Олесь Донченко - Карафуто

• Название: Карафуто
• Автор: Олесь Донченко
• Издательство: Дитвидав
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1957

Семнадцатилетний Володя Дорошук отправляется со своим отцом, известным советским ученым, в морское путешествие. Но неожиданно обрушился тайфун, и корабль погибает. Володи с отцом удается спастись. Они оказываются на Карафуто — южной части Сахалина, которая тогда принадлежала японцам.

Японские обладатели угрозами и издевательством пытаются выведать у профессора его новый секретный изобретение.

Между тем Володя, проявив большие мужество и находчивость, бежит из-под стражи. Но как ему добиться в своих сквозь дремучую тайгу?

Читатели узнают о множестве чрезвычайных, порой страшных приключений, которые пережил Володя, пробираясь к пограничникам, чтобы вместе с ними избавить отца из лап преступников.

---

— Ну, вот, сынок, — прищурил близорукие глаза Дорошук, — мы имеем замечательный вегетарианский ужин и мягкую постель. Ты не помнишь, к какому семейству принадлежит соя? — старался он пошутить.

— К бобовым, отец.

— Совершенно верно.

Иван Иванович улыбающимися глазами глянул на сына, который с большим аппетитом жевал «бобовые».

— Надо отдать сое должное, что ты уже и начал делать…

— Меня, отец, беспокоит это обращение…

— Ты хотел бы омаров или шпротов?

— Да нет, я говорю о другом.

— Понимаю. Ты хочешь поскорее отведать более экзотические кушанья, например, морскую капусту или морского червяка — трепангу, которую китайцы называют «хай-шен»? Но этого добра можно отведать и в нашем Владивостоке.

— Нет, нет, отец, совсем не то! Ты же прекрасно понимаешь. Я вполне серьезно. Те дежурные, полицаи… Мы словно арестованные. Да к тому же нас, кажется, заперли.

— Это можно проверить.

Иван Иванович подошел к двери и толкнул ее. Раз, второй. Что-то щелкнуло, будто в замке повернулся ключ или стукнул железный крюк, дверь отворились, и солдат со штыком встал на пороге, заслоняя дорогу.

— Все в порядке, — сказал геолог, отступая назад. — Я только хотел пожелать вам доброй ночи.

Дежурный, ничего не ответив, прислонил ладонь себе ко рту в знак того, что разговаривать запрещено.

— Ну, конечно, — сел рядом с сыном на груду стружек Иван Иванович. — Разговаривать нельзя, слушать — тоже. Но здесь возникает для полицейской власти тяжелая дилемма. Чтобы часовой не слушал большевистскую агитацию заключенных, ему необходимо залепить уши воском. Но с залепленными ушами он не услышит, как эти заключенные убегут.

— Отец, ты все шутишь?

— Неужели ты хочешь, чтобы я плакал?

В этот миг погасла электрическая лампочка.

— Нам сигнализируют, — сказал Дорошук, — что время спать. Жаль, что я при свете не успел перевязать себе ногу. А впрочем… И так подсохнет. Соленая морская вода — замечательная дезинфекция.

Ночью Володя проснулся, нему сделалось страшно, как маленькому ребенку, которому приснился страшный сон.

— Отец, — позвал тихо юноша. — Отец! А что сейчас делают дома? Что — мама?..

Отец не ответил, его тихое, спокойное дыхание сонного утомленного человека успокоило Володю. Он лег и снова заснул уже крепким юношеским сном.

Утром кто-то осторожно постучал в дверь. Вошел вчерашний офицер в полной полицейской амуниции — черный мундир, такая же фуражка с ремнем, застегнутым под подбородком, на боку черная кобура револьвера и сабля. Блестя черными крагами, он прошел на середину комнаты и встал смирно, приветствуя Ивана Ивановича, который никак не мог понять, откуда этот почет от японского полицая.

Действительно, офицера нельзя было узнать. Перед геологом стоял совсем другой человек — почтительный, вежливый, готовый, казалось, предупредить каждое движение ученого.

Дорошук глянул на сына прищуренными хитроватыми глазами, в которых можно было прочитать: «Я еще не знаю, каким ветром повеяло, но что за разительные перемены!»

— Нацуаки Хирата! — назвал себя офицер. — Гомень кудасай — извините, но я имею честь разговаривать с господином Дорошуком, известным ученым?

Ужасно коверкая русский язык, он объяснил, что о господине ученом уже известно губернатору, который велел, мол, считать господина Дорошука и его сына гостями на Карафуто.

— А сейчас, — офицер в улыбке раздвинул до ушей сомовий рот, — сейчас начальник полицейского управления господин Инаба Куронума ждет уважаемых гостей у себя дома…

Полицай принес воды для умывания и белое полотенце. Иван Иванович и Володя умылись, а на пороге уже стоял почтительно согнувшийся втрое цирюльник, льстиво причмокивая губами. Он быстро побрил геолога и спрыснул хорошим, тонким одеколоном.

Офицер вежливо показал на дверь.

— Ну, что ж, пошли, сынок, — весело сказал Дорошук. — Ничего не поделаешь, приглашают!

Дом начальника полицейского управления был недалеко, почти рядом. Деревянное строение господина Инаби Куронуми было огорожено колючей проволокой, и у входа дежурил полицай.

— Начальника полиции самураи держат под суровым надзором, чтобы не бросался на людей, — прошептал сыну Дорошук.

Володя улыбнулся и с этой улыбкой вошел с отцом в большую комнату, которая, казалось, была битком набита шелковыми ширмами, голубых и зеленых, желтых и красных расцветок. Начальник полицейского управления, вероятно, любил яркие цвета.

Володя осмотрелся и увидел, что офицер исчез. Из-за ширмы вышел хозяин, как оказалось, сам господин Инаба Куронума. Он был в темно-сером кимоно с черным поясом, в таби — японских чулках с отдельным большим пальцем.

Лицом господин Инаба Куронума был похож на самураев, каких Володя видел на карикатурах. У начальника полицейского управления был голый череп с пучком волос впереди, короткие ощетиненные усы, брови, взламывающиеся на лбу двумя острыми углами. На толстом носу сидели огромные роговые очки.

Господин Инаба Куронума невольно глянул на ноги своих гостей, и геолог сразу догадался, в чем дело.

— Надо снять ботинки, — тронул он Володю за плечо.

— Но у меня, отец, рваные носки.

— Ничего, разувайся. Мы — путешественники, господин полицай простит.

Володя снял ботинки вслед за отцом и поставил у порога.

— Извините, такой обычай у нас, японцев, — поклонился Инаба Куронума. — И еще, извините, я не знаю русского языка.

Все это перевел высокий долговязый субъект. Закрученные вверх рыжие усики, оловянные глаза и красный курносый нос — это лица очень напоминало Ивану Ивановичу лихой памяти царских казачьих офицеров. Переводчик неслышно вышел из-за ширмы, был он, как и хозяин, в таби.

— Прошу господина геолога Дорошука и его сына к столу, — проговорил господин Инаба Куронума.

Все сели на шелковые подушки с золотистой бахромой.

Низенький столик, высотой в четверть метра, покрытый черным блестящим лаком, был заставлен тарелками и чашками всех цветов. Вошел старый морщинистый слуга и положил на стол деревянные палочки, с помощью которых японцы едят. А возле тарелок Володи и Дорошука оставил, кроме того, ложки и пару вилок.

Кушаний было много, начиная от мелко наструганной сырой рыбы с тертой редькой и острой овощной подливкой и кончая рисом, жареным рябчиком, сладким картофелем — сацумаимо и японскими персиками — момо. Желтовато-зеленый чай пили без сахара.

Переводчик, похожий на тигра в своем полосатом джемпере, вместо чая, все время прикладывался к чашке, куда не забывал подливать подогретой саке — водки из риса. Но дело свое знал и, хотя нос его от саке сделался совсем фиолетовым, переводил, по мнению Володи, довольно точно.

— Дозо, дозо, пожалуйста, — вежливо упрашивал господин Инаба Куронума. — Замечательная саке. Я знаю, что русские чаще употребляют водку, чем вино. И имеют основание. Оставим вино французам.

Он делал вид, что уже пьяный и что ему ужасно весело. Он даже запел шутливую детскую песенку:

«Моси, моси, каме йо,
Каме сан, йо…»

Долговязый старательно переводил:

«Слушай, слушай, черепаха,
Слушай, наша госпожа…»

Но по тому, как Инаба Куронума посматривал на гостей сквозь блестящие стеклышки очков, Иван Иванович понимал, то господин хозяин вполне трезвый.

«Моси, моси, каме йо…»

Острые углы черных тонких бровей начальника полицейского управления то прыгали вверх, то вдруг опускались вниз, будто танцевали старинный самурайский танец.

Дорошук чувствовал себя неловко и напряженно. Он хорошо знал, чем дышат японские самураи, чтобы принимать это угощение и почет как проявление дружбы и искренности.

— Извините, я закурю, — взял бамбуковую трубку хозяин. — Очень жаль, что японский табак уступает турецкому. Я люблю потреблять все свое, японские товары. У меня на службе кое-что на европейский лад, но дома…

Он обвел вокруг руками, указал на ширмы, на циновки из волокон бамбука, на какемоно — вышитую на шелку картину, на позолоченную статуэтку Будды с лотосом.

— Все — Япония… Я очень люблю Карафуто. Это — колония. Так я смотрю на остров. Сердце Японии на юге, сердце Японии — Токио… Но мне приказали: отправляйся на Карафуто — и я поехал. Так как я солдат, я служу императору.

Он вдруг поднял руку вверх и воскликнул трижды:

— Банзай! Банзай! Банзай!

— Банзай! — воскликнул и переводчик, наливая в чашку саке.

— Золотая хризантема, имеющая шестнадцать лепестков[4] — это мой девиз! — громко продолжал Куронума.

Слуга принес чешуйчатые ананасы и желтые бананы.

— Япония не забывает нас в этом захолустье, — указал пальцем на плоды начальник полиции. — Ананасы получил с Формози тидзи — губернатор и прислал мне в подарок. Мое правительство умеет уважать людей… Если бы у нас был такой выдающийся геолог, как вы, господин Дорошук…