Мариэтта Шагинян - Зарубежные письма

• Название: Зарубежные письма
• Автор: Мариэтта Шагинян
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1977

---

1960

IV. Отдохновение (Марианске Лазне)

В словаре Ушакова «отдохновение» считается словом устаревшим и книжным. Но есть в нем какое-то звучание, нечто двойственное, как бы сложившееся из двух в высшей степени современных и устарению не подлежащих слов — из «отдыха» и «вдохновения». Мне кажется, для нас, советских людей, отдыхать — значит давать усталому мозгу, утомившимся мускулам, натруженному телу, истощенной нервной системе то постепенное наполнение или воспоминание, тот набирающийся снова источник силы, ту творческую потенцию, от которой потом опять возродится счастливая человеческая способность вдохновенного труда. И если баричу, лентяю, лежебоке или развинченному наслаждениями и бездельем сыну Запада предложить «отдохновение», то это действительно прозвучит и книжно, и архаично, и, главное, немного сатирически. Но мне хотелось много, много раз произнести и написать для нас это слово, когда я очутилась в одном из самых пленительных мест на земле, называющемся по-чешски «Марьинские Лазпи», панны Марии.

Свыше ста лет назад Гончаров пережил тяжелую травму — любимая им женщина отказала ему. Почти в отчаянии, душевно и физически истерзанный, приехал он на богемский курорт, где люди аккуратно пьют водичку, выдерживают строгий режим и совершают размеренные прогулки. И тут что-то случилось с ним. На этом курорте, «Марьиных ваннах», или Мариенбаде, как он в те времена именовался, — его, как пламя, охватило вдохновение. Настолько сильно было это вдохновение, что он сравнил его в письме к другу с «бешенством». Коридорная девушка и впрямь подумала, что русский гость «взбесился»: не ест, не пьет, как приклеился к письменному столу, вскакивает от него весь всклокоченный, бегает по комнате, вместо размеренной прогулки возле источников, — и пишет, пишет, пишет… Но Гончаров не только писал, он и обегал все окрестные горы, часами пропадал на луговинах и горных склонах, окунаясь в душистый воздух, полный запаха скошенных трав, выжатой солнцем испарины леса: «Я приехал сюда 21 июня нашего стиля, а сегодня 29 июля, у меня закончена первая часть «Обломова», написана вся вторая часть и довольно много третьей… Неестественно покажется, как это в месяц кончил человек то, чего не мог кончить в года? На это отвечу, что, если б не было годов, не написалось бы в месяц ничего»[92].

Сам Гончаров, как и все последующие поколения литературоведов, приписывает это почти мгновенное «излияние» одного из крупнейших произведений великой русской литературы на бумагу результатом прежних многолетних наблюдений, раздумий и трудов над «Обломовым». Литературоведы, кроме того, наблюдения эти сводят к изучению тогдашней русской действительности, к собиранию черт и красок обломовщины из быта помещиков и чиновничества. Разумеется, все это так. И, однако, — все это не полностью так. Нужна была, во-первых, огромная душевная травма, чтоб создать толчок к переключению, к творческой отдаче, когда лично пережитое начинает умирать смертью зерна и прорастает, как зерно, для людей, давая плод. Во-вторых, эта личная травма, заставившая творца в Гончарове взглянуть на себя глазами той, кого он полюбил и потерял, — прибавила к наблюдениям черт обломовщины во внешнем мире суровую критическую., самооценку, открытие черт обломовщины в собственном внутреннем мире. Для подлинного художника создание обобщенного образа не может не быть отчасти и актом самопознания, нахождения в себе самом элементов создаваемого характера. И пережитое страданье прибавило к уже богатой внешними красками палитре писателя эту необходимую «субъективную» внутреннюю краску.

Но и этого всего могло бы не дохватить, не дотянуть до акта самоотдачи, до минуты родов произведенья, если б не особенность места, где очутился Гончаров, отдохновенного уголка природы, сочетавшего в себе для человека отдых и вдохновение.

Почти вся группа замечательных курортов Богемии, от Карловых Вар до Марьянских Лазией (я не хочу перечислять тут все остальные курорты), очень счастливо расположилась на огромном участке уранового месторождения. Убивающий жизнь, когда он сконцентрированно служит для военных целей, уран дышит здесь, под чудесным земным покровом лесистых гор, плодоносных равнин, целебных горячих источников, пробивающихся из-под земли, и странных теплых рек, вскармливающих тучных рыб, — уран дышит здесь именно той эманацией, какая нужна человеку для повышения его жизнеощущаемости, оживления обмена веществ, подъема настроения. После первой же недели пребыванья на этих курортах «кривая» человеческого самочувствия начинает неуклонно расти вверх, и отдыхающий без видимой причины вдруг становится непонятно для себя не только особо жизнерадостным, но и словно талантом наделяется, каким вряд ли раньше отличался: большей степенью остроумия, большей степенью привлекательности для окружающих — и сам вдруг остро замечает чужую привлекательность, охватывается ею. Эманацию урановой земли возводит в еще более высокую степень воздух этих нагорий, целительно насыщенный очень большим количеством кислорода. Именно на богемских курортах, с древнейших времен привлекавших к себе людей творческого труда, вы в полной мере начинаете понимать великое значение для человека окружающего нас воздуха, которым он дышит.

Да, целебные источники; да, богатырь, рвущийся под самый купол гигантского стеклянного колпака, «Шпрудель» в Карловых Варах, промывающий тысячам страдальцев печень и желчный пузырь; да, знаменитый источник «Крестовый», излечивающий всякие катары и гастриты, источник «Рудольф», помогающий больным почками, — в Марьянских Лазнях… Все это, конечно, могучие целебные факторы. Но у нас, в нашем Союзе, есть и знаменитые воды Трускавца для почечников, Джермук — для больных печенью, Ессентуки — для болезней желудка, нарзан — для сердечников. И когда наше Министерство здравоохранения отказывает нам в путевках, скажем, в Марьянские Лазни, ссылаясь на то, что у нас дома есть «аналогичные по составу минеральные источники», оно, разумеется, право. Но, к сожалению, нет у нас на курортах той одновременной конфигурации свойств и особенностей земли, земного покрова, уровня над морем, рельефа и расположения гор по направлению к четырем сторонам света и, как результат многих и многих слагаемых, — такого же целительного, поднимающего творческие силы человека, помогающего ему успешно воспринять лечебные факторы и полностью обновить себя — воздуха, какой характерен для чехословацкой группы. Воздух — это главное лекарство, возвращающее нам силы и молодость, дающее долголетие, приводящее к накоплению запасов энергии и творческой ее отдаче.

Но надо признать, что взгляд очень большой части человечества на «воздух» более чем безграмотен. Воздух не продается, не покупается, не котируется на бирже. Его не вешают, не меряют на аршины, не кладут на сберкнижку. Его не ценят. Да, его не ценят, потому что, если б ценили его, не делали бы множества преступных вещей, какие творятся на каждом шагу. Попробуйте посидеть в гостях, где вся семья курит, или на собрании, где висит синий дым, — ваше платье пропитается табаком, это еще полбеды, но представьте себе зримо, как будут пропитаны этим табаком ваши легкие, горло, глотка, если дым впитался даже в одежду. Одежда нейтральна, она не дышит, а вы вдыхаете табачный дым, вы поглощаете его активно. Если б понимали цену чистого воздуха, не планировали бы заводов без очистительных устройств и дымоуловителей над трубами; изобрели бы газоуловители на автомобилях, дымоуловители на паровозах. Если б знали полную стоимость чистого воздуха, не увеличивали бы безмерно строительство городов и не дозволяли бы чудовищно увеличивать число их населения, считая вдобавок эту растущую цифру за признак прогресса. Мне рассказали как-то в Италии, что появилось странное общество энтузиастов, предложившее разукрупнять столицы и прикреплять население деревень и маленьких городков к «месту жительства», а также объявить соревнование городов на полный «отказ от куренья», чтоб появились целые города для некурящих, как бывают вагоны. Не знаю о судьбе этих утопических энтузиастов. Но в том, что я пишу о драгоценности чистого воздуха для человека, не хватает еще одного, самого главного слагаемого.

Мне могут ответить сотнями писем со всех концов нашего необъятного Союза, полного красот природы, непроходимых лесов, некошеных лугов, неведомых троп, о том, какие воздушные волны чистых ароматов имеются в любом из его живописных уголков. И я заранее отвечу, что не буду этого оспаривать, но говорю об особой исключительно счастливой конфигурации слагаемых, где дыхание урана вливается в обилие кислорода, — конфигурации, отличающей воздух упомянутых мной чехословацких курортов, в частности жемчужины их — Марьянских Лазней. О каком последнем слагаемом, делающем воздух над этим курортом почти совершенным, заговорила я выше? Об участии человека в создании этого воздуха, то есть о вложенном в его совершенствование большом человеческом труде.