Макс Неволошин - Шла шаша по соше (сборник)

• Название: Шла шаша по соше (сборник)
• Автор: Макс Неволошин
• Жанр: Русское современное
• ISBN: 978-0692468593

Макс Неволошин. В далёком прошлом – учитель средней школы. После защиты кандидатской диссертации по психологии занимался преподавательской и научно-исследовательской деятельностью в России, Новой Зеландии и Австралии. С 2003 года живёт и работает в Сиднее. В книгу включены рассказы о необдуманных обстоятельствах жизни автора, его родственников, друзей и прочих граждан вышеназванных государств.

---

Наверное, я огорчил Серёжу. Ни его машина, ни его загородная вилла не произвели на меня должного впечатления. Вдобавок я не притворялся – а это всегда заметно. Все современные машины для меня более-менее одинаковые. Старинные – другое дело. У тех есть лицо, характер. А эти… блестящие металлические ящики на колёсах. Ездит – и ладно. Ну, какая разница, за сколько секунд она разгоняется до ста километров в час? И сколько там подушек безопасности… Хотя, если вдуматься, не обратно ли пропорциональны эти величины?

Жена считает, что я равнодушен к автомобилям потому, что не вожу сам. Водитель в нашей семье – она. Соответственно, у неё более продвинутый взгляд на это дело. Однажды нас хамски подрезал «Порш» (я не знал, что это «Порш»). За рулём – молодой китаец. Жена проворно высунула пальчик из окна, а потом говорит: «Ты заметил, что на поршах ездят одни паршивцы?» И чуть помедлив: «А на мерсах одни мерзавцы».

Серёжа превратился в точную копию отца – если бы фото дяди Гены слегка растянуть по горизонтали. Он много шутил и смеялся. Зубы его явно требовали ремонта.

– Ты что ходишь, как бармалей? – спросил я брата. – Поставил бы фарфор. Деньги же есть.

– Боюсь, – ответил он не сразу. – Понимаешь, у меня две этих… как его… фобии. Зубные врачи и самолёты. Вот такая хрень. Я по жизни никого не боюсь. Ни ментов, ни бандитов. Ни налоговой. А как подумаю об этом кресле – дрожит всё внутри. Самому противно. Я уж и к психологам ходил, и к гипнотизёру.

– А под наркозом?

– Да говорю же тебе – в кабинет в этот зайти не могу! Ноги подгибаются.

– А с самолётами что?

– Та же история.

– То есть ни в Америку, ни в Европу?

– В Европу можно поездом. Но мне это как-то… без надобности. Нас и здесь хорошо кормят.

Между тем скопления высоток за окном быстро редели, оголяя пейзаж. Мы вынеслись за город, в чуть облагороженную снегом тоску средней полосы.

– Сергей, а куда мы едем? – спросила моя жена.

– А-а! Это сюрприз! Ну ладно, скажу. Я ведь недавно дом закончил. Вы – первые гости.

Меня умиляет, когда знакомые полуновые русские говорят, изнемогая от самоуважения: «А я тут, знаешь, дом построил в Подмосковье». Да ты два кирпича в руках не удержишь. Построил он.

– Ерунда осталась, – продолжал Серёжа. – Бассейн и сауна пока не готовы. Воду ещё не пустили. Но камин работает. Через полчаса увидите.

Приехали. Видим: торчит в заснеженном поле строение – убедительное, как мавзолей. Поодаль ещё несколько таких же. Трёхметровый забор. Из загона нас громко поприветствовали две овчарки. «На ночь выпускаем, – объяснил Серёжа. – Не сами, конечно. Специальный человек приходит…» Я поискал глазами колючую проволоку, но заметил только камеры слежения. Брат устроил нам обстоятельную экскурсию по пустому дому. Рассказывал, что у него где будет и как он здесь всё классно оборудует. Наконец его жена позвала обедать. Мы помянули моего отца и дядю Гену. Затем, уже у камина, пили за дедушек и бабушек и ещё за какую-то родню. Перед сном мы с братом долго обнимались, значит, родственников вспомнили немало. Утром он довёз нас до тёщиного дома. В дороге Серёжа был немногословен и хмур. Видимо, обиделся за свой дом и машину. Я тоже молчал и всё думал, как бы объяснить ему, что я… изменился. И рад этому. Что его джинсы и коньки – тогда – значили для меня стократно больше, чем вся его движимость и недвижимость сейчас.

Мы попрощались, и брат уехал. Через дорогу я увидел спортивный магазин.

– Давай зайдём, – сказал я жене.

– Зачем?

– Хочу кое-что посмотреть.

Я безошибочно выявил нужный отдел. На дисплее стояли пять или шесть пар хоккейных коньков. Разных цветов и моделей. Казалось, они смеялись надо мной. Я смотрел на них около минуты. Совершил неудачную попытку заговорить. Жена всё поняла. Она взяла меня под руку, и мы пошли домой.

Несколько строк вместо эпилога. В получасе езды от нас находится городок Кантербери. Там есть крытый стадион с искусственным льдом. Каток. И наверняка дают напрокат хоккейные коньки. Я собираюсь туда пятый год, но всё не решаюсь отчего-то. Нет, не отчего-то. Я боюсь, что разучился кататься – вот отчего. Ладно, допишу этот рассказ и поеду. Сразу… Как только совсем заживёт колено.

Вдова Игоря Северянина

Мне трудно вспомнить, когда в нашем доме появился томик Игоря Северянина. Карманного формата, в белой суперобложке. Единственный, изданный в советское время. Вроде бы я оканчивал школу, а может, учился на первом курсе. Но точно знаю, как он появился. Отец привёз его с книжного рынка. В юности отец любил стихи Евтушенко. Затем разочаровался в нём и увлёкся жутко дефицитными поэтами серебряного века. Нашу библиотеку украсили книги Пастернака, Мандельштама, Хлебникова и так далее. Пастернак меня заинтересовал, хотя большинство его стихов я не понял. Мандельштам показался немного сумасшедшим. Хлебников – на всю голову.

Надо сказать, что в поэзии я тогда не разбирался ни черта. Как, впрочем, и сейчас. Думаю, что изначально это была защитная реакция на школьные уроки литературы. Навязанные, тщательно разжёванные произведения, чтение «с выражением» стихов у доски… Сочинение на тему «Вольнолюбивая лирика Пушкина»… До сих пор морщит. По учебникам выходило так, что все известные авторы, творившие до эпохи соцреализма, неустанно боролись с режимом. Правда, не все твёрдо об этом знали. Вот, например, Блок – долгое время заблуждался. Сочинял всякую чепуху о незнакомках и прекрасных дамах. Но впоследствии одумался и написал о матросах, бодро шагающих на революционный промысел. То есть экспроприировать экспроприаторов. А в финале выясняется, что промысел-то Божий.

У меня всегда было подозрение, что это сочинил не Блок. А кто-то другой. Например, Асеев или Придворов. Блока же вынудили признать авторство. А если и сам, то не без помощи тов. маузера у затылка. Не в буквальном смысле, нет, это вряд ли. У тогдашней власти хватало других методов управления вдохновением. А что если этим текстом, совершенно для него чужим, Блок пытался намекнуть: мол, всё не так, ребята?…

Северянина школьная программа игнорировала без всяких затей. И далеко не его одного. Но хорошая компания здесь – слабое утешение. Мог ли думать «король поэтов», что для целого поколения несостоявшихся читателей он останется автором единственной эпатажной строки? Как и многие, я знал её – но и только. Мне было интересно увидеть весь стих. И другие тоже. Открыв белый сборник наугад, я прочёл: «В дни пред паденьем Петербурга, в дни пред всемирною войной, случайно книжка Эренбурга купилась где-то как-то мной».

Купилась… А ведь классная находка. Убеждает в такой случайности покупки, которая сродни безличности. Книга сама запрыгнула в карман. Я дочитал стих и открыл ещё один: «Четырёхместная коляска (полурыдван – полуковчег) катилась по дороге тряско, везя пять взрослых человек…»

Ничего особенного. Но финал…

«Вам не встречалась та коляска, скажите, будьте так добры?»

Несложный, изящный приём заставляет вообразить, у в и д е т ь коляску. Потому что на такой вопрос хочется ответить «да». Я понял, что буду читать эту книгу с самого начала. Вначале была фотография. На меня смотрел немолодой человек с артистичным, удлинённым лицом, чуть похожий на Питера О'Тула. Он казался бы высокомерным, если бы не усталые, печальные глаза. Концертный костюм. В руке дымится папироса. Игорь Северянин напоминал актёра, только что отыгравшего спектакль. На полпути от роли к себе.

В его стихах отчётливо видны маска и лицо. Эксцентричный вызов и бесхитростная незащищённость. И ещё самоирония – вернейший признак ума. Не буду развивать эту тему – ей посвящены десятки статей. Но вот что интересно: меня всю жизнь тянуло к подобным людям. Все мои лучшие друзья такие. Думаю, мы с Игорем нашли бы общий язык, забрось меня кто-нибудь в «дни пред всемирною войной». Или его сюда.

В предисловии меня заинтриговал один момент. Автор сообщал, что вдова поэта, Вера Борисовна, живёт в Таллине, на улице Ярве, очень уединённо. Ей за восемьдесят лет. Я запомнил имя, отчество и улицу. Ведь существовала – пусть чисто теоретическая – возможность увидеть человека, близкого Игорю Северянину! В этой идее скрывался некий магнетический временной парадокс. Киношный фокус, типа назад в прошлое. И тем не менее…

Белая книжка обосновалась на моей тумбочке. Многие стихи легко запомнились наизусть. Нередко я с успехом декламировал их в разных компаниях, выдавая за свои. На случай разоблачения заготовил какую-то шутку. Разоблачение, однако, запаздывало. В те годы я и сам пытался сочинять. Пробовал – и не раз – имитировать Северянина. Получалась дрянь, фанера. Подделка без куража. Я отказался от этой затеи. Кроме того, мои стихи тоже нравились знакомым. Два из них опубликовала институтская многотиражка. Вскоре после этого ко мне обратился сокурсник Миша. Активист, неизменный организатор всяких факультетских капустников.