перебраться оттуда на вожделенный Запад? Да. Рвался туда, как на потерянную родину. Но советская граница была на замке. Мы жили в клетке за запорами. Только в старости я понял, что это была не клетка, а оранжерея.

3

Львов -- Лемберг -- Львув -- Львив... В Стрийском парке цвели липы. Я наслаждался европейской красой и чистотой. Рядом со мной на лавочке молодая мама подбрасывала на руках пухлого мальчонку, одетого в расшитую крестиками сорочку.