Данте Алигьери - Божественная комедия. Ад

• Название: Божественная комедия. Ад
• Автор: Данте Алигьери
• Жанр: Проза

«Божественная комедия. Ад» – первая часть шедевральной поэмы великого итальянского поэта эпохи Возрождения Данте Алигьери (итал. Dante Alighieri, 1265 – 1321).*** Заблудившись в дремучем лесу, Данте встречает поэта Вергилия и отправляется с ним в путешествие по загробному миру. И начинается оно с девяти кругов Ада, где поэты встречают всевозможных грешников – обманщиков, воров, насильников, убийц и самоубийц, еретиков, скупцов, чревоугодников и прочих – среди которых узнают многих исторических фигур. Все они страдают от разных мук в зависимости от грехов, но самые страшные – в последнем, девятом кругу, где находятся предатели… Две другие части этого гениального произведения – «Чистилище» и «Рай». Данте Алигьери заслуженно называют «отцом итальянской литературы». Данное издание содержит уникальный редкий перевод Дмитрия Мина, выполненный в 1855 году.

---

Песнь XIX

Содержание. Поэты приближаются к третьему рву, в котором казнится симония – святокупство, грех Симона волхва. Каменное дно этого рва пробито множеством круглых ям, в которые уткнуты головою и телом грешники: ноги их торчат к верху и сжигаются пламенем. Виргилий на руках несет Данта на дно рва и становится с ним подле одного грешника, над которым племя горит краснее: это папа Николай II. Грешник принимает Данта за папу Бонифация VIII; но, разуверенный в ошибке, повествует о грехе своем и намекает на других более важных симонистов, которые со временем займут в аду его место. Тогда Данте изливает в сильной речи свое негодование на унижение папского достоинства и алчность пап, от чего грешник в немощной злобе сильно потрясает ногами. Виргилий, с довольным видом слушавший эти слова, опять возносит Данта на крутой утес и по мосту приближается к четвертому рву.

1. О Симон волхв, о род злосчастых братий![415]
Господень дар, с единым лишь добром
Вступающий в святой союз, как тати,

4. Вы осквернили златом и сребром!
Для вас должна греметь труба отныне,[416]
Для вас, на век пожранных третьим рвом!

7. Уж мы пришли к ближайшей к нам пучине,
Взобравшись там на горные хребты,
Где, как отвес, падут они к средине.

10. О высший разум! как всесилен ты[417]
На небе, на земле и в злобном мире!
Твой строгий суд пучина правоты!

13. Я зрел, на дне и по бокам, в порфире
Багрово-синем, бездну круглых ям,
Все равной меры, не тесней, не шире

Купелей, ими ж славен дивный храм
Сан Джиованни, где для грешных братий
Крестильницы пробиты по стенам.

Одну из них, спасая жизнь дитяти,
Еще недавно сам я раздробил:[418]
О пусть же каждый верит сей печати![419]

22. Из каждой ямы грешник возносил
До икр стопы и голени, скрывая
Все остальное в глубине могил.

25. Подошвы ног, под пламенем пылая,
Так яростно рвались у мертвецов,
Что не сдержала б их и вервь льняная.

28. И как струится пламя у краев
Горючих тел, упитанных в элее:
Так огнь от пят стремился до перстов.

31. И я: «О вождь, кто это всех сильнее
Терзается? за что он осужден?
Почто над ним пылает огнь краснее?» —

34. «Когда желаешь,» отвечал мне он:
«Я понесу тебя к нему по склонам;[420]
Сам скажет, кто он и за что казнен?»

37. А я: «Твое желанье мне законом;
Мой господин, ты видишь мысль во мне,
И я с тобой готов ко всем препонам.»

40. Тогда пришли к четвертой мы стене
И очутились, влево в ров сбежавши,
На продырявленном и узком дне.[421]

43. И добрый вождь, меня до бедр поднявши,[422]
Дотоле шел, пока достиг дыры,
Где скрыт злодей, так ноги потрясавший.

46. «Злосчастный дух, ты, скрывший лик внутри!
Кто б ни был ты, уткнутый здесь как плаха,»
Так начал я: «коль можешь, говори.»

49. Имел я вид духовника-монаха,
К которому засыпанный злодей,
Чтоб жизнь продлить, взывает из-под праха.[423]

52. Но дух кричал: «Ага! уж в яме сей,[424]
Уж в яме сей стоишь ты, Бонифаций?[425]
Так я обманут хартией моей?

55. Ты ль пресыщен на лоне благодати
Стяжаньем благ, для коих смел нанесть
Жене прекрасной срам своих объятий?[426]»

58. Как человек, чей ум не мог прочесть
Слов сказанных, немеет без ответа:
Так я не мог мы слова произнесть.

61. Тогда поэт: «Скажи ему на это,
Что ты не тот, не тот, кого он ждал.»
И я сказал ему слова поэта.

64. Тогда ногами дух затрепетал
И рек, вздыхая, в горести жестокой:
«Скажи, чего ж ты от меня желал?

67. Но если ты спустился в ров глубокий,
Горя желаньем обо мне узнать,
Так знай: венчан тиарой я высокой.

70. И впрямь была медведица мне мать:
Для медвежат в мешок сгребал я злато,
А здесь и сам попал в мешок как тать.[427]

73. В провал скалы уже не мало взято
Пап-симонистов, бывших до меня:[428]
Все подо мной исчезли без возврата.

76. И я за ними свергнусь в пыл огня,
Лишь придет тот, за коего ты принят,
Когда вопрос поспешный сделал я.

79. Однако ж он скорей, чем я, покинет
Провал, где я главою водружен:[429]
За ним придет (и нас собой задвинет)

82. От запада поправший весь закон
Верховный жрец. Всем миром проклинаем,[430]
Сей пастырь будет новый Иасон[431]

85. (У Маккавеев мы о нем читаем),
И как того сирийский царь ласкал,
Так королем французским он ласкаем.»

88. Быть может, слишком много я сказал,
Ему ответив с укоризной злою:
«Скажи ж ты мне: каких сокровищ ждал

91. Господь, когда вручил Своей рукою
Ключи Петру? поверь мне, ничего
Он не желал, как лишь: иди за Мною.[432]

94. А Петр и ты, что вместо одного[433]
С душей коварной избрали Матфея,
Сребра ли, злата ль ждали от него?

97. Так стой же здесь и, вечно пламенея,
Блюди мешок с бесчестной мздой своей,
Для коей шел на Карла, не робея:[434]

100. И если б я не уважал ключей,
Которыми, приняв свой сан высокий,
Ты в светлой жизни управлял, злодей,[435] —

103. Я б жесточей привел тебе упреки:
Ваш алчный дух всем в мире омерзел,
Топча добро и вознося пороки……..

106………………………………………….
……………………………………………….
……………………………………………….

109………………………………………….
……………………………………………….
……………………………………………….

112………………………………………….
……………………………………………….
……………………………………………….

115………………………………………….
……………………………………………….
……………………………………………….

118. Пока ему я это напевал,
Не знаю, гневом, совестью ль терзался,
Ногами сильно грешник потрясал.

121. Зато мой вождь, казалось, утешался:
С такой улыбкой слушал он слова,
В которых гнев правдивый выражался.

124. Тут, сжав меня в объятьях, мой глава
Стал восходить опять путем покатым,
По коему спустился он сперва.

127. Без устали, со мной, к груди прижатым,
Он шел, пока на мост меня не взнес,
Которым связан ров четвертый с пятым.

130. Здесь тихо, тихо на крутой утес
Спустил свое он бремя у стремнины,
Где был бы путь не легок и для коз.

133. Там мне открылось дно другой долины.

Песнь XX

Содержание. На дне четвертого рва Данте видит души прорицателей и чародеев: они повернуты лицами назад, борода у них упадает на плечи, слезы текут по спине; вперед они уже не видят и должны пятиться задом. При виде искажения человеческого образа, Данте плачет; но Виргилий укоряет его за скорбь перед судом Божьим. Он указывает ему на тень Амфиарая, поглощенного землею перед Фивами; на Терезия, волхва фивского; Аронте, этрусского птицегадателя; далее на тень Манто, дочери Терезия, при имени которой подробно говорит о происхождении родного своего города Мантуи; наконец, указав еще на тень Эврипилла, Михаила Скотта, Гвидо Бонатти, Асденте и других, Виргилий побуждает Данте спешить, ибо месяц уже закатился. Поэты идут далее.

1. Вновь должно петь о скорбях неутешных
И тем предмет двадцатой песне дать
Канзоны первой – о погибших грешных.[436]

4. Уже вполне готов я был взирать
В открытый ров, где грешники, в кручине,
Должны слезами путь свой орошать.

7. И видел я, как в круглой той долине
Они в слезах свершают молча путь,
Как на земле творят литии ныне.

10. Склонив лицо, чтоб глубже в ров взглянуть,
Я в страхе зрел, что шеи злой станицы
От подбородка свернуты по грудь.

13. У всех к плечам поворотились лица,
Так, что, вперед смотреть утратив дар,
Все пятились назад по дну темницы.[437]

16 Не думаю, чтоб мозговой удар[438]
Мог причинить такие искаженья,
Каким подверглись те ведомцы чар.
19. Коль Бог тебе, читатель, дал из чтенья
Извлечь твой плод, то сам вообрази,
Без слез я мог ли видеть их мученья,

22. Когда увидел образ наш вблизи
Столь извращенным, что слеза, рекою
Струясь меж плеч, кропила их стези?

25. О! верь, я плакал, прислонясь рукою
К одной из скал; тогда мне мой глава:
«Уже ль и ты безумствуешь с толпою?

28. Лишь мертвая любовь в аду жива![439]
Преступник тот, кто скорбью неразумной
Зовет на суд законы Божества!

31. Взгляни же вверх, взгляни: вот тот безумный,
Что свергнуть в ад в виду Фивнцев всех,
При криках их: «Куда из битвы шумной,

34. Амфиарай? куда стремишься в бег?[440]»
А он меж тем все падал в ад, доколе
Был схвачен тем, что судит каждый грех.[441]

37. Смотри: из плеч он сделал грудь в неволе!
За то, что вдаль пытливый взор стремил,
Идет назад, вперед не видя боли.

40. Вот и Терезий, тот, что изменил[442]
Свой вид и пол, которым для замены
Он в женщину себя преобразил,

43. Но вслед за тем, для новой перемены,
Жезлом ударив свившихся двух змей,
Вновь получил все мужеские члены.

46. Спиной к нему – этрурский чародей!
Средь Лунских гор, где рудокоп Каррары,[443]
Жилец скалы, ломает камень в ней,

49. Жил в мраморной пещере грешник старый;
Оттоль он зрел лазурный звезд чертог
И зыбь морей, свершая злые чары.

52. А эта тень, которая до ног
Спустила кос всклокоченную груду,
В ней скрывши грудь, чтоб видеть ты не мог,

55. Тень вещей Манто, что, прошед повсюду,[444]
Там поселилась, где родился я.[445]
Внимай: о ней повествовать я буду.

58. Когда покинул жизнь отец ее
И вакхов град стонал под мощной дланью,[446]
Она все в мире обошла края.

61. Есть озеро над италийской гранью,
У самых Альп, связующих Тироль
С Германией, Бенако по прозванью.[447]

64. И тысяча и больше волн оттоль,
Меж Гарда и Комоники, чрез склоны
Пеннинских гор, сливаются в юдоль.[448]

67. Тут место есть, где могут без препоны
Три пастыря подать друг другу крест —
Из Брешии, от Трента и Вероны.[449]

70. Хранит Пескьера, крепость этих мест,[450]
Меж Брешьи и Бергамо, доступ в горы,
Там, где страна покатее окрест.

73. Сюда бежит избыток вод, который
В себе вместить Бенако не могло,
И как поток, стремительный и скорый,

76. Шумит вдоль паств, и, лишь вступив в русло,
Уж Минчием зовется, мчась в раздолье
До стен Говерно, где впадает в По.[451]

79. Но вскоре, встретив на пути подолье,
Болотом топким ширится волна,
Тлетворный смрад рождая в водополье.

82. Сюда проникнув, страшная жена
Среди болот край видит запустелый
И, дикостью страны привлечена,

85. С толпою слуг, для чар науки смелой,
В ней остается, бросив смертный род,
И, кончив жизнь, здесь покидает тело.

88. Когда ж окрест рассеянный народ
Пришел за нею в дикий край, объятый
Со всех сторон трясинами болот,

91. Он град построил на костях проклятой,
И, без других гаданий, в память ей,
Дал имя Мантуи стране богатой.

94. Град множество вмещал в себе людей,
Пока еще безумцу в обольщенье
Не сплел коварный Пинамонт сетей.[452]

97. Так говорю, чтоб сам ты в заблужденье
Не впал, когда родной моей стране
Начнут давать не то происхожденье.[453]»

100. А я: «Мой вождь, я убежден вполне
В твоих словах и речь других пред ними
Покажется погасшим углем мне.

103. Скажи ж мне кто достоин между сими
Идущими мой взор к себе привлечь?
Лишь к ним стремлюсь я мыслями своими.»

106. А он мне: «Тот с брадой до смуглых плеч, —
В те дни, когда Эллады край богатый
Так оскудел людьми для грозных сечь,

109. Что колыбели не были лишь взяты, —
Был волхв и дал с Колхасом злой совет
Перерубить в Авлиде все канаты.[454]

112. Он, Эврипил по имени, воспет
В стихах моей трагедии высокой,
В которую вникал ты столько лет.

115. А этот с ним, калека кривобокий —
Михаил Скотт, который, точно, быль
Во лжи волшебных игр знаток глубокий.[455]

118. С Бонатти здесь Асдент себя сгубил:[456]
Он кается теперь, хотя уж поздно,
Зачем он с кожей дратву разлюбил.

121. Здесь множество волшебниц плачет слезно:
Забыв иглу, веретено и челн,
Они на зельях волхвовали грозно.

124. Но в путь! уж грани эмисфер и волн[457]
Коснулся с терном Каин за Сивиллой.
Еще вчера, в ночи, был месяц полн;

127. Ты не забыл, что он сквозь лес унылый
Тебе не раз светил в ночном пути
И прогонял из сердца страх постылый.[458]»

130. Так говоря, он продолжал идти.

Песнь XXI