Василий Росляков - Мы вышли рано, до зари

• Название: Мы вышли рано, до зари
• Автор: Василий Росляков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00626-5

Повесть о событиях, последовавших за XX съездом партии, и хронику, посвященную жизни большого сельского района Ставрополья, объединяет одно — перестройка, ставшая на современном этапе реальностью, а в 50-е годы проводимая с трудом в мучительно лучшими представителями народа.

---

Итак, Цыгановка. Слыхал когда-то, где-то рядом была. Теперь ты ее хозяин. Давай знакомиться.

И с первого же знакомства бросилось в глаза — поиски, эксперименты, иногда метание из стороны в сторону. Когда-то было тут четыре колхоза — «Красный пахарь», «Первомайский», «Красная нива» и «Земледелец». Потом из четырех сделали два — имени Молотова и имени Сталина. В 1957 году из этих колхозов сделали один совхоз. Потом к этому совхозу присовокупили еще три соседних села — Архиповку, Добровольное и Стародубку. Потом новый секретарь горкома партии настоял, чтобы отделили Архиповку и Добровольное и создали новый совхоз «Комсомолец». А немного раньше отделили Стародубку и создали новый совхоз «Стародубский». Кому это нужно? Какие преследовались цели? Чехарда? Нет, не чехарда. Искали, пробовали как лучше. Никто этого не знал. Знали все, надо что-то налаживать на месте мелких хозяйств, на месте кулаков, середняков, бедняков, на месте лошадных и безлошадных крупные хозяйства, коллективные, поскольку частная собственность изжила себя исторически, как основа всех бед и несчастий человечества. Это знали все. Но как поставить дело — колхозы, совхозы, мелкие, средние, крупные, с МТС или без МТС, — надо было искать, пробовать. Вот и пробовали. То же и с МТС. Были они, и нету. Теперь Михал Михалыч знал, что пришла Сельхозтехника, РАПО, МХП, Сельхозхимия, ПМК по мелиорации, водстрой и так далее и так далее. Да и сам горком партии. Ведь был райком, который управлял селом, и вот эксперимент — сделать так, чтобы горком занимался и городом и деревней, чтобы все в одних руках. Такие горкомы экспериментируются еще в шести не то в семи районах нашего обширного государства. А потом вспомнились Михал Михалычу и совнархозы, и обкомы, крайкомы партии, разделенные на промышленные и сельскохозяйственные, потом то распахать луга, то засеять луга, то внедрить одно, то ликвидировать другое, а после все это назвали волюнтаризмом, и так далее и так далее. Нет, не по дурости все это делалось или по чьему-то злому умыслу. Собрались строить социализм на огромных территориях нашей земли, но никто не мог точно сказать: как. Ищите сами. Впереди ж никого нету. Сами впереди всего человечества. А Советскую власть? Ее ведь тоже искали и нашли. Советы вон когда родились, до революции еще, а пришла революция, взяли найденное, использовали. И пошло дело. Ни с неба, ни с другого какого места не получишь инструкции. Сам думай. Пришла пора думать и Мишке, Михал Михалычу. Куда сперва, к людям или к бумагам? Лежит перед ним сшитая, в серой обложке, тетрадь или брошюра. Что-то вроде кадастра, описание земли, где надобно хозяйствовать. Так. Район пыльных бурь. Неплохо на первый раз! Земля подвергается ветровой эрозии. Борьба? Лесополосы. Ведь вот опять. Помнится, как замолчали эти лесополосы, вроде отменили. Потому что они были сталинские. А все сталинское долой, вместе с его культом проклятым. Долой-то долой, а чего-то и оставь, не трогай. Вот они и пригодились, лесополосы. Бороться с ветровой эрозией.

Так. Где, значит, я живу? На восточных отрогах Ставропольской возвышенности, на водоразделе двух речек — Кумы и Горькой Балки. Вся земля совхоза делится на восточную часть, центральную и западную. Восточная представлена широкоувальной равниной с общим падением высот на северо-восток и переходит постепенно в долину реки Горькая Балка. На этой равнине широкие увалы с пологими склонами чередуются с широкими понижениями. Выделяется длинная  п о т я́ ж и н а  северо-восточного направления. Почвы тут полноразвитые, темно-каштановые и каштановые. Ну что ж, ничего. Жить можно. Так, что же у нас в центре?

Долина реки Кумы характеризуется наличием широкой поймы, надпойменных террас и склонов разной крутизны западной экспозиции. Прекрасно!

Залегают здесь поименно-луговые карбонатные, солонцеватые и слоистые почвы, а также болотные и лугово-болотные. Надпойменные террасы имеют вид плоской приподнятой равнины, на которой лежат лугово-каштановые почвы. Рельеф, кроме западных склонов реки, благоприятный для применения различной сельскохозяйственной техники. Хорошо. Будем применять. Ну, что тут еще? Так. Климат… Повышенный ветровой режим. Знаем. Большая повторяемость сильных ветров. Знакомо. Вспомнил, как зимой вышел агроном за хату по нужде, был в шубе. Только раскрылестился, ветер поднял его и опустил аж в соседнем селе. Смеху было. Да. Преобладающие ветры — восточные. По силе и по направлению. Но сильные ветры большей частью дуют весной. Вызывают гибель посевов и эрозию почв. Нередки пыльные бури. Особенно часто в июне.

Главное — накопление и сохранение влаги. Что верно, то верно. Нашим землям ничего так не нужно, как вода. Дай воды, и она тебя озолотит. Это надо записать в голове: ВОДА!

Так. Теперь растительность.

Территория совхоза входит в зону сухих степей Кавказа.

Ведущая культура — озимая пшеница! Целинные участки небольшими массивами лежат в долинах реки на крутых склонах оврагов, неудобных для распашки. Эти массивы зарастают полынью, верблюжьей колючкой, тонконогом и эбеленом. Что за эбелен? Разузнать. Низкие участки поймы в зарослях тростника и осоки. Повыше — кермек, полынь, лебеда. Еще выше — злаки с примесью разнотравья — пырей, лапчатка, тысячелистник и другие. Кое-где по пойме заросли терна, шиповника, боярышника. На склонах оврагов и балок, на смытых почвах очень изреженный травостой. Под влиянием уплотненного выпаса эти пастбища вырождаются, падает их продуктивность. Да, с овцой, видно, наплачешься. Все распахано, а склоны выродились. Наплачешься.

В лесополосах — акация белая, осина, абрикосы, вишня, слива, клен, гребенчук, скумпия.

Жить можно.

Климат континентальный. С жарким засушливым летом, неустойчивой зимой и сильными ветрами. Снежный покров неустойчив, достигает 10—12 сантиметров. Из-за восточных ветров залегание снега несплошное, сдувает в пониженные места, что отрицательно сказывается на перезимовке озимых культур.

Мы уже записали в голове воду. Снег — это тоже вода. Записать!

Ну что, Михал Михалыч? Жить можно? Можно! Будем жить в провинции Восточного Предкавказья, в ставропольском селе с громким названием Цыгановка.

Секретарша, по имени Наташа, приотворила дверь, показался старик, высокий, с бледным лицом. Входите, входите. Пригласил сесть. Сел старик.

— Я, товарищ директор, насчет «Муравья» к вам.

Михал Михалыч вывернул круглую голову, набочок ее поставил. Не понял. Что за Муравей?

— Насчет мотороллера. Писали мы тут в край и на завод, отвечают, что в ограниченном количестве, мол, не имеются возможности. А вот последняя бумага. — Старик протянул директору свернутую бумажку. — Тут вроде не возражают, но спрашивают, с какой целью хочет приобрести мотороллер «Муравей» гражданин Курносов Николай Петрович.

— Да, вот спрашивают: с какой целью?

— Это, значит, кому продать?

— Нет, кому — известно, вам, а вот с какой целью, для чего?

— Ну как, товарищ директор, нужон, на лисапете я уже… ноги уже не те. А надо ж то картошки с огорода привезть, то куда еще съездить. Цель есть.

Михал Михалыч подумал: надо, конечно, помочь. Но кто он, этот Курносов? Может, ему и не надо как раз, а надо другому. И вот же первый случай познакомиться с живым человеком, с коренным, видать, жителем. Он посмотрел в бумажку, нашел фамилию и сказал:

— Николай Петрович, а вы не можете о себе немножко рассказать, так, знаете, для знакомства? Я человек новый, первый раз, можно сказать, вошел в свой кабинет.

— Михал Михалыч, ну как же не знать! — Голос у Курносова был тихий, мягкий, без хрипа, без неровностей, некурящий, плавающий голос, еле плавающий, старик уже хороший. — Как же не знать? Мы всё про вас знаем, раз вы теперь наш директор. И Томузловку знаем, и родителя вашего Михал Радивоныча знаем, я чудок служил с им.

— Вот как! — удивился Михал Михалыч. — Тогда давайте познакомимся получше, вы вот меня, оказывается, знаете, а я вас совсем нет. Может, расскажете?

— А почему нет? Дело нехитрое. Вам же людей надо знать, мы понимаем. Ну, вы ж нашу Цыгановку знаете?

— Так, со стороны.

— Вот. Тогда ж тут заселялись, при царях еще, может, при Катерине. Ну, понаехали с разных мест, с России, стали тут шалаши ставить, глину месить, хаты делать. А сперва шалаши эти, как табор цыганский. Долго, говорят, жили в этих цыганских шалашах. Так цыгане да цыгане, а уж когда хаты поставили, так цыганами и остались, стали Цыгановкой звать село. А я ж остался без отца, Михал Михалыч. Отец мой убился, в четырнадцатом году.

— На войне?

— Зачем? На войну еще не успел уйти, а убился тут, с возу упал. С горы кони разнесли его, а он солому вез, ну упал и убился. Вот. Сиротой рос. Дед у меня был косолапый. Единолично жили. А начались эти колхозы, а я уж подрос, записался, пару коней сдал. Кузня была, кузню сдал, косилка-масилка, хе-хе-хе, все сдал. Посдавал все, а сам на курсы, на механизатора учиться. Тридцать второй год, ага. Пришло нам одиннадцать этих «фордзонов» путиловских, уже наши стали делать «фордзоны». За одну весну их кончили мы. У их с диферами получилось не того. Шестерни бронзовые, а литье ну прямо дрянь, да и все. Ага. Вот кирпич этот белый, дырявый, так и бронза эта дырявая. Стали шестерни крошиться, и за одну весну мы их и кончили. А были еще «кейсы», американские. Я уж помощником бригадира был. Тринадцать «кейсов». Работали. Под косовицу как раз. Запчастей нету, американские ж «кейсы» эти, а запчастей нету. Радиаторы не годятся, головки тоже, лопаются головки. Латали, паяли, чинили сами. Привезут, а ночью дело было, головку чиненую, надо ставить, а ночь же, темно, ни света ж тогда не было́, ничего, не то что сейчас. Принесли соломы, зажгли, при этом-то свете и заменили. А помощник бригадира не уходил же с поля ни днем, ни ночью. А тут я уже бригадиром стал. Нажарю сумку семечек, иду. Глядь, спит тракторист, спит прямо на тракторе. На, говорю, семечки, грызи, но не спи. Вот грызет их и работает, не спит. Разве ж так работали, как сейчас? Что ты! А тут еще голодуха, мачок ели, ну, галушечек этих затрешь, поел и пошел на целый день и ночь, на галушечках. Нет, сейчас так не умеют работать, как мы работали. Да. Дома полно этих детишек, не внучонков, их еще не было, а племяннички были. Голодные. Придешь домой, а тут есть нечего. Дашь свой кусочек, свою пайку, и пошел. Хорошо, коровка выручала, а то всем бы каюк был.