Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)

• Название: Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
• Автор: Вадим Полуян
• Издательство: АСТ-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996

Двенадцатый век. На месте Москвы - Красные села, коими владеет боярин Кучка. Его тайными происками уничтожена семья соперника, новгородского боярина Гюряты. Счастливо спасшийся младенцем Родислав встречает любимую дочь своего смертельного врага. И отныне - куда бы ни забросила его судьбина: в вертеп лесных разбойников или в половецкий плен, в заморские страны или на поле междоусобной брани - все помыслы его о ненаглядной своей возлюбленной...

---

- Мой погрех, госпожа, мой погрех!

Тут уж юноша подался назад, уступив место разгневанной боярышне. Та ухватила огненный пучок в руки и, запрокинув голову виновной, так блябнула[87] её, что та взвыла.

- Я тебе покажу лазутить! Сказывай, кто послал!

- Сама… любопытничала… - ревела Вевейка. Получив ещё две бляблы по щекам (Улитина рука оказалась тяжёлой!), лазутница с рыданиями призналась: - Сам Степан Иваныч… за тобой… наказал приглядывать.

- Приглядывать? Ах, дрянная! - не унималась боярышня, пока Род решительно не остановил её руку. - Ладно. Ступай вон. Я наверху разберусь с тобой…

Род пропустил вперёд виновницу происшествия. Он понял, почему не удалось Вевее убежать от них. У неё не было свечи.

- Подскажи-ка, - сказал он ей в спину, - куда этот ход ведёт?

- К лесу… к грибной поляне, - отвечала, всхлипывая, Вевея.

- А иной? Тот, что в другую сторону…

Сенная девушка перестала всхлипывать, заговорила деловито:

- Оба хода из погреба прорыты невдавне. Называются усами. Правый ус - лесной, левый - речной, ведёт к речке Рачке.

- Куда-куда? - спросил Род.

Но Вевея, дойдя до лестницы, без лишних слов устремилась вверх.

- Поднимись за ней, - велел юноша Улите, - А я проверю левый ус. Свечи ещё хватит.

Он углубился в другой ход. Шёл недолго. Дверь в стене заставила остановиться. Сразу обдало холодом. За дверью мужской голос требовал чего-то неразборчиво. Потом пронзительно донёсся женский крик, переходящий в стон. Род резко толкнул дверь, тяжёлую, изнутри незапертую.

Просторный сруб с земляным полом освещало несколько свечей. Подвешенное к матице, желтело тело женщины, прикрытое какими-то издирками[88]. В жаровне у её ног краснели угли. От виски в сторону Рода пучеглазо глянул Петрок Малой. Поодаль притулился к срубу человек, в котором Род не без труда узнал Дружинку Кисляка. Тот не слышал скрипа отворенной двери, он в это время обращался к мученице:

- Не таись, Офимушка. Ведь я, служа в Гюрятиных хоромах, видел голубой ларец. Однажды господин при мне извлёк оттуда перстень припечатать грамотку. Ларца-то не нашли, а перстень ты вложила в ладанку на шею сосунка…

- Умолкни, - перебил Пётр ок. - Вон сосунок-то сам пожаловал.

Род не увидел, что изобразилось на лице Дружинки после тех слов. Он бросился на помощь к истязуемой. Петрок безмолвно уступил дорогу.

Освободив от пут руки женщины, Род бережно отнёс её к соломенной подстилке в дальний угол. Заметил, что ступни обожжены и пальцы перебиты в месиво. Когда уложил няньку и склонился над ней, кипарисовый крестик выпал из-за пазухи, повис перед её глазами.

- Крестик… Степаниды… Микулишны, - не произнесла, а выдохнула Офимка. Потом уж из последних сил сказала чётко: - Глазун - убийца твоих родных. Кисляк - предатель.

Тут сын Гюряты ощутил, как начинают холодеть кисти рук Офимки, которые он безотчётно гладил.

Пальцы его невольно скользили по её рукам все выше, к предплечьям. И он вдруг понял, что скользят- то они, как бы убегая от холода, начинающего сковывать умершую. Холод, будто торопясь, двигался от конечностей по всему телу. Грудь ещё тепла… и уже не тепла. Шея, щеки ещё теплы… и вот уже не теплы. Пальцы Рода на холодном лбу. И под ними исчезает, сходит с лица женщины едва теплившийся, но живой цвет жизни, и оно становится жёлто-восковым.

Род отдёрнул руки и вскочил. Дружинки в срубе не было. Боярский отрок тяжело смотрел в глаза Гюрятичу.

- Вот супротивника себе нашёл! - как бы удивлялся он. - Силен не по летам! - повторил он сказанное на пиру Якуном Коробом, да прибавил своё: - Отныне у нас с тобою одна забота - кто кого на тот свет спровадит.

Позади неожиданно прозвенел грозный голосок:

- Если убьёшь его, понадобится убивать меня!

В двери, перед тем впустившей Рода, стояла, вскинув голову, боярышня с такой отчаянностью на лице, с какой она два месяца назад намеревалась прыгнуть в реку очертя голову, если Род не повернёт каюк.

Не ожидавший её появления Петрок оторопел. Слова не вымолвив, вмиг исчез за противоположной дверью. И шаги его гулко застучали по ступеням вверх.

Когда они затихли, Улита первая нарушила гробовую тишину подземной пыточной:

- Куда ведёт та дверь?

- Род не ответил.

- Вот и сгубили наших нянюшек, - ступью[89] приблизилась к нему девушка. - Выходит, обояко мы с тобою сызнова осиротели. Рюмить ты не велишь. Надо укрепиться духом. Остались без нянек - значит, пришла пора становиться взрослыми. Будем сами жизнь свою рядить, ты по-мужски, я по-женски.

Род молча созерцал умершую.

Улита, сжав в своих ладонях его руку, потянула юношу к себе.

- Пойдём. Она покинула нас. Тело сброшено, как ящеркова кожа. Душа отлетела в лучший мир. Ступай же. Что ты сам не свой?

- Две смерти за один день слишком много для меня, - промолвил Род.

Они прошли знакомой дверью из пыточной в тот самый ус, что вёл к какой-то речке Рачке.

- Ты… ты уже уходишь насовсем?- испуганно спросила девушка.

Род было пошёл в сторону реки, спохватился и вернулся.

- Я от тебя теперь не вправе уходить. От тебя и от Якима. Покуда из вертепа не спасу. Вертеп ваш - не чета языческому. - Он передал свечу боярышне. - Свети!

9

Петрок Малой исчез.

Боярин не пускал к себе ни Рода, ни Улиту, сказывался нездоровым. Амелфе не велел покидать женской половины. Общался лишь с Овдотьицей как с опытной сиделкой. Она готовила ему питье. При надобности призывался Анца Водель, лекарь из варягов. Вводница оповещала, что Степана Ивановича мучает злуница, лихорадит старика.

Похороны Офимки свершились тайно. По боярскому изволу к ним допущены были лишь Род с Овдотьицей. Даже отец Исидор после отпевания на скромные поминки не остался.

Дверь по соседству с одриной Рода надёжно заперли, а тесовую доску в стене с сучком-глазком заменили.

Улита, как и мачеха, не выходила с женской половины. В час послеобеденного сна братца навестил Яким. Отворил дверь тихо, как Овдотьица, со спины подкрался к Роду, склонившемуся над столом за чтением Евангелия, да и напугал объятием.

- Ах ты лазутник! - не сдержал улыбки разучившийся в Кучковом доме улыбаться Род.

Яким, приникнув к его уху, зашептал:

- Тайну тебе открою, братец! Вчера повечер батюшка Улитку призывал. Расспрашивал. Досталось ей, что ходила в твою одрину. Вевейка донесла… И ещё: я пинакиду от сестры принёс. - Он вынул из-за пазухи писчую дощечку, залитую воском.

Род разобрал выведенные тонким металлическим писалом буквицы: «Сижу взаперти, батюшкой побита. Петрок-клеветарь, будь настороже».

- Велела начисто стереть, - довершил Яким своё посольство.

Род стер написанное. Мальчик скрыл табличку под рубашкой. Тут вошла Овдотьица. Увидела боярича и покачала головой.

- А ну кышь наверх, мой господин! - выпроводила она Якима. - По его ещё ангельскому, непритворному лику вижу: неспроста приходил, - вопросительно заглянула она в глаза Роду и, не получив ответа, сухо сообщила: - Сам тебя зовёт. Ох, грозен! Будь настороже.

Последний совет вводницы совпадал с Улитиным советом. Значит, и впрямь ждала гроза. После похорон Офимки Род по-сыновни поделился с крестной матерью всем накануне происшедшим. Она не одобряла его тайного свидания с Улитой, считала, нужно следовать боярской воле, ждать, пока счастье выпадет, надеяться, не самовольничать. Овдотьица всем своим видом сочувственно показывала: накликали беду!

Степан Иваныч Кучка сидел в своём покое, подперев скулы-кулаки. Какой уж там рассвет в сквозном березняке! Губы потемнели, жиденькая борода взъерошена. На лице явное неведрие. Обочь лежит Буян, невиданный допрежь в хоромах. Для чего призванный с псарни? Для охраны? От кого?

Боярин указал приёмышу на лавку у противоположной стены. Сын должен разговаривать с отцом не сблизка, а через покой.

- Юноша лукавый! - мрачно произнёс Степан Иваныч. - Я прикрыл тебя отеческим крылом, аки змия на груди. Ты не жизни пришёл искать в мой дом, а дочь мою измыслил похитить плутовством.

Ещё в лесу с ней сговорился по излюбу[90]. Офимка, нянька бывшая твоя, пособничала вам. Во всем призналась под железом и огнём! А что сам скажешь?

Буян, как и его хозяин, испытующе смотрел на подозрительного юношу. А у того дыхание перехватило от боярских слов. Пытался совладать с собой, хотел отвести взгляд от головы Кучки и не мог. Вдруг увидел его голову, напрочь отделённую от тела, кровоточащую. Достигший великаньей высоты Петрок с дрожащим окровавленным ножом в руке вздымал её другой рукой за жиденькие волосы.

- Ты что? - отпрянул Кучка, испугавшись лица Рода. - Хочешь порешить меня? Собакой затравлю!