Вячеслав Пальман - Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые

• Название: Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые
• Автор: Вячеслав Пальман
• Издательство: Новая полиграфия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006

В первой части автор, бывший заключенный колымских лагерей, рассказывал о лагерной одиссее своего героя (кстати, Сергей Морозов — Вячеслав Пальман). Во второй — Вячеслав Иванович повествует о том, как работал по вольному найму в Западном горнопромышленном управлении (ныне Сусуманский район), в частности в совхозе «Сусуман», который прекратил свое существование в середине 90-х годов прошлого века. Как осваивал вместе с товарищами по несчастью колымскую землю, на которой выращивал капусту, картофель, зелень, а в теплицах — помидоры и огурцы. «Описание многих событий страшных лет были получены мною из разных источников, в том числе — слухов. Немало рассказов о том же я слушал из уст людей, прошедших лагерные годы: эти разговоры были, конечно, и явные, и искаженные, мне трудно было отсеять истинное от наносного, отсюда — цепь ошибочных картин, домыслов. Рядом с ними — увиденное своими глазами, услышанное от людей, переживших злые месяцы и годы. Но главное, что стало костяком рукописи, было и остается — личные мои переживания, — все увиденное и услышанное от людей, как и я, прошедших страшные годы. Что-то от таких источников было ошибочно, что-то приукрашено, но основа написанного в романе — мои переживания — не из числа придуманного. И основа-то событий — это явь. Страшная и живая. Явь. которая и ныне, временами, не дает покоя душе.» Вячеслав Пальман (из письма)

---

— Садись!

Двое мужчин послушно сели на корточки.

— Руки на голову! — привычные команды для капитана. Подняли руки, переглянулись.

— Кто такие, откуда, что здесь ищете?

Оказывается, из Балаганного приехали, лук-черемшу собирать. Две полные бочки уже засолили, зимой повезут в Магадан продавать.

— Чего забрались в такую глушь? Ближе нет?

— На ближние охотников больше. А тут нетронуто. Густо, будто посеяли.

Теперь капитан старался перевести разговор на шутливую игру. Действительно, у страха глаза велики. Морозов посмеивался. Походили по лугу, попробовали соленый лук и собрались ехать дальше. Сергей не вытерпел, крикнул мужикам:

— Выше бдительность, ребята!

Его спутники даже не улыбнулись. Кажется, поняли и обиделись.

На следующей остановке капитан забрался на поваленное дерево, вытащил бинокль и долго осматривал окрестности. Вдруг сказал:

— Вы не в курсе событий, Морозов. Вот в тех горах сейчас рассыпались несколько сотен взбунтовавшихся власовцев. Убежали, понимаете, из лагерей, уничтожили охрану, вооружились и, по сведениям разведки, хотят пробиться на морской берег. Чем черт не шутит, вдруг как раз здесь.

— Задержим? — без улыбки спросил Сергей. — Правда, стволов маловато.

— Оповестим тех, кто может остановить.

— Потому вы со мной и поехали?

— Ну, и вас прикрыть, если что… Тут, понимаете, рисковать нельзя. Такое окружение… Загорись в одном месте, тогда не остановишь.

Сергей промолчал. Опасный разговор.

Они вернулись домой лишь на пятый день. Весь блокнот агронома был разрисован картой, на ней заштрихованы большие куски пригодной для сенокоса и распашки земли. Есть, есть куда совхозу разрастаться! Только вот бездорожье. Строить и строить.

2

Лето Морозов не запомнил, оно пронеслось в разъездах, заботах, разговорах, он часто ночевал в отделениях, верховой конь его поосунулся от перегрузки. А Оля все выглядывала на улицу, жаловалась соседке на непоседливость мужа. И, конечно, боялась за него. Такая природная дикость вокруг…

Уборка картофеля, овощей, лов рыбы, заготовка сена, постройка новой теплицы, борьба с сорняками — все это требовало надзора, разумной подготовки, отдачи энергии. Дома бывал не каждый день. Девочки, когда играли у крыльца, тоже всматривались в каждого идущего: не папа ли? Оля встречалась с директором, высказывала свои опасения, тот уговаривал ее, ничего страшного, будет зима, отдохнет и окрепнет. Такая у них профессия.

Лишь когда пошли дожди и похолодало, Морозов стал чаще бывать дома. Правда, уходил рано, к семи, встречал на разводе бригадиров, агротехников, что-то наказывал им, потом сидел в кабинете, писал. Здесь часто заседали, спорили, но к десяти вечера Сергей уже бывал дома. И хоть полчасика, но уделял дочкам. Был доволен. Сыты, здоровы. Он гордился ими: эко быстро растут! Вон и руки из рукавов вытянулись, и платьица короче… Шей новые, мать!

Семья хорошо подготовилась к долгой зиме. С огорода собрали несколько мешков картошки, много моркови, свеклы, засолили бочку капусты. Дважды в августе ходили с доктором и еще тремя соседями ловить сетями кету и горбушу: рыба шла такими косяками, что в иной заброс выволакивали по сотне штук сразу. Тут же разделывали, укладывали с солью в бочки, готовили красную икру. Веселая работенка, до ломоты в плечах! Зато все свое. И вдоволь.

Случалось, что он привозил из поездок то глухаря, то рябчиков или две-три утки. Лишь однажды видел огромного медведя, он шел далеко, голова к самой земле, вынюхивал какой-то след и не почуял всадника с ружьем. Но конь под Морозовым весь дрожал, так и порывался дать ходу.

На легком самолете вдруг прилетели Табышев и заместитель начальника управления магаданским лагерем майор Кузьмин, хозяин трех сельхозлагерей. В кабинете Добротворского главный агроном рассказал начальству о намерении расширить площади пашни и выложил доводы о новой технике, о стабильности механизаторов в лагере и о потребности совхоза во взрывчатке.

— Много надо? — спросил Кузьмин.

— По расчетам — полторы тонны.

— Да вы что? Вы представляете…

— Мы с вами только что осматривали старую вырубку вдоль трассы. Ее площадь почти двести гектаров. На каждом гектаре стоит сто тридцать или полтораста пней. Самый эффективный способ: взрывать пни накладным патроном в триста или двести граммов аммонала. Испытывали. Вытаскивать трактором много трудней и дороже.

Табышев идею одобрил:

— Скажем Александре Романовне. При ее пробойности можно получить эту взрывчатку.

Вот в таких обстоятельствах Морозов вновь услышал имя жены начальника управления капитана Гридасовой. О ней много говорили на Колыме как о первой даме города. И совсем тихонько о ее особой близости к начальнику Дальстроя Никишову. Старик, а жена молодая. Быть может, это были домыслы, но Гридасовой удавалось многое сделать, она рискованно заступалась даже за некоторых заключенных.

— Аммонал — ответственность огромная, — и Кузьмин посмотрел на Добротворского, потом на Морозова.

— Зато за зиму можно подготовить сотню-другую гектаров огорода. Тысяча тонн новой продукции, — быстро сказал Добротворский.

Вечером Табышев долго сидел у Морозовых. Когда смотрел на играющих девочек, в глазах его стояли слезы.

— Боже мой, как летит время! — и вздохнул. — Когда меня забрали, мои были крохами. Сегодня я их вряд ли узнаю. Уже восемь лет… Боюсь даже говорить о выезде, хотя наша начальница может отпустить. Но что ожидает меня в Москве? Семейные не отвечают на письма, быть может, их уже нет. У меня здесь Тоня… Запутался. Говорят, что началась новая волна арестов. Ехать? Из огня да в полымя? И никаких слухов об амнистии. Жестокость невиданная. И нет ей конца.

Он задумался, вдруг спросил:

— Вам тут не слишком грустно, лесные люди? — и улыбнулся. — Если что, можно перебраться на Дукчу. Место обеспечу.

— Потерпим, Миша, — сказал Сергей. Лучше лесным человеком быть, чем за проволокой. У меня ведь тоже ОСО. А они любят клеить второй срок, ты в курсе… Расскажи, что там в большом мире?

— Порядок диктуют пушки. Союзники продолжают помогать. Ну и конечно, у нас спекуляция в расцвете. На запах жареного с «материка» явилась целая орава лубянских чинов, там им опасно: могут загнать в Европу, куда вошли наши. Чистка пойдет. Опасно. А тут они за год хороший капитал наживают. В стране, вообще-то, голод, все порушено, земля одичала, деревни обобраны. Города живут на привозном. А лубянская братия наживается. Новый класс…

Табышев и Кузьмин улетели на третий день. Так просто самолетом! Тридцать-сорок минут — и в Нагаево, где расчищена полоса прямо в бухте.

Еще не забылся этот визит, как с фельдсвязью на имя начальника лагеря Сергеева пришло предписание. Капитан прочитал, схватил шинель — и к Добротворскому. Сергей Иванович сидел в директорском кабинете, когда капитан, забыв поздороваться, положил на стол предписание.

— С ума сошли! — по лицу Добротворского пошли красные пятна. — Вы посмотрите, Сергей Иванович!

Черным по белому было напечатано: «В недельный срок отправить в сборный лагерь сорок трудоспособных мужчин из числа заключенных. По распоряжению Главка отправить также исправный бульдозер с тремя механизаторами и две автомашины». Начальник УРО СВИТЛ НКВД полковник Антонов.

— Это какая-то нелепость, — Сергей оттолкнул бумагу. — Требовать от нас все больше продуктов и в то же время грабить. И почему УРО распоряжается даже машинами? Это дело самого Дальстроя, а не какого-то Антонова.

— Я обязан выполнить директиву, — сказал капитан.

— Не торопитесь, — Добротворский посмотрел на агронома. — Сергей Иванович, придется вам… Я нездоров. Да, завтра утром, на У-2 из Балаганного. И прямиком — в Маглаг. Они, видимо, не в курсе. Отстоять во что бы то ни стало! Кузьмин мало что может. Только сама Гридасова.

Легкий самолет вез в город больную женщину — орочолку. Морозов втиснулся позади нее. Болтаясь на упругом ветре, самолет летел низко, лавировал в воздушном потоке. Но сел удачно, с первого захода. И в десять утра Морозов был уже у Табышева.

— «ЧП»? — спросил тот, увидев друга в дверях.

— Да, такая вот бумага…

— Сейчас мы пойдем с тобой к Гридасовой. Только она и может. Если захочет, конечно. Вчера мы с Кузьминым в оптимистических тонах рассказали ей о совхозе. Даже о потребном аммонале. Она приказала подготовить такую заявку. А сегодня… Только она! Посиди, я узнаю — здесь ли.

Через три минуты он возник в дверях, поманил и пошел впереди по коридору с красной дорожкой. Открыл дверь, обитую добротным дерматином, пропустил Сергея и вошел сам.

Девица-секретарь показала на другую дверь, разрешая войти.

— Можно, Александра Романовна? — каким-то особенным тоном спросил Табышев, приоткрывая вторую дверь.