Михаил Светлов - Стихотворения и поэмы

• Название: Стихотворения и поэмы
• Автор: Михаил Светлов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Поэзия
• Год: 1966

В книге широко представлено творчество поэта-романтика Михаила Светлова: его задушевная и многозвучная, столь любимая советским читателем лирика, в которой сочетаются и высокий пафос, и грусть, и юмор. Кроме стихотворений, печатавшихся в различных сборниках Светлова, в книгу вошло несколько десятков стихотворений, опубликованных в газетах и журналах двадцатых — тридцатых годов и фактически забытых, а также новые, еще неизвестные читателю стихи.

---

И светловский герой близок герою «За далью — даль». «Я жил, я был — за всё на свете я отвечаю головой», — говорит тот. «И будущему выходя навстречу, я прошлого не скидываю с плеч», — заключает герой Светлова. Это лирическое «я» философских стихотворений поэта.

Герой светловской поэзии 20-х годов был лирически конкретен, втянут в круг определенного сюжета и, как правило, не претендовал на роль современника с большой буквы, человека, что стоит «с веком наравне» и в полный голос судит о его радостях и бедах. Теперь в лирике Светлова полновластно господствует именно такой герой. Распались сценки, исчезли сюжеты — поэтическое пространство открылось во всей шири. Патетический монолог звучит как бы с трибуны жизни. Поэт утверждает определенный тип человека, смысл его существования, место и роль среди людей. Именно в это время Светлов в наибольшей мере приблизился к Маяковскому.

Как исход напряженных исканий и трудностей большой жизни звучит нередкая теперь для Светлова интонация философская и публицистическая. Лирика горячей исповеди оборачивается страстной проповедью, наказом того, кто имеет право учить:

Для поколенья, не для населенья,
Как золото, минуты собирай,
И полновесный рубль стихотворенья
На гривенники ты не разменяй.

Не мелочью плати своей отчизне,
В ногах ее не путайся в пути
И за колючей проволокой жизни
Бессмертие поэта обрети.

Здесь речь идет как будто только о поэте, но стихотворение, бесспорно, обладает и расширительным, обобщенным смыслом: каждый человек только тогда Человек, если он платит эпохе полновесным рублем своего труда. Для Светлова поэт — не только тот, кто пишет стихи. Человек — это и есть поэт, ибо прекрасна и богата его душа.

А духовной отчизной его лирического героя по-прежнему является гражданская война… Он — представитель первого поколения комсомольцев, один из тех, кто теперь — «советские старики»:

Что сказали врачи — не важно!
Пусть здоровье беречь велят…
Старый мир! Берегись отважных
Нестареющих дьяволят!..

…Как мы людям необходимы!
Как мы каждой душе близки!..
Мы с рожденья непобедимы,
Мы — советские старики!

Лирический герой Светлова с прежним добрым юмором, открыто идет навстречу потоку самых разнообразных чувств: радости и грусти, сожаления и утверждения. Даже самые философски-отвлеченные темы охотно подчиняются светловской романтике («Бессмертие», «Любовь», «Искусство», «Горизонт»).

О высокой миссии поэта — быть с народом — он скажет так:

Садись, мой миленький, в автобус
И с населеньем поезжай…

Запросто обращается поэт с легендарной квадригой коней на фронтоне Большого театра: как бывалый возница, кричит им «тпру!» и кормит овсом, будто обычных лошадей… Философский образ смерти приобретает черты «застенчивой девочки», а у любви оказывается «встревоженная мордочка». И обобщенный философский смысл стихотворений — утверждение бессмертия человека, народности поэзии — вовсе не утрачивает от этого своей значительности, а наоборот, приобретает бесспорность и силу индивидуального переживания.

В светловском герое, взрослом человеке, неистребим мальчишка с его неистовым воображением, способностью перевоплощаться в образы мореходов, корсаров и даже зверей:

Дядя Миша! Ты сделаешь нас
Хоть какими-нибудь капитанами?..

А «Горизонт»? Разве не детски наивна сама эта затея — гнаться за горизонтом? А странствие поэта по следу велосипеда, на котором умчалась его юность? И «Горизонт», и разговор поэта с романтикой («Тебя с собой я рядом вижу на фотографии одной…») — все это удивительное соединение прелестной детской элементарности с размышлением взрослого человека — умного, доброго, все понимающего…

Даже откровенно патетические монологи поэта, открывающие людям нечто важное, освещены улыбкой. В торжественных строфах чувствуется намеренная — шутливая и серьезная — «рыцарственность»:

Нет! Жизнь моя не стала ржавой,
Не оскудело бытие…
Поэзия — моя держава,
Я вечный подданный ее.

Образуется светловский сплав высокого и обыденного. Смысловая неразъединимость строфы, строки придает ему, этому сплаву, особую прочность и новое, поэтическое, качество.

Вот — наудачу — два примера:

…Буду сердце нести как термос,
Сохраняющий теплоту…

…О благородство, — ты конспиративно…

В этих строках лексика «обыденного» подчеркнуто прозаична. Термос — нечто необходимое в хозяйстве. Конспирация — суховатое понятие, термин. Но самостоятельно они уже не существуют. Вспыхивает искра юмора, сообщившая двуединому образу и остроту, и новизну.

Характер светловского героя еще и еще раз доказывает, что юмор может вместить все богатство человеческих чувств, и чувств гражданских в том числе.

Очарование стихотворения «Сулико» — в неуловимо тонкой интонации, где соседствуют грусть о том, чего не вернуть, и мудрая радость от того, что никакой возраст не в силах отнять:

В жажде подвигов и атак
Робко под ноги не смотреть, —
Ты пойми меня, — только так,
Только так я хочу стареть!

«Вечное» прорывается в облике «старого комсомольца», хотя поэт вовсе не озабочен этим.

Последние годы своей жизни Светлов — уже смертельно больной, прикованный к больничной койке — писал как будто только о себе, о своей — такой личной, такой печальной — судьбе. И уж вовсе далек был от претензии — воплотить в лирическом герое черты настоящего человека. А однако…

Ну на что рассчитывать еще-то?
Каждый день встречают, провожают…
Кажется, меня уже почетом,
Как селедку луком, окружают.

…И пускай рядами фонарей
Ночь несет дежурство над больницей, —
Ну-ка, утро, наступай скорей,
Стань, мое окно, моей бойницей!

В стихотворениях «Мне неможется на рассвете…», «На рассвете» — то же благородство человека, не обременяющего других своим горем, чей единственный порыв — быть нужным другим. В этом — по Светлову — и есть смысл жизни.

В удивительном многообразии переживаний, характерных для светловского героя, есть своя доминанта — острое сознание ответственности за все происходящее, за судьбы и счастье людей — близких и далеких. Пригодиться людям — вот всегдашняя, чуть смущенно высказанная мечта поэта. И он «летит» через сотни километров на помощь сражающимся корейцам («Корея, в которой я не был»), протягивает руку братской дружбы Манолису Глезосу («Манолису Глезосу»), торопится на помощь раненому Пушкину («Тихо светит…»).

Поэзия Светлова участлива к трудным судьбам людей.

Я верен человеческому горю,
И я его вовеки не предам.

Эти слова звучат как клятва, уверенно становятся в ряд с тем, самым высоким, чему обычно присягают на верность.

Светловский образ поэзии — «скорой помощи» — очень точен: ведь в любое время, в любую погоду, по любой дороге придет врач, движимый бескорыстным желанием — утолить боль, спасти. Но как? Пожалеть? В добром слове поэта нет такого оттенка. Жалость принижает человека, отказывает ему в уважении, это по сути своей псевдогуманное чувство. Подбодрить, отвлечь, сказать, что в нашем мире много хорошего и это хорошее способно залечить любую рану? Но не всегда и не сразу горе отступит перед этой истиной. Поэтическое понятие сочувствия приобретает у Светлова особый смысл: быть для страдающего человека другом, братом, разделить его горе, пережить его вместе, принять его близко к своему сердцу («не родственник — ты был ему родимым»).

Такая позиция позволяет Светлову утвердить уважение к человеку, веру в него: ведь настоящий человек виден и в горе, тогда как равнодушие — признак душевной пустоты.

Свои антипатии герой философской поэзии нередко высказывает непосредственно. Но часто и по-другому: щедро передавая в наследство потомкам «сто молний, сто чудес и пачку табака», поэт вместе с тем казнит людей себялюбивых, чванливых, тусклых («Весенняя песня»). Столь же определенны антипатии героя стихотворений «Артист», «Здравица», «Весеннее»…

Мечтая о жребии народного поэта, Светлов скажет так:

Несись, моя живая капелька,
В коммунистической волне…

И так:

Не то чтобы в славе и блеске
Другим поколеньям сверкать,
А где-нибудь на перелеске
Рязанской березою встать!

Не покажется ли иным читателям, что поэт — с его аскетическим отношением к уюту, вещам, ценностям — застрял где-то в двадцатых годах? О своих бытовых запросах он говорил так: «Хлеб-соль! Мне больше ничего не надо…» Не стало ли теперь смешным это естественное в первые годы после Октября утверждение?