Макс Неволошин - Шла шаша по соше (сборник)

• Название: Шла шаша по соше (сборник)
• Автор: Макс Неволошин
• Жанр: Русское современное
• ISBN: 978-0692468593

Макс Неволошин. В далёком прошлом – учитель средней школы. После защиты кандидатской диссертации по психологии занимался преподавательской и научно-исследовательской деятельностью в России, Новой Зеландии и Австралии. С 2003 года живёт и работает в Сиднее. В книгу включены рассказы о необдуманных обстоятельствах жизни автора, его родственников, друзей и прочих граждан вышеназванных государств.

---

Эдик регулярно исправлял с помощью снега анонсы в кинотеатре «Чайка». А также протягивал ночью верёвку через тротуар. Особый цирк – если идёт поддатая толпа. Валятся кучно, один на другого. Визг, ор, мат-перемат… А мы угараем в кустах – на безопасной дистанции. Разок наказали так Платона с компанией его друзей-бандитов. После долго бежали. Я резвее никогда не бегал.

Вдоль дороги из школы росли кусты боярышника с длинными, острыми иглами. Некоторые – сантиметров до пяти. Эдик отломил веточку, задумался. А перед нами идут одноклассницы, Марина и Лена. Вдруг Эдик говорит: «Слабо уколоть Марину в зад?» Марина сидела со мной за одной партой. Классная рассаживала нас по принципу наибольшего антагонизма. Марина, худая высокая девочка, похожая на фотомодель, откровенно меня презирала. Мы дразнили её за худобу. По нынешним меркам она считалась бы красавицей. В общем, я подкрался и уколол Марину. Та взвизгнула и помчалась ябедничать моим родителям. Она жила в доме напротив и знала, где наша квартира. Эдик обогнал девочек, заблокировал подъездную дверь. Не впускал их, пока я, сбросив ранец, не вышел гулять. Когда я вернулся… Ладно, дальше неинтересно.

В июне нашему классу организовали поездку в Ленинград, Сопровождали нас Елена Ивановна и кто-то из родителей. Ехали в плацкартном вагоне. Ночью меня разбудил шёпот Эдика: «Вставай! Дел полно!» Он сунул мне тюбик зубной пасты. Измазали всех. Включая Елену Ивановну, родителей и себя. Чистым остался только Петя Солдатов – лучший ученик школы, будущий золотой медалист. Петя спал. В каждой руке он сжимал по выдавленному тюбику пасты. Утром Эдик первым «заметил» это. И заорал: «Вот он! Мочи его, пацаны!»

Нас устроили в каком-то пансионате и ежедневно гоняли на экскурсии. Обед выдавали сухим пайком. Булочка, яблоко и плавленый сырок. Мой друг нашёл сырку лучшее применение. Подложил его в мыльницу Лёше Карасимову. А мыло выбросил. Наутро важно было отследить момент, когда Лёша пойдёт умываться. Сырок к тому времени малость раскис, и полусонный Карась шикарно в него вляпался. Все немного посмеялись. Смеялся ли Карась, не помню.

B день отъезда в мужской туалет выстроилась длинная очередь. Ночью кто-то с помощью швабры измазал дерьмом все умывальники, кроме одного. А также все стены. К единственному умывальнику стояла очередь. Я понял, кто это сделал – без вариантов. «Зачем?» – спросил я Эдика. «Да откуда я знаю… – вздохнул мой друг. – Зашёл ночью отлить, смотрю – полный унитаз говна. И рядом швабра…»

Заключительную историю, связанную с Эдиком, я впоследствии прочёл у одного автора. Превосходного стилиста, виртуоза, гения – тогда, разумеется, запрещённого. То есть это бродячий сюжет. Ведь даже если б того автора публиковали, Эдик вряд ли читал бы его. У моего друга была масса занятий гораздо увлекательнее чтения книг. Итак.

С ранней юности или позднего детства моей обязанностью был вынос мусора. Я не знаю, почему. У мамы наверняка имелись какие-то соображения по этому поводу. Но спросить её, увы, невозможно. Досадно – как много интересных вопросов образуется к тому времени, когда задать их уже некому. В нашем доме за всеми, кроме младшей сестры, были закреплены те или иные обязанности. Например, отец, авиационный инженер, регулярно чинил смывной бачок унитаза. А я выносил мусор.

По степени отвратительности эта процедура уступала только хождению в школу. Мусоропроводов тогда не было. Даже слова этого вроде не было. А была такая избушка или сарайчик – один на пять дворов. С лестницей и «окном» наверху, куда надлежало опорожнить ведро. До сих пор морщусь, вспоминая зловонную смесь хлорки и пищевых отходов. Раз в неделю приезжал грузовик. У избушки открывалась стена. Два человека с угрюмыми лицами выгребали мусор. В ногах у них метались потревоженные крысы…

Однажды зимним вечером друзья ждали меня – играть в футбол. Никто из моих приятелей не любил хоккей, а в футбол играли все, даже зимой, неловко гоняя мяч тупоносыми валенками. Только у Егора Канатского не было валенок. Егор выходил на поле в массивных кирзовых сапогах. Играл он плохо, но с энтузиазмом. Когда делились на команды, с ним обычно возникала проблема. Никто не хотел играть против Егора. Короче, друзья меня ждут. А у меня – ежевечернее ведро мусора. И дорога неблизкая, а потом ещё обратно. Эдик говорит: «Тут в соседнем доме – открытый подвал. Выбросим туда и – ноги». Выбросили.

На первом этаже того дома жил дворник. И зачем-то пялился в окно. Мы потом этому дворнику устроили концерт по заявкам. Долго рассказывать, и так композиция на пределе. Дворник с фонариком спустился в подвал. Расшвыряв мусор, обнаружил… мою школьную тетрадь. С именем, фамилией и адресом. Когда я явился домой, меня ждали ведро, совок и две затрещины от отца.

С тех пор сгинула такая уйма лет, что даже приблизительную цифру мне боязно вспоминать. Но и теперь, выбрасывая письма или счета, где указан наш адрес, я рву их на мелкие части. Зачем? Ведь наш адрес легко найти в телефонной книге. Да и мусор я выношу строго куда положено. Здесь уместно какое-нибудь изящное размышление с оттенком фрейдизма. Жаль, ничего не приходит в голову.

Не менее занятно само происхождение школьных дружб. Сочиняя этот рассказ, я задумался: почему из множества детских физиономий ты выделяешь одну? Или она – тебя? Или это происходит одновременно? Вообще-то, нас в компании было четверо. Я, Эдик и ещё двое. Десять трудных лет мы продержались вместе, как мушкетёры. Но тех ребят я знал по детскому саду. Попав в один класс, мы естественно потянулись друг к другу.

А Эдик ходил в другой садик. И жил не очень близко. Почему же мы стали друзьями? Как это произошло? Не могу ни вспомнить, ни объяснить. Ну да, мы оба были тощими, закомплексованными мальчиками с неинтересной внешностью. Не имели успеха у девочек. Не любили высоких, плечистых и крепких жлобов. Но ведь этого мало, чтобы соединить людей на долгие годы…

Вчера я заговорил об этом с женой. Я знал, что у неё будет ответ на мой вопрос. Жена – кандидат философских наук и умеет, в отличие от меня, водить машину. Кроме того, она мастерски владеет фотоаппаратом Nikon D90. Кнопок и рычажков на нём больше, чем в автомобиле. Жена напомнила мне английское слово «chemistry». Оно переводится как химия (опять химия…). Но есть и другой перевод, который означает бессознательное влечение людей друг к другу. На уровне запахов, жестов, тембра голоса и так далее. Понятно, что в юности эта штука работает эффективнее, чем в зрелости, когда ей мешают жизненный опыт и старческий цинизм. Я легко согласился с женой и перестал думать об этом. Мне определённо везёт на умных женщин. Недаром я выношу мусор уже сорок (ох, вырвалась эта жуткая цифра!)… нет, тридцать с хвостиком лет.

Дом литераторов

Когда-то я работал школьным учителем – в селе за Волгой. Интересно, что когда говорят «за Волгой», обычно подразумевают менее цивилизованный берег. На другом берегу, в городе, жили мои родители и сестра.

Как молодому специалисту, мне полагалась комната в учительском доме. Условия там были на минус одну звёздочку. Но главное – туалет внутри. И родители далеко. В каком-то старом фильме озвучена правильная мысль о том, что родителей надо любить издалека. Чем дальше, тем сильнее. Я это понял лет с двенадцати. И с тех пор мечтал уехать куда-нибудь подальше. Сначала я уехал за Волгу, потом в Татарскую ССР. Затем в Москву, через пять лет в Германию и, наконец, в Новую Зеландию, дальше которой только Антарктида. Если меня спрашивают, отчего я уехал на этот край земли, я называю разные причины. Кроме, может быть, единственно верной. Мне хотелось посильнее любить родителей.

Жизнь в учительском доме напоминала бездарный любительский спектакль. Учителя – люди нервные, большей частью пьющие. Два-три года войны с малолетними подонками – и человек либо уходит, либо… Перемещается в другую, очень хрупкую реальность. Где работа – единственное, что можно (и даже хочется) терпеть. А больше – ничего. Почти ежедневно в одной из комнат вспыхивал скандал. Иногда с битьём лиц и посуды. И каждый вечер, чтобы обсудить это дело, ко мне заглядывал историк Николай с банкой разведённого спирта. Рядом с деревней находился спиртзавод, где у местных всё было прихвачено.

На следующий год в школу распределили двух выпускниц пединститута и учителя литературы Ивана с беременной женой.

– Максим Леонидович, – сказал директор, – я не могу вам приказывать, но… Уверен, что вы пойдёте навстречу. Мы вам подыщем комнату в частном доме, рядом со школой. Любовь Дмитриевна как раз сдаёт. Она – бывший директор, заслуженный учитель и так далее.

«Э-э… туалет на улице», – подумал я. И ответил:

– Хорошо, но есть два условия. Первое: никакого классного руководства в этом году. И второе: только младшие и старшие классы. Шестой, седьмой, восьмой – отпадают. Пусть молодые с ними закаляются. Договорились?