Рейчел Кляйн - Дневник мотылька

• Название: Дневник мотылька
• Автор: Рейчел Кляйн
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02566-0

Впервые на русском — признанный шедевр современной неоготики, история о том, насколько тонка грань между ужасами реальными и воображаемыми.

Казалось бы, что нового можно сказать в жанре готики после Анны Радклиф и Джейн Остин, после Дафны Дюморье? А потом появляется Диана Сеттерфилд с ее «Тринадцатой сказкой» и задаст новый эталон качества.

Казалось бы, что нового можно написать о вампирах после Брэма Стокера и Энн Райс? А потом приходит Стефани Майер с ее «Сумерками», и мир сходит с ума.

Но почву для Дианы Сеттерфилд и Стефани Майер подготовила Рейчел Кляйн с ее «Дневником мотылька».

В элитной школе-интернате шестнадцатилетняя девушка поверяет дневнику свои самые сокровенные мысли. В фокусе ее нарастающего наваждения — Люси Блейк, соседка и лучшая подруга, и их новая одноклассница Эрнесса. Эрнесса — бледнокожая и с гипнотическим взглядом. Эрнесса, как магнитом притягивающая самые дикие слухи, подозрения, катастрофы и страхи.

В 2011 году Мэри Хэррон, постановщица таких культовых хитов, как «Я стреляла в Энди Уорхола» и «Американский психопат», экранизировала «Дневник мотылька». Главную роль исполнила британская супермодель Лили Коул, дебютировавшая на большом экране в «Воображариуме доктора Парнаса» Терри Гиллиама.

---

— Речь о ее отце, — сказала миссис Холтон, на этот раз взволнованно. Она говорила, расправляя листы в латунном лотке для бумаг у себя на столе, — хороший повод не смотреть на меня. — Это очень прискорбно. Дело в том, что он… покончил с собой.

— Я не знала. Но все равно. Я ничего против нее не имею. Мне только мешает неприятный запах из ее комнаты, — ответила я.

— Я поговорю с Эрнессой. Но она очень аккуратна. Она никому не позволит прибирать в ее комнате, поскольку обязалась делать это самостоятельно. Я лично инспектировала ее комнату, и там всегда опрятно. Наверное, просто комнату надо чаще проветривать.

Почему одной Эрнессе позволено после завтрака запираться на ключ, в то время как все мы обязаны держать двери настежь для проверки?

Пусть подчиняется правилам, как все остальные. В прошлом году я передвинула комод в кладовку, чтобы в комнате было просторнее. А мисс Данлоп заставила меня вернуть его на место. Она сказала мне:

— Согласно распорядку, в каждой комнате должны находиться стол, стул, кровать, комод и лампа. А что, если кто-нибудь придет и не увидит в вашей комнате комода? Это непорядок!

У меня не было в мыслях навредить Эрнессе. Раньше я никогда не ябедничала. Но вонь эта невыносима.

Я никогда ни перед кем не заискивала. И не спекулировала памятью об отце.

25 октября После обеда

Люси холодна ко мне. Я не видела ее целые выходные, и, похоже, ей неприятно со мной общаться. Она никогда такой не была. Может, мне только казалось, что мы с ней самые близкие подруги?

Расписываясь внизу, я попыталась заглянуть в журнал, чтобы узнать, где была Люси на выходных, но мисс Оливо не позволила: приближалось время ужина, и за мной выстроился длинный хвост желающих расписаться.

— Я просто хотела проверить, не забыла ли отметиться в пятницу, — пробормотала я.

Я поинтересовалась у Доры, как Люси провела выходные. Спросить у самой Люси я боялась, она никогда не расскажет мне, чем они там занимаются с Эрнессой. А то, что они были вместе, — несомненно. Я осторожничала, как могла. Но Дора все равно ничего не знала. И впервые я обрадовалась тому, что она не придает ни малейшего значения моим словам.

Как я хотела обратно в школу, но теперь я жалею, что вернулась. Выходные испорчены.

26 октября

А ведь как хорошо мы с Софией вдвоем провели эти дни. Я и думать забыла о школе.

София способна понять кое-что очень важное. Что все вокруг может быть совсем не таким, каким кажется. Другим девчонкам это недоступно — им не хватает воображения. И еще с Софией мы можем часами болтать о своих семьях — и нам не скучно.

И вот она пригласила меня на воскресный ланч в дом ее дедушки и бабушки. Вернее, в поместье ее дедушки и бабушки. Лет двести тому назад это был одноэтажный каменный домик. За прошедшие века он оброс многочисленными пристройками, увеличился в размерах. Были здесь даже подъемник и потайные ходы между комнатами наверху. Зачем только? Сомневаюсь, что предки Софии имели тайные любовные связи или участвовали в политических заговорах. София повела меня в подвал. Это был лабиринт из множества темных комнатушек. В одной из них на полках стояли пыльные и ржавые нераспечатанные консервы. Вот съешь такую древность — точно окочуришься. Тут же стояли маленькая газовая плита и динамо-машина, которую дед Софии смастерил из старого велосипеда. Неужели кто-то хотел бы выжить после ядерной катастрофы? Выжить, чтобы никогда не покидать убежища? Будешь сидеть в ловушке, пока не иссякнут запасы пищи и воды. И очень скоро бомбоубежище покажется тебе склепом, в котором ты погребен заживо.

И бабушка, и дедушка Софии всегда очень приветливы со мной, особенно дедушка, хотя едва ли мы сказали друг другу больше десяти слов. Наверное, дело в моем отце. Папа когда-то говорил, что богачи любят быть на короткой ноге с поэтами и художниками. Дед Софии все время занимается научными изобретениями, а в перерывах сгребает листья в саду — при его богатстве ему никогда не приходилось работать. София считает, что это очень печально. На холме за домом стоит небольшая студия, которую когда-то построили, чтобы бабушка Софии могла там писать картины. Теперь ее занятия живописью уже в прошлом — она почти совсем ослепла. Но до восьмидесяти лет она писала. Ее картинами увешан весь дом. И странное дело — смотришь на них, и кажется, что все они написаны совсем молодой женщиной. В них сохранилось очарование невинности. Мое отношение к жизни уже не такое непосредственное.

Закончив ланч, мы поднялись в мансарду. Это была огромная комната, набитая коврами, книжными шкафами и прочей мебелью. Она сама по себе была как целый дом. София выдвинула ящик стола и вытащила оттуда дневники своей бабушки и прабабушки, сохранившиеся со времен их молодости. София никому не рассказывала, что нашла здесь эти записки, потому что не была уверена, что ей позволят их читать. И вот теперь мы читали их вслух. Дневник бабушки был весьма прозаичен. Она перечисляла все, что делала, день за днем: где была, что ела, какая стояла погода и тому подобное. Ничто ее не трогало — даже путешествие по Европе едва ли произвело на нее впечатление. «Прибыли в Цюрих под вечер. За ужином едва не уснули. Сегодня погода такая же, как накануне. Мы совершили восхитительный круиз по озеру и остановились поужинать в маленьком городке со средневековым замком». А вот прабабушкин дневник оказался полной противоположностью бабушкиного. Нескончаемо лился ее сентиментальный сироп: «Рука величайшего Творца взяла кисть и провела ею через все небо, украсив его широкими мазками алого и розового. Стоя на палубе, я обозревала, как созданный Им шедевр озарял все небо, прояснял горизонт. О таком грандиозном полотне Микеланджело мог только мечтать. Величественная красота заставила мое сердце замереть. Поневоле у меня закружилась голова, и я ухватилась за руку моего возлюбленного».

Прабабушка в шестнадцать лет сбежала из дому с женихом своей сестры. Это была безумная любовь. Бабушка Софии так и не простила своей матери семейного бесчестья. Может быть, потому она настолько эмоционально скована. Наверно, только в живописи она может выразить свое подлинное ощущение прекрасного. Обожаю такие истории. С утра до вечера готова их слушать.

В конце концов, так ли уж важно — правдивы эти рассказы или нет? Они служат одной цели.

Слова в книге «Король в желтом» прекрасны, правдивы и просты, но они сводят читателя с ума, разрушают его сознание. Смогу ли я не читать ее? Есть ли на свете книга, которой я смогу воспротивиться?

27 октября Ночь

Мне впервые неловко писать о чем-то в собственном дневнике.

После отбоя Чарли пробралась ко мне по водосточному желобу. И зачем только! Мак-Мопс больше не подстерегала нас за каждым углом. Миссис Холтон настолько ленива, что и носа не высунет из своей комнаты. Я и сама иногда лазаю по желобу — просто так. Под тобой скат крыши, и земли внизу не видно. Кажется, что не так уж и высоко. Чарли всегда была самой отчаянной из нас. Однажды она прошла несколько шагов в полный рост на высоте четвертого этажа, балансируя в воздухе руками. Меня чуть сердечный приступ не хватил, когда я увидела, как она разгуливает по желобу, словно по паркету.

Чарли пришла рассказать мне, что она узнала про Виллоу. Когда я впервые услышала имя Виллоу — «ивушка», — то сразу представила себе девчушку — высокую и тоненькую, как ивовый прутик, качающийся на ветру, со светлыми локонами, ниспадающими до самой талии. На самом деле Виллоу очень милая, но весьма кругленькая девочка, с легкими, как пух, темными волосами. А глаза у нее — огромные, карие и немигающие — точь-в-точь как у теленка. Она родом из Сан-Франциско — единственная, кроме Эрнессы, кто приехал издалека. Около месяца назад в поезде по дороге в город она познакомилась с одним мужчиной. Он заговорил с ней, а она, кажется, только хихикала. Он бизнесмен лет сорока, у него есть жена и дети. И теперь у Виллоу с ним любовная связь. После уроков он поджидает ее на машине за углом неподалеку от центральных ворот и везет в отель, где, по выражению Чарли, они «классно проводят время». Чарли застукала Виллоу, когда та садилась в машину несколько дней назад, и после вынудила все рассказать. Какая оплошность! Всем известно, что Чарли не способна держать язык за зубами.

Если бы мне пришлось выбирать, кто из девчонок нашего класса меньше всего способен на такое, я бы без колебаний выбрала Виллоу. Она похожа на младенца-переростка. Вечная хохотушка — захлебывается смехом до икоты и трясет подбородком. Она сказала Чарли, что обожает заниматься сексом. Это пристрастие сродни тяге к шоколаду, и она ничего не может с собой поделать.

Когда я только первый год училась в школе, то на утреннем собрании мы сидели в самом конце актового зала, перед учительским рядом, и я не сводила глаз со старшеклассниц, занимавших подиум позади мисс Руд. Одна из них — в первом ряду слева — просто очаровала меня. Даже не знаю почему. Встречая ее в школьном коридоре в окружении подруг, я шла за ней следом, будто привязанная. Мне нравилось смотреть, как она двигается, мне нравились ее гладкие черные волосы, спадавшие на плечи. Ее звали Эллен Мардсен. Какой красивой она мне казалась, какой взрослой! Она была безупречна, хотя и не обладала особым умом или приятным характером, да и талантов за ней не водилось. Каждое утро я любовалась ею поверх красной обложки сборника церковных гимнов. Я забыла о том, как ненавижу эти песнопения. Но однажды она не пришла. Ее место не было свободно — все старшеклассницы сдвинулись, заполнив образовавшуюся брешь. Ее словно и не было никогда. Я, должно быть, просто придумала этот блестящий пласт черных волос, словно шлем обрамлявший лицо. После гимнов девчонки начали перешептываться. Учителя пытались нас унять, но мы ушли в Галерею, и там они уже не могли контролировать нас. Эллен покинула школу, потому что забеременела. Скрывать было уже невозможно, и воспитательница обо всем узнала во время уик-энда. Они немедленно заставили ее уехать. В тот же день мать забрала ее домой. Терпеть таких, как Эллен, они были не намерены, ибо это дурной пример для всех нас. Зараза, которую мы могли подцепить.