Анри де Кок - Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира

• Название: Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
• Автор: Анри де Кок
• Издательство: Литагент «Остеон»74fca568-0472-11e5-9ef7-002590591dd6
• Жанр: Эротика, Секс
• ISBN: 978-5-85689-083-8

Этот грандиозный художественно-публицистический труд посвящен историям женщин, которые совмещали прелести древнейшей профессии с проблемами государственной политики и финансов. Многие из них умудрялись разорять не только богатых вельмож, но и целые государства. Пойдя по стопам отца (Поля де Кока, которым зачитывались тургеневские девушки) Анри де Кок выдал в свет, кроме десятка фривольных романов, которые морализаторы сочли полупорнографическими (среди них знаменитая «Ла Минетта»), еще и столь же фривольную публицистику, как серию очерков «История знаменитых куртизанок» и «История знаменитых рогоносцев». Очерки написаны с присущим фамильной профессии блеском, это не скучное документальное чтиво, а в значительной степени подлинно художественная литература. В центре каждого очерка биография конкретной исторической личности, ее достоинства и недостатки, ее жизнь в самый примечательных событиях и судьба. Этот грандиозный труд вместил в себя 4 толстых тома в одной электронной книге. Свыше 100 страниц с многочисленными иллюстрациями.

---

Молодая девушка удалилась и появилась снова в сопровождении двух других, принесших, подобно ей, по две подушки красного бархата, которые они положили одну на другую на ковер.

– Наши кресла, – сказал сэр Гунчтон. – Сядем, господа.

– Недурно! – вполголоса сказал д’Ассеньяк. – В этом приёме есть нечто мистическое, таинственное… Маленькие японки очень милы… Но меня занимают эти ширмы… Что может скрываться за ними?..

– Вы сейчас увидите, – улыбаясь, ответил сэр Гунчтон.

– Да, зала эта очень хороша – сказал Данглад, – но я боюсь, как бы запах, который царит в ней, не причинил мне головной боли…

– Аромат драгоценного дерева, сжигаемого здесь?.. Если этот аромат беспокоит вас, я попрошу Чианг-Гоа, чтоб она велела потушить курильницы.

– Вы попросите?.. А каким образом? – возразил д’Ассеньянк. – Вероятно знаками? Ведь вы не знаете, я думаю, ни по-китайски, ни по-японски?

– Я буду изъясняться на моем отечественном языке.

– Ба! Чианг-Гоа говорит по-английски?

– Не так, конечно, чисто, как член парламента, но порядочно для того, чтобы поддержать разговор. Она также знает несколько слов по-испански и по-французски…

– Право? Браво!.. Если она согласна, мы сделаем обмен. Я её выучу говорить по-французски: je t’aime! а она научит меня по-японски.

Данглад иронически склонил голову.

– Мой милый Людовик! – сказал он, – ты очень притязателен, думая что ждали именно тебя, чтоб брать и давать эти уроки.

Легкий шум за ширмами приостановил ответ д’Ассеньяка. Шум этот происходил от прикосновения шёлка к обоям.

Божество было там… Оно должно было явиться… Д’Ассеньяк и сэр Гунчтон внимательно и безмолвно ожидали.

Даже сам Данглад устремил свой любопытный взгляд на ширмы. Божество появилось!

Д’Ассеньяк и Гунчтон испустили крик восторга. Данглад тоже не мог удержать невольного восхищения.

Ясно, что, как опытная актриса, Чианг-Гоа, готовя свое появление на сцену, рассчитала на внезапность. Уже знакомый с ней, сэр Гунчтон, мог бы предупредить своих товарищей, но он предпочёл доставить им всю прелесть изумления. Войдя в залу, через дверь, сообщавшуюся с её будуаром позади ширм и с минуту поглядев через тщательно скрытое отверстие на своих посетителей, Чианг-Гоа поднялась по лестнице, покрытой бархатом и стала в самой выгодной позе.

Она была одета в голубом шелковом платье, отделанном газом и крепом того же цвета; с её шеи артистически спускался длинный плащ, на голове у неё был золотой убор, украшенный бриллиантами и рубинами.

Правы ли были сэр Гунчтон и Нагаи Чинаноно, называя Чианг-Гоа несравненной красотой?

Да; она была неподражаема. В ней не было ничего, кроме глаз продолговатых, как миндалины, что бы напоминало женщин её племени. Продолговатое лицо, широкий лоб, розовый прозрачный цвет лица, длинные выгнутые брови – все в ней было своеобразно. Но всего сильнее поразили Данглада и д’Ассеньяка её черные словно вороново крыло волосы, обильными волнами падавшие между складок плаща до её крохотных ножек, обутых в сафьяновые туфли.

Безмолвная, стоя перед гостями на вершине эстрады, освещенной двадцатью фонарями; одетая в шелк, в пурпур, золото, обвитая своими роскошными волосами, – Чианг-Гоа была прекрасна, – более, чем прекрасна; она была великолепна!..

Быть может, то был оптический обман! Быть может, вблизи эта красота потеряла бы свой блеск и свою обольстительность. Но верно и то, что рискуя разочароваться, мало людей могло отказаться от жажды подержать в своих объятиях «бриллиант Иеддо». А обладание, – было не роковым разочарованием? Нет, так как сэр Гунчтон обладал Чианг-Гоа и снова алкал обладать ею.

Произведя эффект, богиня, как простая смертная, уступая усталости, скорее скользнула, чем села на подушки, подобные тем, которые занимали её посетители.

Было время европейцам нарушить молчание, которое как бы ни было красноречиво, продолжаясь, могло сделать холодным первое свидание.

В качестве путеводителя обоих французов сэр Гунчтон имел ещё преимущество быть старым знакомым хозяйки, – хотя это преимущество могло быть нелепостью, ибо Чианг-Гоа принимала столько разнообразных лиц, что очень легко могла позабыть о сэре Гунчтоне.

Но во всяком случае ему следовало начать разговор и он начал:

– Прелестная Чианг-Гоа, – сказал он, – позвольте прежде всего от имени всех нас поблагодарить, что вы удостоили открыть для нас вашу дверь.

– Скорее, я должна гордиться, сэр Гунчтон, – возразила Чианг-Гоа, – тем, что вы и ваши друзья удостоили посетить бедную затворницу.

При последних словах, произнесенных довольно чисто по-английски, Данглад несмотря на торжественность положения, не мог удержаться от улыбки, которая была замечена Бриллиантом, потому что последовал вопрос:

– Разве я смешна?

Этот прямой вызов нисколько не удивил Данглада.

– Поистине, нет, – возразил он; – смешного в вас нет, но преувеличенная скромность, по-моему, есть. После того, что я слышал, вы уж никак не затворница, а по тому, что я вижу, да будет позволено мне сказать что жаловаться на бедность было бы с вашей стороны неблагодарностью…

Чианг-Гоа не спускала взгляда с Данглада, пока он говорил.

– Вы француз? – спросила она, после того, как он замолчал.

– Вы угадали, – и коснувшись рукой плеча д’Ассеньяка Данглад продолжал: – Мой друг также француз; мы истинные французы – мы парижане.

– Парижане? – переспросила китаянка, не подчиняясь желанию Данглада, имевшего, по-видимому намерение, обратить её внимание на своего приятеля; но напротив, продолжая смотреть на него и адресуясь снова к нему: – Париж, говорят, великолепный город; в нём много прелестных женщин?

– Да, много.

– Почему же вы оставили его?

– Потому что, по крайней мере, по-моему, наслаждения, доставляемые самыми близкими отношениями с прелестными женщинами не достаточны для полного счастья в этом мире.

– Вы не любите женщин?

– Отчего же?.. Но я также люблю все великое, прекрасное и доброе…

– А! Это вас зовут Дангладом? Вы живописец?

– Да.

– У нас в Иеддо тоже есть живописцы. Встречались вы с кем-нибудь из них?

– Я не имел ещё этой чести.

– Могу ли я видеть ваши работы, ваши картины?.. и если я предложу вам хорошую цену…

– Я крайне сожалею, – но во время путешествия я не пишу картин… Я делаю этюды… а этюды не продаю.

– А!

– Ты груб с Бутоном-Розы, – сказал вполголоса д’Ассеньяк по-французски своему другу.

– Это почему? – возразил последний на том же наречии и тем же тоном. – Не думаешь ли ты, что я соглашусь украсить её будуар одной из моих картин. – И обращаясь к Гунчтону, сказал громко по-английски: – Не время ли, господа, нам отправиться? Не думаете ли вы, что мы нескромны?..

– О! прежде, чем уйти, господа, вы выпьете со мной чашку чаю, – проговорила Чианг-Гоа, и предложение тотчас же было принято сэром Гунчтоном и д’Ассеньяком.

По знаку госпожи приблизились две молоденькие девушки, неся на красных лаковых подносах чашки чаю, сахарницы и пирожное.

– Быть может, вы предпочитаете мадеру или шампанское? – спросила Чианг-Гоа.

– Вы необыкновенно любезны! – возразил сэр Гунчтон. – Но я и мои друзья только что пообедали у Нагаи Чинанона.

– Кто это?

«У неё такая же память относительно туземцев, как и иностранцев», – подумал Данглад.

– Нагаи Чинаноно, – отвечал сэр Гунчтон, – один из самых богатых купцов квартала Аксакоста…

– Ах, да! я припоминаю… Он, вероятно, был у меня?

– Это вероятно – прелесть! В Иеддо как и в Париже, – ответил художник, – они друг друга стоят.

– Да замолчи же! – заметил д’Ассеньяк, подходя к своему другу, который, возвратив пустую чашку служанке, осматривал аквариум. – Вдруг она тебя услышит!..

– Ты хочешь сказать, если она поймет. Но так как она знает по-французски только несколько слов!..

– Но что ты о ней скажешь?.. Ты не станешь отрицать, что она изумительна!..

– Если тебе нравится – мила.

– Обворожительна?

– Если тебя это забавляет, – ты прав.

– А тебя не занимает это?.. Лгун! В ожидании, держу пари, ты уже выбираешь самый прекрасный цветок, чтобы предложить ей как залог твоего желания.

– Ты думаешь? Ну, если только необходимо только мое желание, чтобы обокрасть этот цветник, то бриллиант Иеддо может спать спокойно.

– Как! Жалея каких-нибудь пятисот франков, ты отказываешься от наслаждения, которое…

– Мой милый Людовик, я не мешаю тебе поглощать это наслаждение, если тебе дадут его, что более чем вероятно, – но ты достаточно знаешь меня, чтобы убедиться, что я не легко возвращаюсь к моим чувствованиям… Да, эта женщина хороша… чрезвычайно хороша! но она может внушить мне восхищение, а не желание… Не плата за её поцелуи, а самые поцелуи для меня отвратительны. Я не желаю их…

В то время как два друга разговаривали таким образом, со своей стороны сэр Гунчтон, стоя внизу эстрады, переменялся несколькими тихими словами с Чианг-Гоа. Куртизанка как-то особенно махала веером.