Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь

• Название: Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Два мира, один – тёплый и светлый, другой – холодный и тёмный, долго шли разными путями, но настало время им схлестнуться в решающей схватке за выживание. Однако борьбой Света и Тьмы или Добра и Зла это противостояние назвать было бы слишком просто: у каждой стороны – своя правда, а у каждой тёмной тучи… некая изнанка.

Длинная у песни дорога: через поле брани, на котором восставший из Мёртвых топей полководец услышит голос смелой певицы; мимо твёрдого сердца женщины-оборотня, которую белогорская игла проведёт по трудной дороге к непокорной вершине; над Тихой Рощей, из которой ушедшие предки всё же иногда возвращаются…

Много земель облетит песня, чтобы вернуть родную душу из-за той грани, за которой открываются тайны богинь.

---

Взор её подёрнулся холодным мраком, а в ушах Цветанки отдалось жуткое эхо слов Серебрицы: «Навь умирает. Ночные псы придут наверх… И кто тогда будет поклоняться Лаладиному солнцу? Кто станет рисовать его знаки и вышивать на одежде? Всё поглотит Макша – холодное солнце Нави…»

– Вот потому-то мы, синеглазочка, и хотим попытаться закрыть проход в Навь, – вздохнула Малина, облокачиваясь и налегая грудью на край стола. – Ежели этого не сделать, вся земля покроется кровью, и не будет ни одной семьи, которой не коснулись бы горе и смерть.

– Это затронет всех. Никому не удастся отсидеться, – угрюмо заключила Вратена. И, бросив из-под нависших бровей тяжёлый взгляд на сопевшую у груди Невзоры Светланку и притихшего Смолко, добавила: – И от вас зависит, в каком мире жить вашим детям.

Эти слова повисли тяжёлой, гнетуще-душной тенью в воздухе, и сочившийся в окна синий сумрак стал пронзительно-зловещ, тревожен и не по-летнему холоден.

– Оставайтесь ночевать, утро вечера мудренее, – молвила Невзора, мрачновато-задумчивая, сдержанная. – Ежели хотите, можем баньку для вас истопить – хоть дорожную пыль смоете.

– Благодарим, помыться было бы и впрямь неплохо, – согласилась Вратена, а Малина одобрительно кивнула. – Сколько уж дней идём – запылились, пропотели…

После бани гости стали устраиваться на отдых. Невзора с Цветанкой уступили им лучшие места, а сами улеглись на соломе в сенях. Впрочем, обеим было не до сна. Подкрался Смолко и, пыхтя, свернулся пушистым клубочком под боком Невзоры; поглаживая его между ушами, та смотрела в темноту бессонными мерцающими глазами.

Леденящая неизбежность нависла над Цветанкой крылом звёздной ночи. Всё скрутилось в хлёсткий жгут: и выкрикнутое в приступе безумия пророчество Серебрицы, и его подтверждение, пришедшее в виде вещего сна Вратены, и странно спокойные глаза Голубы, на дне которых таилась искорка печали о весне, коей не суждено настать… Снова непоседливая стайка мыслей воровки ринулась к девушке, удивительно тёплой, светлой, мягкой, окрылённой любовью… В своём воображении лаская влекущие изгибы тела Голубы, Цветанка со вздохом призналась себе самой, что, пожалуй, немножко влюбилась. Впрочем, эта влюблённость, лёгкая, ничего не требующая и ни к чему не обязывающая, не мешала ей хранить в сердце святую верность Нежане и с горечью вспоминать о Дарёне. При мысли о Северге Цветанку жалили зависть и недоумение: как угрюмой навье удалось завоевать это чистое сердце?

Игривые думы вскоре сдул ветер тревоги. Его невидимые холодные пальцы угрожающе простёрлись над сопевшей в своей постельке Светланкой, и Цветанка не могла отогнать это чудовище прочь, просто сидя здесь, в лесу. Нужно было действовать.

– Я должна им помочь, – прошептала воровка-оборотень Невзоре. – Я должна пойти с ними и провести их к Калинову мосту.

Та, казалось, была охвачена дремотой, но при звуке голоса Цветанки тут же вонзила в неё мрачные искорки глаз.

– А Светланка? Ты о ней подумала?

– О ней я и думаю. О её будущем. – Цветанка, стряхивая остатки ночной ленивой истомы, села на соломенной подстилке. – Ведь если всё, что говорят наши гостьи, сбудется, ни у нас, ни у наших детишек будущего может не быть вовсе.

Она поднялась, отворила дверь и вышла навстречу молчаливому лесу. Втягивая нервно дрожащими ноздрями воздух, в котором уже чувствовалась предосенняя зябкость, она устремила взгляд к тонкому острому серпу месяца. Невзора неслышной тенью выскользнула следом.

– Ты хоть сама-то знаешь, куда идти?

Цветанка ласково провела пальцем по шраму, пересекавшему когда-то красивое лицо.

– Точно не знаю, но как-нибудь найду дорогу. Лесные духи мне подскажут. Помнишь, ты говорила, что надо их слушать? Я отыщу Калинов мост и вернусь к вам. Пригляди тут за Светланкой, ладно?

Когда рассвет лизнул раму мутноватого оконца ярко-розовым языком, Невзора подсушивала в растопленной печке нарезанный ломтиками хлеб. Гости завтракали разогретой вчерашней кашей, запивая её отваром из смородинового листа и сушёной малины.

– В дорогу возьмёте, а то припасов у вас уж не осталось. – Невзора ссыпала сухари в мешочек, завязала его и вручила Голубе. – А в остальном вас лес прокормит. Ягод да грибов нынче полно, а коли мясца захочется – Цветанка дичь добудет.

Девушка сверкнула ясной улыбкой и порывисто обняла женщину-оборотня – может, просто из благодарности, а может и потому что напомнила ей Невзора дорогую её сердцу навью. И правда, было у них с Севергой немало общего: хмурый стальной взгляд, высокий рост, сила, шрам… Если Невзора успела стать Цветанке почти родной, так может, и Голуба разглядела в суровой, безжалостной навье что-то такое, что остальные в упор не желали видеть?…

После завтрака гости собрались в путь. Цветанка, склонившись над малышкой, ласково пощекотала ей пяточку, и девочка захихикала, дёрнув ножкой. Однако уже через мгновение веселье на её личике сменилось тревогой, и когда воровка взяла Светланку на руки, та громко разревелась – видно, чувствовала расставание.

– Ну, ну… Я скоро вернусь, не печалься, – поглаживая ребёнка по спинке, пробормотала Цветанка, чувствуя в горле острый и нелепый, горький ком, засевший неловко и мучительно.

Солнце причиняло боль, но воровка-оборотень нашла выход: соорудив из куска древесной коры что-то вроде козырька, она привязала его над глазами. Яркий день оставался по-прежнему тяжёлым испытанием для её зрения, но так убийственные лучи хотя бы не лились сверху слепящим потоком. Солнечные зайчики были её злыми врагами, а сверкающие струи встречного лесного ручейка заставили Цветанку сморщиться и отвернуться. Она с нетерпением ждала, когда вечером сила солнца пойдёт на убыль.

Направление на Волчьи Леса подсказывала Дубрава, время от времени превращаясь в горлицу и взмывая в небесную высь. Впрочем, Цветанка и без её подсказок нашла бы путь: разве она могла забыть холодный шелест Северного моря, принесшего ей беду в лице Серебрицы? Теперь она кожей чуяла леденящее дыхание его серых волн, а вслушиваясь, различала среди беззаботного дневного гомона мрачный шёпот и далёкое биение сердца тьмы, таящейся в неприступной глубине тех лесов.

Первый день пути таял в синей вечерней дымке. Истерзанные солнцем глаза Цветанки блаженствовали, и она прибавила ходу, забыв о том, что её спутники – люди, неспособные потягаться с нею в силе и выносливости. Вратена, впрочем, упорно шагала вперёд, превозмогая усталость, а вот Боско и Голуба уже еле переставляли ноги.

– Передохнуть бы, – едва слышно проронил мальчик. – И кушать очень хочется…

– Ну, тогда привал, – объявила Цветанка. – Могу поймать кого-нибудь на ужин.

– Нет уж, у нас сухари есть, – повела плечом Дубрава.

– А пусть словит, – решила Вратена. – Зачем отказываться, коли есть возможность поесть как следует?

– Я плоть живых существ есть не могу, – передёрнулась девушка.

– Ты – как хочешь, – пожала плечами её тётка. – Ешь сухари, а мы мяском силы подкрепим.

Остальные не возражали, и Цветанка отправилась на охоту. Бродя по лесу в облике зверя, она наткнулась на уединённое озерцо, одетое тишиной и заросшее камышом. Зеленоватый туман плыл над водой, а в небе дремали беззаботно-розовые облака, подрумяненные последним отблеском заката – чудесная картина, но охотнице было не до красот природы: её намного больше привлекала стая диких гусей, дремавшая в камышах. Дабы не вспугнуть птиц шорохом и плеском, Цветанка велела хмари расстелиться над водой тонким слоем.

Цап! Бульк! Подкравшись к гусям, Цветанка ухватила одного за шею, а остальные тут же с переполошённым криком взлетели. Недолго птица била мощными крыльями: одно движение челюстей – и её полупудовое тело обмякло, а голова повисла на перекушенной шее. Вернув себе человеческий облик, Цветанка уселась на берегу и принялась ощипывать ещё тёплую тушку.

Когда она вернулась к месту стоянки, там уже весело потрескивал костёр, играя рыжими вихрами пламени: видно, ему не терпелось что-нибудь поджарить или сварить. Вручив женщинам птицу, Цветанка с усмешкой уселась у подножья дерева. Дубрава с подчёркнутым равнодушием грызла сухари, а вот Голуба с Боско в предвкушении сытного ужина охотно поучаствовали в его приготовлении. Гуся опалили, выпотрошили и разрезали на куски, чтобы мясо лучше прожарилось на вертеле.

Дымок с вкусным духом жарящейся гусятины плыл над травой, густо-медный отблеск огня лежал на ближних стволах, а Цветанка растянулась на прохладной земле. Лишь день прошёл, а сердце уже грызла тоска по Светланке… Как она там сейчас? Наплакалась, наверно, до хрипоты и дрыхнет. Память у маленьких детей короткая – а что, если девочка уже и помнить Цветанку не будет, когда та вернётся? Это опасение печальной льдинкой царапнуло сердце, и воровке стало неуютно на ложе из лесных цветов.