Данте Алигьери - Божественная комедия. Ад

• Название: Божественная комедия. Ад
• Автор: Данте Алигьери
• Жанр: Проза

«Божественная комедия. Ад» – первая часть шедевральной поэмы великого итальянского поэта эпохи Возрождения Данте Алигьери (итал. Dante Alighieri, 1265 – 1321).*** Заблудившись в дремучем лесу, Данте встречает поэта Вергилия и отправляется с ним в путешествие по загробному миру. И начинается оно с девяти кругов Ада, где поэты встречают всевозможных грешников – обманщиков, воров, насильников, убийц и самоубийц, еретиков, скупцов, чревоугодников и прочих – среди которых узнают многих исторических фигур. Все они страдают от разных мук в зависимости от грехов, но самые страшные – в последнем, девятом кругу, где находятся предатели… Две другие части этого гениального произведения – «Чистилище» и «Рай». Данте Алигьери заслуженно называют «отцом итальянской литературы». Данное издание содержит уникальный редкий перевод Дмитрия Мина, выполненный в 1855 году.

---

Песнь X

Содержание. Поэты идут между стенами города и могилами. Последние открыты, но в день страшного суда закроются; в них погребены Эпикур и его последователи, полагавшие, что душа умрет вместе с телом. Из глубины одной из них раздается голос, взывающий к Данту, и вслед за тем поднимается до пояса тень Фаринаты, предводителя Гибеллинов. Он спрашивает Данта о его предках и, узнав, что они были заклятые враги его Гвельфы, говорит с негодованием, что он два раза изгнал их из Флоренции. На это Данте отвечает, что его предки каждый раз возвращались из изгнания, чего не удавалось партии Фаринаты. Пока говорят они, из могилы, не далеко от Фаринатовой, поднимается другая тень: это Гвельф Кавальканте Кавальканти. Он спрашивает, почему Гвидо, сын его и друг Данта, не пришел вместе с ним, и, заключив ошибочно, что сын его умер, опрокидывается в могилу. Между тем Фарината, не обращая внимания на упавшего, продолжает прерванный разговор, предсказывает Данту изгнание и, узнав о причине преследований, направленных флорентинцами против Гибеллинов, с гордостью вспоминает, что он один спас родной город от разрушения; накониц, разрешив Данту некоторое сомнение насчет способности грешников видеть будущее и указав из числа теней, вместе с ним наказуемых, на императора Фридерика II и кардинала Убальдини, исчезает в могиле. Данте с горестью возвращается к Виргилию, который, утешая его, напоминает ему Беатриче, от которой Данте должен узнать истинный путь к божественной жизни. Поэты идут налево к центру города, чтобы спуститься в глубокую долину, со дна которой поднимаются зловонные испарения.

1. Вот узкою тропинкой, меж стенами
Сей крепости и зрелищем скорбей,
Пошел мой вождь, а я за раменами.

4. «О высший ум, с кем в адской бездне сей
Вращаюсь я, твоей покорный воле, —
Наставь меня премудростью своей.

7. Могу ль узреть» спросил я: «в этом поле
Томящихся в могилах? крыши с них
Приподняты и стражи нет уж боле.»

10. А он в ответ: «Запрутся все в тот миг,
Когда придут с полей Иосафата
И принесут тела из недр земных.[210]

13. Тут погребен со школою разврата
Тот Эпикур, который мир учил,
Что с телом дух погибнет без возврата.[211]

16. Здесь твой вопрос, что мне ты предложил,
А вместе с тем и тайное сомненье
Сейчас решатся в лони сих могил.[212]»

19. Но я: «Мои вождь, души моей мышленье
Я утаил для краткости в речах,
К чему ты сам давал мне наставленье.[213]» —

22. «Тосканец, ты, что в огненных стенах
Живой ведешь беседу так прекрасно,
Благоволи помедлить в сих местах!

25. Звук слов твоих мне обнаружил ясно,
Что в благородной ты стране возник,
Где, может быть, клянут меня напрасно.» —

28. Внезапно здесь исторгся этот крик
Со дна могил и, ужасом объятый,
Я к моему учителю приник.

31. «Что делаешь?» сказал мне мой вожатый:
«Оборотясь: перед тобой возстал
До пояса дух гордый Фаринаты.[214]»

34. К его лицу я взоры приковал;
А он восстал, подняв чело и плечи,
Как будто ад и муки презирал.

37. И меж гробов к герою страшной сечи
Толкнул меня поспешно мой певец,
Сказав: «Твои да будут кратки речи!»

40. Когда ж у гроба стал я накониц,
Дух, на меня взглянув, почти с презреньем
Спросил: «Кто предки у тебя, пришлец?»

43. А я, пред ним стоя с благоговеньем,
Не утаив, все высказал вполне.
Тогда нахмурил брови он с смущеньем

46. И рек: «Враги то злые были мне
И партии моей и нашим дедам:
За то я дважды их громил в войне.[215]» —

49. «Ты их громил, но возвратились следом
Они отвсюду,» я в ответ сказал:
«Твоим же путь к возврату был неведом![216]» —

52. Тут близ него из гроба приподнял
До подбородка лик другой безбожный:[217]
Он на коленях, думаю, стоял.

55. Вокруг меня водил он взор тревожный,
Как бы желая знать, кто был со мной;
Когда же луч угас надежды ложной,

58. Он, плача, вскрикнул: «Если в мир слепой
Проникнул ты таланта высотою,[218]
То где же сын мой? что ж он не с тобой?»

61. Но я ему: «Иду не сам собою:
Там ждет мой вождь, за кем иду вослед;
Его твой Гвидо презирал с толпою.[219]»

64. Казнь грешника и слов его предмет,
Кто был сей дух, мне объяснили вскоре,
И потому так прям был мой ответ.

67. Вдруг, выпрямясь, вскричал он в страшном горе:[220]
«Как? презирал! уж нет его в живых?
Уж сладкий свет в его не блещет взоре?»

70. Когда заметил он в очах моих
Сомнение, тревогу беспокойства,
Он навзничь пал и навсегда затих. —

73. Меж тем другой, муж силы и геройства,[221]
Не двинув выи, не склоняя плеч,
Являл в лице души надменной свойства.

76. «Да!» продолжал он прерванную речь:
«Мысль, что досель мое в изгнанье племя,
Крушит меня сильней, чем эта печь.

79. Но лик жены, гнетущей злое семя,
В пятидесятый раз не проблеснет,
Как взвесишь сам, сколь тяжко это бремя.[222]

82. О, если мир тебя прекрасный ждет,
Скажи: за что с такою нелюбовью
Законами гнетете вы мой род?[223]»

85. И я: «Тот бой, что залил нашей кровью
Всю Арбию, в ней воды взволновав,
Подвиг нас в храме к этому условью.[224]»

88. Тут он вздохнул, главою покачав,
И молвил: «Я ль один виновен в этом?
И не имел ли я на это прав?

91. Но там, где общим решено советом[225]
Развеять в прах Флоренцию, лишь я
Защитником ей был пред целым светом.» —

94. «Да обретет же мир твоя семья!
А ты» сказал я: «развяжи мне сети,
В которых мысль запуталась моя.[226]

97. Коль понял я, мрак будущих столетий
Со всеми их делами вам открыт;
Но в настоящем – вы сомненья дети.»

100. А он: «Мы зрим, как дальнозоркий зрит,
Лишь только то, что вдалеке таится:
Еще нас этим Высший Вождь дарит.

103. Когда ж событье близко, иль свершится,
Тогда нам очи кроет темнота:
Мир скрыт для нас, коль весть к нам не домчится.[227]

106. Но ты поймешь, что дар сей как мечта
Рассеется в тот миг, когда судьбою
Затворятся грядущего врата.[228]» —

109. Тут я сознал проступок свой с тоскою
И рек: «Скажи соседу своему,
Что сын его еще живет со мною.

112. Я лишь затем не отвечал ему,
Что было мне в то время непонятно
То, что теперь ты разрешил уму.[229]»

115. Уж призывал меня мой вождь обратно
И потому я духа умолял
Сказать: кто с ним погиб здесь невозвратно.

118. «Лежу средь тысяч,» он мне отвечал:
«Тут Кардинал с могучим Фридериком;
Но о других не спрашивай!» – Сказал[230]

121. И скрылся. – Я ж, в смущении великом,
Задумавшись от слышанных угроз,
Шел к древнему поэту с грустным ликом»

124. Подвигся он и, взыдя на утес,
Спросил: «Скажи: что так тебя смутило?»
И я ему ответил на вопрос.

127. «Запомни же, что сказано здесь было,
И все в душе» он рек: «запечатлей!»
И, перст поднявши, продолжал уныло:

130. «Когда увидишь дивный блеск лучей
В очах прекрасной, им же все открыто,
Тогда узнаешь путь грядущих дней.[231]»

133. Я шел налево под его защитой
И мы от стен в центр города пошли
Тропинкою, в долине той прорытой,[232]

136. Где адский смрад всходил со дна земли.[233]

Песнь XI

Содержание. На вершине обрушенной скалы, составляющей границу между кругом еретиков и следующим, поэты укрываются от ужасного зловония адских испарений за крышею одиноко-стоящей гробницы папы Анастасия. Они идут медленно для того, чтобы наперед привыкнуть к зловонию, восходящему с кровавой реки из глубины седьмого круга. Пользуясь этим временем, Виргилий, по просьбе Данта, объясняет ему распределение грехов по кругам ада и говорит, что вне пределов адского города (Ад. VIII, 67–68), в пройденных уже кругах, наказуются невоздержные, слепо предававшиеся естественным побуждениям; но что внутри города, в более глубоких кругах ада, помещены те, которые, предавшись влечениям неестественным, превратили свою человеческую природу в животную, зверскую: все они разделены на три класса, смотря потому, на кого направлено насилие: на ближних, на самих себя, или на Бога. За грешниками, виновными в насилии, следуют обманщики, а на самом дне ада виновные в величайшем грехе – измене. Накониц Виргилий объясняет Данту, почему ростовщики отнесены к числу грешников, направлявших насилие против законов Божеских. – Наступает утро. Поэты идут далее.

1. У рубежа окраины высокой,
Над грудою обрушенных громад,[234]
Пришли мы к бездне более жестокой.

4. И, встретив тут невыносимый смрад,[235]
Клубившийся над пропастью бездонной,
За страшным гробом мы взошли на скат,

7. И я прочел на крыше раскаленной:
«Здесь Анастасий папа в гробе скрыт,
«С прямой стези Фотином совращенный.[236]» —

10. «Нам медленно сходить здесь надлежит,
Чтоб свыклось чувство с адским испареньем:
Тогда нам смрад уже не повредить.» —

13. А я: «Займи ж мой ум благим ученьем,
Чтоб этот час без пользы не пропал.»
И вождь: «Я сам с твоим согласен мненьем.

16. Мой сын,» он начал: «в бездне этих скал
Три меньших круга вьются ступенями,[237]
Как там вверху, где путь наш пролегал.

19. Все три кишат проклятыми тенями;
Но чтоб постиг ты Божий суд святой,[238]
Узнай: за что казнятся небесами.

22. Цель всякой злобы, в небе проклятой,[239]
Одна – обида; к ней же две дороги:
Или насилье, иль обман людской.

25. Но как лишь людям свойственны подлоги,
То ими Бог сильнее прогневлен:
За то на дне и суд им самый строгий.

28. Весь первый круг насилью посвящен;
Но как трем лицам вред от сей невзгоды,
То в три отдела круг сей раздроблен.

31. Против Творца, против своей природы,
На ближних, с их стяжаньем возстает
Насилие и вот тому доводы.

34. Вред ближнему насилие влечет
Увечьями, убийством, а стяжанью,
Поджогами, разбоем, и в зачет

37. Смертоубийству, злому истязанью
И грабежу казнь лютая во век
В отделе первом служит должной данью.

40. Сам на себя заносит человек
Насилья длань: за то скорбит стократно
В другом отделе каждый, кто пресек

43. Сам дни свои, кто, промотав развратно
Именье, горем отягчил главу
И плакал там, где мог бы жить приятно.

46. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .

49. За то отдел последний отмечает
Клеймом своим Каорсу и Содом[240]
И тех, чье сердце Бога отрицает.

52. Обман, грызущий совесть всем, на том
Свершиться может, кто с доверьем внемлет,
Иль кто доверья чужд в уме своем.

55. В грехе последнем, кажется мне, дремлет[241]
Лишь долг любви, природы нежный дар:[242]
За то второй великий круг объемлет

58. Гнездо льстецов, жрецов волшебных чар,
Соблазн, подлог, татьбу и святотатство
И всякий грех, достойный горших кар.

61. Но первый грех забыл любовь, богатство
Природное, и то, что слито с ней,
Чем зиждутся доверие и братство.[243]

64. А потому в кругу меньшом, где всея
Вселенной центр, где Дис царит ужасный,
Всяк изменивший стынет в бездне сей.[244]»

67. И я: «Мой вождь, твое ученье ясно
И верное дает понятье мне.
О бездне сей и о толпе злосчастной.

70. Но объясни: погрязший род в волне,
Носимый ветром и разимый градом
И та толпа, что спорит век в войне,[245] —

73. Зачем не Здесь, за раскаленным градом,
Казнятся, если подлежат суду,
А если нет, за что пожраты адом?»

76. А он в ответ: «Зачем в таком бреду,
Как не случалось прежде, ум твой бродит?
Иль новое имеет он в виду?

79. Не помнишь ли то место, где выводит
Твой Аристотель в Ифике из всех
Три склонности, на них же казнь нисходит:

82. Невоздержанье, злость, безумный грех
Животности? и как невоздержанье
Наказано от Бога легче тех?

85. И так, коль обнял ты вполне то знанье[246]
И приведешь на память проклятых,
Приемлющих вне града наказанье,

88. То сам поймешь, зачем от этих злых
Отлучены и с меньшим гневом мщенья
Млат Правды Божьей сокрушает их.» —

91. «О солнце, врач смущенного воззренья!
Так ясно ты решаешь, что уму
Равно полезны: знанье и сомненья.

91. Но уклонись назад,» я рек ему:
«И объясни: чем Бога оскорбляет
Дающий в рост? рассей мне эту тьму.» —

97. «Кто философию постиг, тот знает,
Что стройный чин,» сказал он: «естества
Течение свое воспринимает

100. Из разума, искусства Божества,
И если в физику вникал, то, много
Не рывшись в ней, найдешь сии слова:

103. Искусство ваше подражает строго
Природе так, как дядьке ученик:[247]

106. Из этих двух, коль мыслями ты вник
В начало книги Бытия, и должно[248]
Жизнь почерпать и размножать язык.[249]

109. Но ростовщик, идя стезею ложной,
Расторг в души корыстной, полной зла,
Союз искусств с природой непреложной.[250]

112. Но следуй мне: идем! уж ночь прошла:
Трепещут Рыбы на эфнре звездном
И Колесница уж на Кавр легла,[251]

115. А спуск еще далек, где сходит к безднам.»

Песнь XII