Данте Алигьери - Божественная комедия. Ад

• Название: Божественная комедия. Ад
• Автор: Данте Алигьери
• Жанр: Проза

«Божественная комедия. Ад» – первая часть шедевральной поэмы великого итальянского поэта эпохи Возрождения Данте Алигьери (итал. Dante Alighieri, 1265 – 1321).*** Заблудившись в дремучем лесу, Данте встречает поэта Вергилия и отправляется с ним в путешествие по загробному миру. И начинается оно с девяти кругов Ада, где поэты встречают всевозможных грешников – обманщиков, воров, насильников, убийц и самоубийц, еретиков, скупцов, чревоугодников и прочих – среди которых узнают многих исторических фигур. Все они страдают от разных мук в зависимости от грехов, но самые страшные – в последнем, девятом кругу, где находятся предатели… Две другие части этого гениального произведения – «Чистилище» и «Рай». Данте Алигьери заслуженно называют «отцом итальянской литературы». Данное издание содержит уникальный редкий перевод Дмитрия Мина, выполненный в 1855 году.

---

Песнь XVII

Содержание. На знак, поданный Виргилием, Герион древних, олицетворение обмана, примыкает к каменной плотине Флегетона. Лицо у него праведное, лапы мохнатые, хвост змеиный, а тело все испещрено узлами и кольцами. Поэты сворачивают с дороги, чтобы к нему приблизиться. Пока Виргилий уговаривается с Герионом о помощи его сильных плеч, Данте идет один к краю пропасти, где под огненным дождем, на раскаленном песке, сидит толпа ростовщиков, направлявших насилие против природы и искусства, а следственно и Бога. У каждого из них на шее повешена сума с различными гербами: на них жадно устремлены немые взоры грешников. Один из ростовщиков разговаривает с Дантом и предсказывает место в аду другому известному ростовщику, еще живому в то время. Данте, возвратившись к Виргилию, находить его уже на спине чудовища, с ужасом сам всходит на спину Гериона; но Виргилий, сидя позади Данта, защищает его от ядовитого хвоста чудовища, Они летят чрез пропасть, над страшным водопадам Флегетона. Высадив поэтов на окраине восьмого круга, Герион скрывается, с быстротою стрелы.

1. «Вот лютый змей с хвостом остроконечным,[361]
Дробящий сталь и твердость стен и скал!
Вот он весь мир зловоньем губит вечным!»

4. Так начал вождь и знак рукою дал,
Чтоб грозного приблизить великана
Ко мраморам, где путь наш пролегал.[362]

7. И страшный образ гнусного обмана
Главой и грудью к берегу приник,
Но не извлек хвоста из мглы тумана.

10. Был лик его людей правдивых лик:
Столь кроткими глядел на нас глазами,
Но как у змеи был хвост его велик.

13. Мохнатые две лапы под плечами.
А грудь, бока и весь хребет как жар
Испещрены узлами и кружками.

16. Цвета одежд у Турок и Татар
С изнанки и с лица не столько ярки;
Не так сплетен Арахны дивный дар.[363]

19. Как иногда лежат на взморье барки,[364]
Полу в воде, полу в песке до ребр,
И как у вод, на бой готовясь жаркий,

22. Сидит, в стране обжор немецких, бобр:[365]
Так на краю, обвившем степь гранитом,[366]
Лежал дракон, с лица приветно добр.

25. Он хвост крутил в пространстве, мглой покрытом,
Как скорпион, вращая острием,
Вооруженным жалом ядовитым.

28. «Теперь» сказал учитель мой: «сойдем[367]
С дороги нашей к лютому дракону,
Простертому на берегу крутом.»

31. И мы спустились вправо по наклону
И пять шагов по берегу прошли,
Чтоб от огня найти там оборону.

34. Как скоро мы к дракону подошли,
Вдали узрел я на песке собранье
Теней, сидевших на краю земли.[368]

37. Тогда мой вождь: «Чтоб полное познанье
О круге сем ты мог отсель извлечь,
Поди,» сказал: «взгляни на их страданье;

40. Но коротка твоя да будет речь.[369]
А я склоню его первоначально
Дать в помощь нам громаду мощных плеч.»

43. Так берегом я к точке самой дальной[370]
Седьмого круга шел один, пока[371]
Пришед к толпе, сидевшей там печально.

46. Из их очей сверкала их тоска:
То там, то здесь руками тушат духи
То пыл огней, то знойный жар песка.

49. Так точно псы, в дни жара и засухи,
То рылом чешут, то ногой, где их
Кусают блохи, оводы, иль мухи.[372]

52. Я заглянул в лице теней иных,
На коих тлели клочья огневые;
Но никого не мог узнать из них.[373]

55» За то я зрел у каждого на шее
Мешок, имевший разный знак и цвет:
В него впивались взоры их немые.[374]

58. И я увидел, ближе подошед,
На желтом кошельке предмет лазурный
И был со львом по виду схож предмет.[375]

61. И далее я зрел как кровь пурпурный
Мешок, на коем молока белей
Написан гусь. – И вот, со алостью бурной,[376]

64. Один, имевший на суме своей
На белом поле супрось голубую,[377]
Вскричал: «Чего ты смотришь в яме сей?

67. Прочь, дерзкий! прочь! Но если ты живую
Имеешь душу, ведай: Витальян[378]
Соседом мне тут сядет одесную.

70. Я, Падуанец, здесь между граждан
Флоренции; тут часто диких орды
Кричат: Приди, наш славный атаман,

73. И принеси три клюва – герб твой гордый![379]»
И, скорчив рот, он высунул язык,
Как бык, когда он лижет влагу с морды.

76. И я, страшась, что слишком вдаль проник,
(А вождь велел не медлить мне в долине)
Пошел от злых; они ж подняли крик.

79. Уж мудреца нашел я на вершине
Чудовища и со спины крутой
Он мне кричал: «Будь смел и силен ныне:

82. Здесь сходят вглубь по лестнице такой![380]
Сядь впереди, а чтоб хвостом он раны
Не мог нанесть, я сяду за тобой.»

85. Как тот, к кому близка уж знобь квартаны,
Когда уже синеет цвет ногтей,
Трясется весь, лишь взглянет на туманы:

88. Так я дрожал от сказанных речей;[381]
Но как герой войска для предприятья,
Так он бодрил меня на подвиг сей.
91. Воссев на плечищах, хотел сказать я:
«О вождь!»… но голос, как я ожидал,
Не вышел… «вождь, прими меня в объятья!»

94. Но он, который столько раз спасал
Меня в аду, едва я взлез, руками
Обвил меня и, крепко сжав, сказал:[382]

97. «В путь, Герион, широкими кругами,[383]
Но медленней спускайся: не забудь,
Что новый груз подъемлешь ты плечами!»

100. Как от земли корабль уходит в путь
Назад, назад: так в даль он отступает;
И, на простор вступив, туда, где грудь[384]

103. Его была, вдруг хвост он обращает
И бьет хвостом, как угрь, свирепый зверь
И лапами он воздух загребает.

106. Нет! не сильней ты трепетал, поверь,
О Фаетон, когда брозды оставил,[385]
Зажегши твердь, как видно и теперь;

109. Иль ты, Икар, когда огонь расплавил
На крыльях воск и в след тебе отец
Кричал: О сын, ты худо путь направил![386] —

112. Как я дрожал, когда со мной певец
Взлетел, когда в воздушном океане
Все, кроме змия, скрылось наконец.

113. Он тихо, тихо плыл, кружась в тумане
И нисходя; но я лишь замечал,
Что ветр в лице и снизу дул в буране.[387]

118. Уже, от нас на право, я внимал,
Как водопад шумел, ревел под нами,
И я, нагнувшись, взор на дно вперял.

121. И больший страх я чуял над волнами.
И, в трепете, я мог сидеть едва,[388]
Услышав вопль и огнь увидев в яме.

124. Тут я узрел, чего не зрел сперва,
Как змий, кружась, спускался в омут душный
Меж ярых мук отчаянного рва.

127. И как сокол, свершив полет воздушный,
Когда ни птиц, ни чучел не нашел,[389]
При криках ловчего: О, непослушный!

130. Вдруг кольцами спускается на дол
И от ловца вдали один садится,
Измученный полетом, дик и зол:

133. Так Герион в глубокий ров стремится,
Чтоб сбросить нас к подножию скалы,
И, облегчен от груза, снова мчится,

136. Скрываясь в мраке с быстротой стрелы.[390]

Песнь XVIII

Содержание. Со спины Гериона Данте обозревает все пространство преисподней ада, которую описывает вообще как глубокое жерло с окраиною, разделенною на десять концентрических рвов, через которые перекинуты в виде мостов огромные утесы. Эти рвы составляют восьмой круг ада, названный Злыми рвами (Malebolge): здесь наказуется обман без доверия. – Сброшенные в этот круг Герионом поэты идут на лево и приходят к первому рву: тут рогатые черти бичуют торговавших слабостью женского пола (ruffiani) и обольстителей; грешники бегут двумя один другому противоположными строями. Из первого строя, бегущего на встречу поэтам, Данте узнает Болонца и Гвельфа Каччианимако, с которым и разговаривает; из второго – мифическое лицо Язона, похитителя золотого руна и обольстителя Изифилы и Медеи. Поэты идут далее и достигают второго рва, столь глубокого и узкого, что дно его можно рассмотреть только с самой высшей точки моста. В нем погружены в зловонную жидкость льстецы; они кричат, бьют себя руками и задыхаются. Из них Данте узнает одного грешника, Алеесио Интерминеи из Лукки; а Виргилий указывает ему на тень прелестницы Таиды, лица из Теренциевой комедии: Эвнух.

1. В аду есть округ, Злые рвы прозваньем:
Весь каменный, железа он темней
И обнесен стены таким же зданьем.

4. В средине самой проклятых полей,
Бездонный кладезь зев разверз широкий;[391]
Но расскажу не здесь о бездне сей.

7. Край пропасти, между стеной высокой
И кладезем, округлен и прорыт
Вкруг десятью долинами глубоко.

10. Как идут рвы, стенам падежный щит,
Вкруг крепостей, стесняясь у средины,
И каковой от нит приемлют вид:

13. Подобный вид имеют те долины,
И как лежат подъемные мосты
При крепостях: так от подошв стремнины

16. Кремнистые протянуты хребты,
Идущие чрез стены и провалы,
До кладезя, где все в одно слиты.[392] —

19. Тут, Герионом сброшены на скалы,[393]
Мы очутились; влево путь чернел:[394]
Подвигся вождь, за ним и я усталый.

22. Иную скорбь направо я узрел,
Иных судей, мучения иные,
Которыми весь первый ров кипел.

25. На дне толпились грешники нагие:
Одни отселе двигались на нас,
Оттоле с нами, но быстрей, другие.

28. Так Римляне, в огромный сонм столпясь,
Идут чрез мост, в год славный юбилея,
От множества в два строя разделясь:[395]

31. С одной руки, перед лицом имея
Вал крепостной, в Петров стремятся храм;
С другой, текут к горе, вдали пестрея.[396]

34. Меж черных скал я видел здесь и там
Чертей рогатых с длинными бичами,
Разивших страшно грешных по хребтам.[397]

37. Ах! как бегут вприпрыжку и скачками,
Лишь хлопнет бич, и нет здесь никого,
Кто б ждал еще удара за плечами!

40. Пока мы шли, я встретил одного
Знакомого и молвил в то ж мгновенье:
«Не в первый раз встречаю я его!»

43. Чтоб рассмотреть, в него вперил я зренье;
А сладкий вождь, остановясь со мной,
Назад вернуться дал мне позволенье.

46. Бичуемый, поникнув головой,
Надеялся укрыться; но напрасно!
Я молвил: «Ты, так взор склонивший свой, —

49. Когда твой образ говорит мне ясно,[398] —
Ты Венедико Каччианимик![399]
За что ж попал ты в щелок столь ужасный?[400]

52. А он: «ответа не дал бы язык;
Но, твоему вняв звонкому глаголу,[401]
Я вспомнил мир, в котором я возник.

55. Я убедил прекрасную Гизолу
Ответствовать Маркизу на любовь,
Предав ее злых толков произволу.

58. Не я один, Болониц, свергнут в ров:
Так много нас вмещают эти стены,
Что не осталось столько языков

61. Твердить sipa меж Рено и Савены;[402]
А хочешь в этом быть ты убежден,
То вспомни, как жадны мои сочлены.[403]»

64. Так говорил; но, сзади поражен,
Он бросился, а вслед кричал нечистый:
«Прочь, изверг! здесь не покупают жен!»

67. Я поспешил к вождю тропой скалистой
И мы пришли с поспешностью туда,
Где из стены торчал утес кремнистый.

70. Тогда, взошел на камень без труда
И вправо взяв, мы прочь пошли оттуда,
Покинув область вечного суда.[404]

73. Когда ж пришли, где каменная груда
Дает внизу бичуемым проход,
Мой вождь сказал: «Дождемся здесь, покуда

76. К нам обратит лицо проклятый род:
Сих грешников не мог ты видеть лица,
За тем, что вместе с ними шел вперед.[405]»

79. И с древних скал узрел я вереницы[406]
На встречу нам бежавших под утес,
Которых гнали демонов станицы.

82. И добрый вождь, предвидя мой вопрос,
Сказал: «Взгляни: вот призрак величавый!
Бичуемый, не льет он горьких слез.

85. О, как он горд величьем царской славы!
Сей дух – Язон, похитивший руно
Колхидское, вождь смелый и лукавый.

88. Пришед на остров Лемнос, где давно
Отвагой жен в ожесточенье рьяном
Убийство всех мужей их свершено, —

91. Приветной речью, красотой и саном
Он Изифилу в цвети лет прельстил,
Увлекшую подруг своих обманом.

94. Там, обольстив, ее он позабыл:
За этот грех казнится высшей властью,
И за Медею рок ему отмстил.[407]

97. С ним идут все, прельщающие страстью!
О первом рве довольно ты узнал
И о толпе, пожранной черной пастью.[408]» —

100. Мы были там, где узкий путь у скал
Крест на крест вал второй пересекает,
Ведя на мост через второй провал.

103. И в этом рве я слышал, как стенает[409]
Проклятый род и дышит тяжело
И сам себя разит и проклинает.[410]

106. Там плесенью брега обволокло[411]
Зловонье дна, сгущаемое бездной,
И брань со всеми чувствами вело.

109. Ров так глубок, что было б бесполезно
Смотреть на дно в зловонный сей овраг,
Не взлезши вверх, где свис утес железный.

112. Мы на него взобрались и сквозь мрак
Я рассмотрел народ, увязший в тине,
Извергнутой, казалось, из клоак.

115. И одного заметил я в пучине
Столь грязного, что рассмотреть нельзя:
Мирянин он, или в духовном чине.

118. Он мне кричал: «Что смотришь на меня
Так пристально меж грязными тенями!»
А я: «За тем, что сколько помню, я

121. Тебя видал с сухими волосами:
Интерминеи мне давно знаком;[412]
За тем тебя преследую глазами.»

124. В башку ударив, он сказал с стыдом:[413]
«Лесть мерзкая нас свергла в ров вонючий!
Без устали болтал я языком.»

127. И вождь: «Впери сквозь сумрак взор летучий
И ров глубокий обозри вокруг;
Взгляни: вон там, среди бесчестной кучи,

130. Растрепанной развратницы злой дух
Скребет ногтями грудь в трясине скверной,
То вдруг присядет, то привстанет вдруг:

133. То тень Таиды, грешницы неверной,[414]
Что на вопрос: «Довольна ль мной?» в ответ
Любовнику сказала: «Ах, чрезмерно!»

136. И, с омерзеньем, прочь пошел поэт.

Песнь XIX