Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том первый

• Название: Цемах Атлас (ешива). Том первый
• Автор: Хаим Граде
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-7516-1219-1, 978-5-9953-0310-7

В этом романе Хаима Граде, одного из крупнейших еврейских писателей XX века, рассказана история духовных поисков мусарника Цемаха Атласа, основавшего ешиву в маленьком еврейском местечке в довоенной Литве и мучимого противоречием между непреклонностью учения и компромиссами, пойти на которые требует от него реальная, в том числе семейная, жизнь.

---

Зельда отвечала мужу, чтобы он не дурил голову. То, что у реб Вовы две жены, это правда! Однако он еврей с бородой? На Мейлахку он арбоканфес надел? Значит, он ребе.

Мейлахка изучал уже вторую главу трактата «Бава мециа»[101], по вечерам он приходил в синагогу реб Шоелки повторить то, что учил в днем в хедере. Мейлахка был мягонький, как бархат, с розовым личиком и нежными щечками. Он любил, когда престарелые обыватели выслушивали его урок и хвалили его умную головку. Если ему говорили худое, его темно-синие глаза сразу же наполнялись слезами. Валкеникский глава ешивы присматривался к мальчику, раскачивавшемуся над стендером, на котором лежал большой том Талмуда, а потом спросил, сколько ему лет, где учится, кто его родители, есть ли у него еще братья, есть ли друзья. Мейлахка отвечал медленно и обстоятельно, что ему одиннадцать лет, а учится он в школе «Явне». Пальцем он показал через окно, где находится фруктовая лавка, которую держат его мать и сестры. После этого сказал, что братьев у него нет и друзей тоже. Мальчишки на улице буяны и дерутся.

— А что вы собираетесь делать, когда вырастете? — глава ешивы обращался к мальчику на «вы».

— Я буду раввином, гаоном и праведником, — ответил Мейлахка с горящим лицом и с победными огоньками в глазах, будто угадал, в каком из кулаков находится монета. Он ожидал, что за его умный и богобоязненный ответ этот высокий еврей ущипнет его за щеку, послушает, как он читает свою главу, и восхитится его познаниями, прижмет к себе, погладит по головке и скажет: «Ах, какой ты молодец!», однако высокий еврей просто буркнул, что если он останется в Вильне и будет шляться по Мясницкой улице, то вырастет гултаем[102], а не евреем, посвятившим себя изучению Торы. Темно-синие глаза Мейлахки затуманились от слез. Только тогда высокий еврей погладил его по голове и рассказал такую историю. Один раз кто-то спросил Виленского гаона, как стать гаоном. Гаон ответил ему: «Только захоти, и ты станешь гаоном»[103]. Так что если Мейлахка действительно хочет вырасти и стать великим ученым, он должен поехать в ешиву. Пусть он скажет своим родителям, что глава ешивы из Валкеника хочет взять его с собой.

До позднего вечера в большой фруктовой лавке толпились покупатели. Дочери Зельды всегда подозревали, что жена меламеда из фруктовой лавки напротив не может простить им больших доходов, потому может их сглазить. Они кричали ей через улицу:

— Соли тебе в глаза, перцу тебе в нос!

К тому же они похвалялись перед клиентами так, чтобы меламедша слыхала, что Мейлахка едет в ешиву, чтобы стать раввином, гаоном и праведником. Веля стояла в своей полутемной пустой лавчонке и удивлялась: как можно отпустить ребенка ростом с наперсток на чужбину? Кроме того, она считала, что такие злоязычные нахалки не достойны того, чтобы в их семье был сын, посвятивший себя изучению Торы. Поэтому Веля крикнула в ответ санхеривам, что совсем не уверена, что их Мейлахка вырастет таким большим человеком. Она будет довольна, если ее Хайкл сможет немного учиться и станет честным евреем.

— Что вы сравниваете вашего бугая с нашим Мейлахкой?! — завопили торговки, раскрасневшиеся лица которых так и светились здоровьем. Веля замолчала и подумала, что бедняку лучше и не рождаться. Если бы у нее был магазин с тремя ставнями, открывающимися на улицу, склад с товаром и успех у покупателей, она бы тоже была в себе уверена. Ее Шлойме-Мота был лучшим меламедом в городе, в то время как жестянщик — пьяница, лучше даже и не поминать. Тем не менее у жестянщицы и ее дочерей дела идут лучше, чем у нее, и перед людьми, и даже перед Богом. Эти крикуньи притягивают клиентов не столько качеством товара, сколько площадной бранью, на которую не скупятся. Клиенты любят покупать там, где толкотня, где их не уважают и обливают помоями. С другой стороны, может быть, грешно так думать. Зельда тоже мать, ей тоже было больно рожать, она хочет ученого сына.

Отцу Мейлахки все это дело не нравилось, ночью он бушевал дома: отец — жестянщик, и сын тоже должен быть жестянщиком. Что они хотят сделать из Мейлахки — Виленского казенного раввина[104]? Зельда и ее дочери хлопали себя по еще не расшнурованным фартукам:

— А почему нет? Почему только у этой торговки, продающей подгнившие яблоки, должен быть сын, изучающий Тору?!

На следующее утро в большой фруктовой лавке стоял валкеникский глава ешивы и говорил о святой Торе, рассказывал, какое замечательное местечко Валкеник и как он будет присматривать за Мейлахкой. Зельда с дочерьми слушали его с набожным выражением лиц, как в Грозные дни в женском отделении синагоги слушают чтицу, произносящую молитвы за женщин. Они вытирали носы и глаза и соглашались, что Мейлахка должен ехать. Однако сразу же после того, как ребе вышел из лавки, три переросшие Зельдины девицы переглянулись между собой, задорно улыбаясь, а глаза их источали при этом сладость. Смоченными в воде пальцами они расчесывали свои растрепанные волосы и разговаривали между собой: первый раз в жизни они видят раввина, который был бы таким красивым и героическим мужчиной. Все святоши с Мясницкой улицы и из окрестных переулков не стоят даже его ногтя.

Цемах снова пошел в синагогу реб Шоелки и рассказал Хайклу, что он договорился с женщинами из фруктовой лавки, чтобы они доверили ему своего одиннадцатилетнего мальчика. Только от Хайкла он не может добиться, чтобы тот пошел и привел для разговора Герцку Барбитолера.

— Вас, виленчанин, совсем не волнует, что паренек останется в руках отца-разбойника? — в который раз спрашивал глава ешивы. Виленчанин снова упорствовал и говорил, что больше не хочет иметь дела с табачником, и с раздражением рассказал то, чего не хотел прежде рассказывать: мальчишки из хедера говорят, что этот Герцка вытаскивает из чужих сумок еду, карандаши, тетради. Он даже засовывает руку в чужие карманы и ловко вытаскивает кошельки с мелочью. Когда его ловят, он смеется и отвечает, что сделал это в шутку. Цемах растерялся и даже немного испугался. Однако он сразу же пришел в себя и снова принялся убеждать Хайкла: кто знает, что приходится выносить дома этому Герцке, может быть, он голодает? В годы революции в России, когда там бушевали голод и безбожие, новогрудковские молодые люди и через границу уводили мальчишек в Польшу, чтобы защитить, спасти их для Торы, чтобы они не выросли большевиками, комиссарами. Так что если виленчанин хочет стать настоящим новогрудковским мусарником, он не должен бояться торговца табаком.

Хайкл подождал Герцку рядом со школой «Явне» и рассказал ему, что валкеникский глава ешивы хочет его видеть. Тому было интересно встретиться с этим богатырем Самсоном, который тряс его отца, как лулав. Герцка пошел в сопровождении Хайкла к раввинскому постоялому двору на Завальной улице[105]. У входа Хайкл, прежде чем расстался с Герцкой, спросил, почему тот носит с собой, кроме ранца с книгами, большую пустую бутылку. Герцка ответил, что хочет наловить полную бутылку мух.

— Да ты просто сумасшедший! Где ты осенью наберешь так много мух? — воскликнул Хайкл и едва успел отскочить назад. Сынок Вовы Барбитолера швырнул бутылку на булыжную мостовую. Бутылка разлетелась и брызнула мелкими осколками, а Герцка со смеющейся физиономией запрыгнул вверх на ступеньки, довольный тем, что ему удалось напугать Хайкла и всех прохожих. В коридоре раввинского постоялого двора он встретил евреев с чудными бородами и в лапсердаках. Он рассмеялся еще громче и вошел в комнатушку главы ешивы, скривив и сморщив физиономию, будто измазанную мелом. Он был одет в короткую куртку, а брюки заправил в большие тяжелые башмаки с кожаными шнурками. На его маленькой костлявой голове сидела четырехугольная фуражка с ушками и с узким жестким козырьком. «Он действительно выглядит каким-то ненормальным уличным мальчишкой», — подумал Цемах и спросил Герцку, хочет ли тот поехать в ешиву. Герцка покивал головой в знак согласия и оскалил зубы:

— Отец не пустит. Если я уеду, ему ведь некого будет бить. Но я убегу, как убежали мои старшие полуродные брат и сестра. Отца не было дома. Они собрали свои вещи и ушли жить в какое-то другое место.

— А почему отец тебя бьет?

— Он говорит, потому что я не надеваю арбоканфес.

— А почему ты не надеваешь арбоканфес?

— Он бы все равно меня бил, потому что моя мама от него сбежала, — сморщил Герцка худое личико и заморгал, будто увидел в этот момент перед собой занесенную руку отца. — А что я буду делать в местечке? Все время учиться скучно. Здесь у меня есть санки с коваными полозьями, и зимой я катаюсь на санках.

— В Валкениках ты тоже сможешь пошалить после учебы. Я поговорю с твоим отцом, чтобы он позволил тебе уехать. Не стоит убегать, он ведь может приехать в местечко, чтобы тебя забрать.

— Я убегу в другое местечко, по-хорошему он меня не отпустит, — мрачно ответил Герцка. Он заметил что-то и снова повеселел. На скамье стоял открытый чемодан с нижним бельем, одеждой и парой книг. — Смотрите! — всплеснул он руками и вытащил из чемодана брючный поясок, чтобы измерить, каков он в длину.