Вячеслав Пальман - Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые

• Название: Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые
• Автор: Вячеслав Пальман
• Издательство: Новая полиграфия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006

В первой части автор, бывший заключенный колымских лагерей, рассказывал о лагерной одиссее своего героя (кстати, Сергей Морозов — Вячеслав Пальман). Во второй — Вячеслав Иванович повествует о том, как работал по вольному найму в Западном горнопромышленном управлении (ныне Сусуманский район), в частности в совхозе «Сусуман», который прекратил свое существование в середине 90-х годов прошлого века. Как осваивал вместе с товарищами по несчастью колымскую землю, на которой выращивал капусту, картофель, зелень, а в теплицах — помидоры и огурцы. «Описание многих событий страшных лет были получены мною из разных источников, в том числе — слухов. Немало рассказов о том же я слушал из уст людей, прошедших лагерные годы: эти разговоры были, конечно, и явные, и искаженные, мне трудно было отсеять истинное от наносного, отсюда — цепь ошибочных картин, домыслов. Рядом с ними — увиденное своими глазами, услышанное от людей, переживших злые месяцы и годы. Но главное, что стало костяком рукописи, было и остается — личные мои переживания, — все увиденное и услышанное от людей, как и я, прошедших страшные годы. Что-то от таких источников было ошибочно, что-то приукрашено, но основа написанного в романе — мои переживания — не из числа придуманного. И основа-то событий — это явь. Страшная и живая. Явь. которая и ныне, временами, не дает покоя душе.» Вячеслав Пальман (из письма)

---

Вскоре выяснилось, что Добротворский закончил биофак Ленинградского университета, работал в лаборатории селекции, не думал о должности администратора, тем более в такое время… Но обстоятельства.

— Декабрь тридцать четвертого? — спросил Морозов.

— Да, конечно. Мы не знали, кого завтра… И один выход: подальше уехать, что я и сделал. Врата ада принимали, к счастью, не только грешников. Так, по вольному найму… Немного поработал в Новосибирске, потом во Владивостоке на академической биостанции. Предложили сюда, согласился, хотя долго боялся всего этого, что называют лагерями. Работается интересно, но не все удается. Конечно, очень жаль заключенных женщин, стараюсь смягчать режим. За мое время сменили два начальника лагеря, теперь третий, кажется, без этого самого… Помягче. У нас с капитаном Сергеевым согласие.

— Сколько же народу в зонах? — спросил Морозов.

— Почти тысяча. Мужчин мало, всего сто сорок. Правда, вольнонаемных стало больше, оседают после лагеря. Это механизаторы, конюхи, ездовые, плотники. Одна беда — ежегодные терзания из Магадана: здоровых — на прииски, взамен — этап из больничных бараков. Павлу Свияжскому работы прибавляют. Этапы, этапы, их боятся, как мора. Острая нехватка работников для теплиц и парников. Тут слабина.

— Знакомая ситуация, — сказал Сергей. — В Сусумане — то же.

Поклонение золотому тельцу.

После обеда доктор заспешил. У него часы приема в лагере и в поселке. Директор и агроном пошли на ремонтную базу — силовой узел совхоза.

Возвратился Морозов уже потемну. Из труб их дома шел дым. Пахло оладьями, мясом. Конечно, Оля готовит ужин. Сказала из кухни:

— А ко мне гостья приходила, приятная молодая дама. Жена соседа, доктора, передала твое всегдашнее «задерживаюсь». Мы с ней разговорились, кажется, у меня нашлась подруга. Очарована девочками.

— Своих не завели?

— Нет. Что-то там… Я не расспрашивала. Ты будешь ужинать?

— Да, хотя пообедал плотно. Знаешь, здесь не те люди, которые добивают в забоях заключенных. Здесь милосерднее. Нечто вроде поселения свободных земледельцев. Директор приказал обзавестись коровой, поросенком, птицей. Как на это смотришь?

— Ну, коров я боюсь. А вообще, хозяйство надо. За домом огород в бурьяне, мы его подымем, конечно. Свое — оно и есть свое.

Сергей принес от директора карту совхозных угодий. Развернули ее во весь стол, рассматривали. Удивляла разбросанность: пять отделений вдоль реки на полусотню километров! И пашни, и сенокосы на все сто. И никаких дорог, только на лошадях или тракторах. Везде дремучий лес, еще не затоптанный, семь речек — притоков Тауйя. Словом, громадный край, где огороды выглядят окошечками. Почему-то верилось, что в окружении нетронутой природы и люди должны быть добрыми и отзывчивыми. И работящими, конечно. Уже одно обстоятельство — три отделения лагеря не имели охраны — говорило о мягком режиме для заключенных, три управляющих отделениями — или заключенные, или бывшие, один из них — крупный в прошлом агроном. Только в самом Талоне и в Балаганном на берегу моря были зоны, вохровцы, разводы и все прочие прелести. Никто никуда не бежал, работали спокойно, как бы для себя. Значит, хорошо работали, с интересом.

План, который был составлен Табышевым для совхоза, предусматривал создание в этом месте крупнейшего хозяйства, производителя картошки, она здесь хорошо родилась. Требовалось найти и распахать много новины, строить парники, теплицы и хранилища для овощей и семян картошки. Для удобрения целинной пахоты требовалось много навоза. Значит, нужны коровы, скотные дворы, сенокосные угодья, которые еще надо разыскать и как-то облагородить. И все это скорей, скорей!..

Подступило и как-то незаметно пришло время паводков, реки поднялись, дороги испортились, но май все поправил, и тогда Сергей задумал первую поездку вверх по Тауйю, где находилось отделение с самыми высокими урожаями картофеля.

От моря долину реки отделяла гряда сопок, покрытых лесом. От них до побережья насчитывали двадцать километров. Это поднятое пространство гасило морские ветры, и в долине Тауйя было сравнительно тепло. А к северу, откуда текли три притока Тауйя, уходила огромная болотная хлябь с озерами, протоками и лесными островами — абсолютно непроходимое место. Летом здесь было птичье царство, именно здесь оседали весной перелетные птицы. Сообщества уток, гусей, красавцев-лебедей испокон веку выводили здесь потомство. А за этими топями, за сотню километров от Тауйя, по всему горизонту — горный кряж с холодно сияющим фирновым снегом на вершинах. Морозов смотрел на это жуткое видение и вспоминал приисковые лагеря, разбросанные за этими горами. По ту сторону хребта и сейчас в забоях Бутугычага, Усть-Омчуга, Мадауна, Нелькобы, Теньки копошились, как муравьи, лагерные и каторжные бригады, которых в последнее время пополняли десятки тысяч советских солдат и офицеров, имевших несчастье попасть к немцам в плен.

Сюда уже дошли слухи о том, что среди этих заключенных возникли очаги сопротивления. Попавшим «из плена в плен» ничего другого не оставалось, как только идти на смерть в поисках освобождения. И они шли. На нескольких лагпунктах бывшие воины разгромили лагерную охрану, вооружились, захватили соседние лагеря, понаделали из аммонала и консервных банок примитивные гранаты и пошли, пошли, конечно же, на юг, встречь солнцу, еще не ведая, что там и хляби, и холодное море. Где-то на спуске к болотам, уже миновав горы, они и попадали в ловушку, устроенную самой природой. Если бы имели карты… Но карт ни у кого не было. Все это узналось позже.

Когда Морозов устраивался в моторке, чтобы обстоятельно осмотреть берега реки, прибежали начальник лагерной ВОХРы и капитан Сергеев — оба с винтовками и полными рюкзаками.

— Мы с вами, Морозов, — сказал капитан. — За компанию, чтобы не скучно было, да и не так рискованно. Игорь Михайлович в курсе. Разместимся?

— Ну, раз такая забота…

В тот час он еще не знал настоящей причины повышенного интереса к путешествию этих двух лагерных служак. А они промолчали, поскольку за рулем моторки сидел заключенный моторист. Отошли на глубоко осевшей лодке, часа три плыли до сорокового километра, где было четвертое отделение.

Бригада этого отделения, кроме бригадира — крепенькой тамбовской колхозницы, состояла из жителей Галиции, Львовщины, их «выловили» бдительные чекисты как членов семей, откуда брат-сват ушли в леса от наступающих с востока дивизий. Это произошло после того, как Сталин и Гитлер подписали пакт о дружбе и нейтралитете, по которому Западная Украина переходила к Советской Украине вместе с Прибалтикой.

Молодые украинки так и не поняли толком, за что их увозят из родных хат. Не понимали вины и теперь, на Колыме. Но они привыкли к труду, работали и здесь, постепенно осваиваясь со спасительной мыслью, что рано или поздно вернутся домой. «Надежды юношей питают…».

Жили они не голодно. Картошка своя, у берега лодка, наловчились ловить горбушу, кету, солили. Была и красная икра, и лук, были брусника, голубика. А вохровец, которого прислали сюда с женой для охраны «контингента», только и знал, что спать да поругиваться с супругой, которая была ревнива не в меру… Но при всем видимом благополучии у каждой на сердце лежал камень. Где родные края, где матушка и братья? И как долго придется им вот так, на ссылке проживать?.. Вечерами, при коптилке, они пели свои песни, плакали, писали письма, ни на одно не пришло ответа, даже теперь, когда закончилась война…

Пока агроном ходил-бродил вокруг уже подсыхающей пашни, искал по лесу поляны для разработки, брал пробы почвы на анализ, его спутникам пришлось выслушивать бесчисленные слёзные жалобы, и гнев, и горечь, отвечать было трудно, сами ничего не знали, ведь и приговора у них не было, только бумага Особого совещания и срок — по восемь лет. Успеешь состариться.

Тем временем Морозов уже «прирезал» на бумаге и показывал бригадирше куски, которые можно без особого труда припахать к полю, для чего обещал прислать трактор и все другое до десятого июня, когда здесь заканчивается посадка картофеля. Семена уже провяливали на сухом ветерке и солнце, а на ночь закрывали мешками от заморозка.

Ночевали приезжие в пристройке к хранилищу, а до того поудили в протоке и выловили десятка два налимов и наваги. Утром отдали снасть украинкам, и моторка их затарахтела вверх по Тауйю — уже в незнаемые места.

Километрах в десяти на крутом повороте вдруг увидели живой дымок. Капитан взъерошился, скомандовал: «К берегу!». В укрытии вытащили нос моторки на сухое, осмотрели винтовки и, крадучись, пошли к странному костру. Увидели шалаш, двоих мужиков около него, они что-то собирали. Грибы? Рано. Кстати, их и у поселка невпроворот. Подкрались, Сергей замыкающим. Капитан выставил винтовку, крикнул: