Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

• Название: Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Два мира, один – тёплый и светлый, другой – холодный и тёмный, долго шли разными путями, но настало время им схлестнуться в решающей схватке за выживание. Однако борьбой Света и Тьмы или Добра и Зла это противостояние назвать было бы слишком просто: у каждой стороны – своя правда, а у каждой тёмной тучи… некая изнанка.

Длинная у песни дорога: через поле брани, на котором восставший из Мёртвых топей полководец услышит голос смелой певицы; мимо твёрдого сердца женщины-оборотня, которую белогорская игла проведёт по трудной дороге к непокорной вершине; над Тихой Рощей, из которой ушедшие предки всё же иногда возвращаются…

Много земель облетит песня, чтобы вернуть родную душу из-за той грани, за которой открываются тайны богинь.

---

Хрустальный перезвон её смеха ласково коснулся сердца Радимиры, и на лице женщины-кошки сама собой расцвела ответная улыбка.

– Хоть охрану приставляй к тебе и твоему камню! – молвила она. – Дочек твоих мы накормили, но и тебе тоже всё-таки надо поесть. Ты погоди, я сейчас принесу что-нибудь.

– Некогда, людей в Зимграде надо спасать, – посерьёзнев, сказала Рамут. – Идём, надо продолжать! А девочки тут не пропадут с матушкой.

Радимира всюду следовала за синеглазой волшебницей неотступно, становясь свидетельницей новых и новых чудесных исцелений. Лишённых крова горожан размещали в шатрах, которые по кличу собрали со всех окрестностей. Все дружины белогорского войска отдали свои палатки, даже княгиня Лесияра прислала свой богатый, расшитый золотом шатёр – в нём разместили две дюжины осиротевших детишек, а её примеру последовали и Старшие Сёстры. Обогревались кострами, жаровнями, а вскоре кошки наладили доставку горячей еды и тёплой одежды. Часть зимградцев развезли и приютили по окрестным сёлам, но некоторые цеплялись за свои разрушенные дома и не хотели далеко от них уходить. Предстояло как можно скорее возвести времянки для уцелевших жителей, и Радимира отдала приказ начать доставку дерева для постройки больших общественных домов за чертой города.

Рамут присела на бревно, измученно прикрыв глаза. Её лицо сияло тёплым внутренним светом, а вечерняя заря своими румяными лучами скрадывала усталую бледность. Сапоги навьи покрылись пылью и грязью, а тонкие, чуткие руки повисли между колен.

– Уморилась? – Радимира присела на корточки у её ног, протягивая свою баклажку с водой. – Ты за весь день ни разу не присела, крошки хлеба не съела. Этак ты без сил упадёшь.

Рамут открыла глаза, и сердце женщины-кошки снова ёкнуло, согретое лучиком солнца из тех давних снов. Почему именно сейчас образ Олянки решил воскреснуть, чтобы мучить её сладкой тоской и щемящей болью несбывшегося? Никогда ей больше не целовать той чёрной косы, не шептать нежных слов, не посылать с приветами к милой белых лебедей…

Радимира смутилась, поймав себя на том, что держала руки навьи в своих.

– Давай-ка я соберу корзинку съестного, чтоб и тебе, и дочкам хватило, – решила она.

Она послала в Шелугу одну из кошек-дружинниц, наказав заодно захватить и удобную постель – перину с подушкой и одеялом: та рогожка стояла у неё перед глазами немым укором. «Нельзя этого так оставлять», – горело сердце. А по-хорошему, следовало поставить для Рамут и её дочурок крепкий маленький домик, чтобы и родник, и матушка-сосна были близко. Ещё одна мысль пришла ей в голову, и Радимира велела принести ей письменный прибор.

«Предъявительнице сего, навье Рамут, дочери Северги, повелеваю не чинить вреда и обид, свободу её не притеснять и с места не гнать. Сие есть награда за великие заслуги во время спасения народа зимградского в городе разрушенном. Радимира, Старшая Сестра».

Вручив грамоту Рамут, она сказала:

– Теперь тебя никто не тронет и не прогонит, только покажи эту бумагу.

Потом они сидели на подснежниковой полянке у подножия сосны: усталая навья наконец жевала пирожок с рыбой, а девочки уплетали ещё тёплую кашу с мясом из горшочка. В корзине оставалось ещё много снеди, должно было хватить на пару дней. Радимира задумала поставить Рамут на довольствие в Шелуге, чтобы ей и дочкам ежедневно приносили свежую еду, и навья могла больше не беспокоиться о добыче пропитания.

Сосна, не открывая глаз, чуть приметно улыбалась в своём неземном сне. Воительница Северга отстрадала, отвоевала своё… Любила ли? Среди белой подснежниковой нежности сомневаться в этом не хотелось. «Может, не такие уж мы с навиями и разные? – думалось Радимире. – И боги сотворили нас едиными, а разделяем друг друга на своих и чужих мы сами?»

***

– Как вы неповоротливы! Разве нельзя немного шустрее шевелиться?

Олириэн, расхаживая среди развалин, подгоняла работников, грузивших в телеги обломки, которые уже нельзя было использовать повторно – пыль, щепки, каменную и кирпичную крошку, прочую мелочь. Не замечая наблюдающую за нею Лесияру, она раскинула руки в кожаных перчатках с длинными раструбами, закрыла глаза, и мусор пришёл в движение, потоками устремляясь в телеги.

– Работать нужно быстрее! Люди томятся во времянках и по чужим дворам, город следует как можно скорее восстановить!

Сегодня её стройный стан облегал тёмно-серый строгий кафтан, а скромную простоту рабочего облика дополняли светло-коричневые штаны с черными сапогами. Золотые волосы, впрочем, прятались под весьма щегольской треугольной шляпой с пушистым чёрным пёрышком и маленькой брошью из смоляного камня, а горло окутывали шёлковые складки белого шейного платка. Её удивительные руки, защищённые перчатками, творили чудеса: лёгким взмахом заставляли подниматься и зависать в воздухе тяжёлые брёвна и каменные глыбы, передвигали и осторожно опускали их на место. К ней подошли ещё две женщины-зодчие, одетые так же скромно, строго и изящно, и они некоторое время обсуждали на своём языке какой-то чертёж, в то время как на расчистке завалов трудились плечом к плечу навии, женщины-кошки и люди.

Существенно задержать начало работы могла слабость дневного зрения жителей Нави, непривычных к слишком яркому для них солнечному свету. Конечно, они могли вести и ночной образ жизни, но это не слишком вписывалось в общий распорядок. Лесияра уже обсуждала с Огнеславой и её мастерицами-стекольщицами заказ на защитные очки из затемнённого стекла, но решение пришло оттуда, откуда не ждали. Радимира привела необыкновенно пригожую собой, черноволосую и голубоглазую навью по имени Рамут – целительницу-костоправку и обладательницу волшебного самоцвета. По словам красавицы, камень – сердце её матери – сделал её собственные глаза способными выносить свет солнца, а также наделил возможностью передвигаться так же, как это делали дочери Лалады; прямо при Лесияре она приложила камень к глазам нескольких навиев, и на следующее утро те смогли спокойно выйти на работу вместе со всеми. К Рамут выстроилась очередь из её соотечественников, и за несколько дней та справилась с задачей: все три тысячи сто двадцать семь навиев приобрели новые, приспособленные к жизни в Яви глаза. Узнав, что эта полная спокойного достоинства и светлой красоты молодая навья живёт с двумя дочками в лесном шалаше, Лесияра приказала построить для неё дом в том месте, где она сама пожелает.

– Здравствуй, государыня, – поклонилась тем временем Олириэн, заметив княгиню, и доложила: – Дело идёт полным ходом: пока мы расчищаем завалы. Трудимся в три смены, беспрерывно. Скоро приступим непосредственно к восстановлению Зимграда.

– Это радует, – кивнула Лесияра. – Всё необходимое для строительства будет вам поставлено без проволочек, не сомневайся.

– Могу я сегодня вечером рассчитывать на мой час? – осведомилась Олириэн с лёгким поклоном и улыбкой.

Она загорелась мыслью запечатлеть облик белогорской правительницы на картине, и каждый вечер в течение часа Лесияра восседала на престоле в полном торжественном облачении, пока навья проворной кистью наносила мазки на полотно.

– Разумеется, Олириэн, как всегда, – сказала княгиня приветливо. – Мы ждём тебя к ужину.

Жила женщина-зодчий вместе с прочими навиями – в большом деревянном доме-общежитии, наскоро построенном вблизи городской черты. Лесияра предлагала ей поселиться во дворце, однако Олириэн учтиво, но твёрдо отказалась: «Моему сердцу дорого твоё гостеприимство, госпожа, но лучше я останусь на равных со своими соотечественниками. Так будет справедливо». Располагалась она в отдельной комнате с большим окном, значительную часть которой занимал обширный письменный стол с ящиками, заваленный бумагами, книжные полки и чертёжный станок в виде наклонно установленной доски с закреплёнными на подвижной лапке линейками. Постель, сундук с одеждой и умывальный столик – вот почти все личные принадлежности, коими владела Олириэн. «Не тесновато тебе тут?» – спросила Лесияра, посетив сие скромное жилище. «Здесь есть всё, что мне нужно для работы, госпожа, – ответила навья, завтракавшая куском свежего, ещё тёплого хлеба с маслом и мёдом. – Чего желать больше?» На обед у Олириэн было либо холодное мясо, либо какая-нибудь похлёбка, а ужин она, по своему обыкновению, пропускала, ограничиваясь кружкой молока. С раннего утра до позднего вечера навья пребывала на ногах; от соприкосновения с волшебным камнем обретя способность передвигаться через проходы в пространстве, одновременно с работой по восстановлению Зимграда она приступила к осуществлению своей мечты – постройке города в Белых горах. Для него она выбрала западный склон одного из пяти холмов неподалёку от Заряславля и своё время между этими двумя трудами распределяла поровну: один день – в Зимграде, второй – на месте будущего Яснограда. Первым делом в новом городе воздвигался белокаменный дворец для градоначальницы, а уж от него собирались «выплясывать» всё остальное. Светлое уважение к Олириэн росло в сердце Лесияры с каждым днём.