Анри де Кок - Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

• Название: Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
• Автор: Анри де Кок
• Издательство: Литагент «Остеон»74fca568-0472-11e5-9ef7-002590591dd6
• Жанр: Эротика, Секс
• ISBN: 978-5-85689-083-8

Этот грандиозный художественно-публицистический труд посвящен историям женщин, которые совмещали прелести древнейшей профессии с проблемами государственной политики и финансов. Многие из них умудрялись разорять не только богатых вельмож, но и целые государства. Пойдя по стопам отца (Поля де Кока, которым зачитывались тургеневские девушки) Анри де Кок выдал в свет, кроме десятка фривольных романов, которые морализаторы сочли полупорнографическими (среди них знаменитая «Ла Минетта»), еще и столь же фривольную публицистику, как серию очерков «История знаменитых куртизанок» и «История знаменитых рогоносцев». Очерки написаны с присущим фамильной профессии блеском, это не скучное документальное чтиво, а в значительной степени подлинно художественная литература. В центре каждого очерка биография конкретной исторической личности, ее достоинства и недостатки, ее жизнь в самый примечательных событиях и судьба. Этот грандиозный труд вместил в себя 4 толстых тома в одной электронной книге. Свыше 100 страниц с многочисленными иллюстрациями.

---

– Вы забываете, – улыбаясь, сказал им сэр Гунчтон, – что в этой стране девушка в десять лет становится женщиной и в двенадцать часто матерью…

– И увядает, сохнет, стареет в двадцать… Такова участь ранних плодов: они не сохраняются. Но, – продолжал Данглад, – один вопрос: мне говорили что китайцы вообще мало любимы и уважаемы в Японии; – каким же образом в занятии профессией, без сомнения исключительной… которой, однако, вероятно, занимаются и японские женщины, – таким образом, в первом ряду стоит китаянка?..

– Потому, – ответил Нагаи Чинаноно, – что для нас китаянка – не то…

– Что китаец?

– Правда, – наивно продолжал японец. – Притом Чианг-Гоа так мало жила на родине, что не могла заразиться грубостью нравов…

– Ноги у неё не раздавлены, как у знатных дам Пекина, Чиян-Чина – и Шанхая? спросил д’Ассеньяк. – Она не ходит, привскакивая, как индейка?

– Полноте! – сказал сэр Гунчтон. – Она ходит так же грациозно, как и всякая другая женщина, обладающая грацией.

– Но, кто же привез её в Иеддо? – осведомился Данглад.

– Фигляры и странствующие гаеры. Её отец, бывший купцом в Шанхае, когда она явилась на свет, приказал слуге бросить её в пруд под тем предлогом, что она была третьей дочерью, и что двух и то было много. На дороге слуга встретил скоморохов…

– Которые взяли к себе ребенка и воспитали его, как это постоянно бывает в мелодрамах, – смеясь, сказал д’Ассеньяк. – И эта крошка, приговоренная отцом для откармливанья рыб, и своими покровителями назначенная для прыжков сквозь обручи, в настоящее время, – о, провиденье! – столичная львица!.. Я даю ей третье название. Когда вам наскучит называть ее бутоном розы и бриллиантом Иеддо, – зовите ее львицей; это польстит ей. А теперь, когда мы достаточно узнали о Чианг-Гоа, не пойти ли нам, господа, принести ей наши поздравления? На самом деле, далеко ли отсюда живет она?

– Нет, – отвечал сэр Гунчтон, – около двух миль, в квартале Куроди, одном из самых аристократических кварталов в Иеддо. Через час мы у неё будем.

– А нужно ли, – полюбопытствовал Данглад, – чтобы наша стража следовала за нами?

– Без сомнения, – ответил Нагаи Чинаноно, – наш город почти безопасный днем, ночью не так безопасен. Особенно иностранцы должны остерегаться встречи с ронинами.

– Это ещё кто?

– То же, что итальянские «брави», – сказал Гунчтон. – всегда готовые на убийство, лишь бы только заплатили им.

– Но для кого нужна наша смерть, чтоб на неё тратились? – сказал д’Ассеньяк.

– О! Когда у них нет приказаний, они, чтобы набить руку, работают для себя и, как уже сказал нам наш друг Нагаи, тогда, главным образом, они обращаются к иностранцам, ибо для них менее опасности в таком случае. Но с вашей стражей вам нечего опасаться. Вы не с нами, Нагаи?

Японец принял свой строгий прежний вид.

– Сэр Гунчтон, – вскричал он, – довольно смеяться! Вы не думаете, что я так и оставлю свой дом… Глупости делаются раз, а не два.

– То есть не три раза, как вы нам признались…

– Да нет же; я ни в чем не признавался… Притом же, – прибавил японец после минутного размышления и подавляя вздох, – ведь вы не предуведомили обо мне Чианг-Гоа; вы шутили?..

– Да… и быть может, был не прав… а?..

– Нет, вы были правы, и я очень благодарен вам за вашу благоразумную сдержанность. Господа, желаю вам всякого успеха и рассчитываю еще раз увидать вас перед вашим отъездом.

– Конечно, дорогой амфитрион, мы увидим вас снова, если только ронины не изрежут нас в куски, – говорил д’Ассеньяк, весело пожимая руку японцу. Данглад молчал; он был занят. Невольно он задумался о предстоящем свидании с Чианг-Гоа.

Данглад и д’Ассеньяк вошли в носилки. Сэр Гунчтон ехал верхом с левой стороны. Стражи следовали за ними, безмолвные как тени, бесстрастные как автоматы. Им было заплачено. Что им было до того, куда вели их?

– Мы приближаемся, – сказал сэр Гунчтон двум друзьям; – но прежде, чем проникнуть в храм, не хотите ли выслушать несколько последних слов, по поводу обычаев божества.

– Опять правила этикета! – смеясь, воскликнул д’Ассеньяк.

Он всегда и везде смеялся – этот милый граф. Счастливы подобные люди!

– Да, правила этикета, – отвечал сэр Гунчтон. – И если я намереваюсь объяснить вам, как вы должны вести себя у Чианг-Гоа, то не потому, чтоб сомневался в вашем знании жизни… Но с женщинами, вроде тех, к которой я веду вас, необходимы особые предосторожности… И я был бы крайне раздосадован, если б без предупреждения, вы навели на себя скуку или даже опасность.

Сэр Гунчтон произнес эти слова серьезным тоном.

– А! – возразил д’Ассеньяк, не столько испуганный, сколько изумленный, – слушая вас, сэр Гунчтон, можно подумать, что ваш Бутон-Розы, за минуту до того самая обольстительная девушка в Японской империи, теперь становится людоедкой, с которой опасно водиться. Почему, скажите, такое быстрое изменение в вашем образе мыслей… Разве?..

– Оставь сэра Гунчтона, мой друг, объясниться. Если он говорит таким образом, значит так нужно.

– Если я не вполне посвятил вас в предмет нашего визита к Чианг-Гоа, – снова начал Гунчтон, отвечая д’Ассеньяку, – так потому что мы были не одни во время тогдашнего разговора. Я очень хорошо знаю характер Нагаи Чинаноно… Но он японец и ему могло не понравиться, что в его стране, в его доме… Европейцы могли подозревать в дурных действиях женщину, которую, если б осмелился… он украсил бы всеми добродетелями, как большинство его сограждан, как он украшает её, и совершенно справедливо, всеми прелестями красоты… Я объяснюсь, ибо через пять минут мы придем… Притом же, Чианг-Гоа – необычная куртизанка. Она отдается, если это только называется отдачей, – только тем, которые ей нравятся, за назначенную и неизменную плату пятьсот франков за ночь. Со своей стороны приезжие иностранцы, которых она удостаивает приемом, не бывают вынуждены стать ее данниками. Только тот, кто после визита к Бриллианту Иеддо, вследствие той или другой причины, откажется от желания воспользоваться её благосклонностью, немедленно должен поквитаться, уплатив двадцать ичибу. Это самая малая плата за счастье и удовольствие видеть Чианг-Гоа. Я резюмирую. Если Бутон-Розы вам нравится, и вы согласны пожертвовать пятьсот франков взамен её поцелуев, – то оставляя её в первый визит, – церемониальный визит, – кладут на её колени какой-нибудь цветок, сорванный в её цветнике, и карточку, или клочок рисовой бумаги, на котором написано его имя, звание и место жительства. А на другое утро, её слуга или одна из служанок уведомляет вас, принято ли ваше предложение, и в котором часу вы можете представиться госпоже; или вы навсегда должны надеть траур по вашей сладостной надежде. Напротив, решив, что пятьсот франков слишком дорого за несколько часов наслаждения с бриллиантом Иеддо, отдают двадцать ичибу одной из камеристок. И этим все сказано. Но если, в последнем случае, не удовольствуются тем, то отвергла Чианг-Гоа, и сделают ошибку, публично объяснив причины этого презрения… Нагаи Чинаноно и я только что говорили вам о бандитах, наполняющих Иеддо, – эти бандиты становятся кровавыми мстителями за эту ошибку… Меня уверяло в этом одно из лиц, находящихся при английском посольстве, которому передавал офицер Тайкуна, – что Чианг-Гоа держит на жаловании около дюжины этих головорезов, всегда готовых, по первому её слову, наказать смертью дерзкого, осмелившегося её оскорбить. В доказательство справедливости своих слов лорд Мельграв рассказал мне о недавнем убийстве капитана одного американского судна, который, выйдя с аудиенции Чианг-Гоа, разглашал повсюду, что куртизанка очень дурна собой; и что он не понимает, как можно хоть на пять минут быть её любовником?.. На другой день, вечером, проходя по предместью Санагавы, капитан был окружен толпой бандитов с лицами, покрытыми чёрным крепом, и несмотря на смелую защиту и помощь стражи, упал под ударами. Но, опять-таки, вы, господа, – вы не только люди светские, джентльмены, но также люди умные; а потому, – даже если Чианг-Гоа и не покажется вам достойной своей репутации, – вы остережётесь слишком громко выразить свое убеждение. Таким образом, вы должны все это обсудить, что сказано мною вначале, не как полезное предупреждение, а как любопытное сведение… Я окончил; теперь не угодно ли вам сойти на землю; мы перед домом Чианг-Гоа.

Дом Чианг-Гоа был обширнее и изящнее дома Нагаи Чинаноно, хотя и походил на него. Придверник или монбан, находившийся в башенке, окрашенной чёрной краской, как большинство жилищ в Иеддо, при виде троих иностранцев, ударил три раза колотушкой в гонг, – потом жестом пригласил их войти.

Сэр Гунчтон знал сущность вещей; он шёл впереди своих товарищей по аллее, уставленной цветами, которая кончалась у балкона, блистательно освещенного цветными фонарями.

На этом балконе стояла молодая девушка в белой тунике и таких же панталонах, которая провела гостей в большую залу, с окнами закрытыми бамбуковыми шторами, пол которой был покрыт нежным ковром. В этой зале не было почти никакой мебели.