Элизабет Чедвик - Победитель, или В плену любви

• Название: Победитель, или В плену любви
• Автор: Элизабет Чедвик
• Издательство: РИПОЛ класик
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-7905-2482-6, 5-7905-2975-5

У Александра де Монруа было все: яростные схватки, хмельные пиры, множество любовниц, жизнь, полная удовольствий, подвигов и славы. Но вот однажды хрупкая девушка по имени Манди без памяти влюбляется в храброго воина. В одну из ночей шумное хмельное веселье привело Манди в постель Александра. Он жадно овладел ею и оставил в одиночестве, не ведая о том, какое сокровище теряет. Гордая девушка, не желая становиться очередным завоеванием Александра, бежит прочь от шумихи и вереницы турниров. И как мучительно теперь осознавать, что возлюбленная оказалась в лапах жестокого тирана. Теперь он должен бросить вызов самому лорду Мортейну — брату Ричарда Львиное Сердце. Выбор один: вернуть себе любовь или погибнуть…

* * *

Романы Элизабет Чедвик — о благородных, отважных мужчинах и своенравных, обольстительных красавицах, о вечной битве Гордости и Любви, Долга и всепоглощающей Страсти.

Суровый мир Средневековья безжалостен к судьбам двоих. Все против них: зависть коварных властителей и козни могущественных врагов, холодная сталь клинков, алчущих крови, и превратности жестокой судьбы. Сменяются короли и правители, жестокие тираны уходят в небытие, но лишь сильнее разгорается пожар страсти, лишь сильнее притяжение двух любящих сердец…

---

— Как идут дела? — спросил Александр с полуулыбкой и склонил голову, чтобы понаблюдать, как она режет ткань безошибочными движениями.

— Спроси через пару дней, — ответила она, тоже улыбаясь, и слегка качнула головой.

Она шила новый костюм, выдержанный в фамильных цветах де Монруа, синем и желтом.

— Конечно, все будет готово быстрее, если ты поможешь мне накладывать швы.

— Я не могу представить себе страшнее муки даже в чистилище, — тут же заявил с гримасой деланного ужаса Александр.

— Тогда хотя бы возьмись помешивать в котле еду и дай мне побольше времени для шитья, — сказала она ехидно.

Он посмотрел искоса, чтобы понять, шутит ли она. Манди с трудом сохраняла серьезное выражение, хотя подрагивающие губы угрожали выдать ее.

— Ладно, если у меня останется время, когда закончу тренировку и напишу письмо для одного рыцаря, я так и сделаю, — сказал он со страдальческим вздохом.

Манди кивнула, будто поверила.

Он не изъявил достаточной готовности оказывать помощь и ушел, оставляя ее со смехом на губах и с раздражением, сводящим брови.

Харви сидел на земле, жуя кусок хлеба с солониной, когда Удо ле Буше присоединился к нему с флягой вина и собственной едой, состоявшей из половинки домашней птицы и горстки фруктов.

Перед двумя мужчинами простиралось турнирное поле Гурнэ, покрытое летней коричневой пылью, а за ним тянулись другие поля, на которых едва виднелась пшеница, которую некогда собирали селяне. Сейчас их хлеба были сожжены войной.

— Так, — сказал ле Буше, работая челюстями. — Куда вы дальше направитесь, Монруа?

Харви сдержанно поинтересовался, в чем причина расспросов ле Буше. Присутствие ле Буше было как заноза в заднице, никакого желания водить с ним компанию Харви не испытывал, но не мог не замечать, что после смерти Арнауда ле Буше упорно искал случаев поговорить. В ком-то другом Харви заподозрил бы чувство вины, но он знал, что ле Буше не способен на столь высокое чувство.

— Я слышал, что граф Мортейн нуждается в воинах, — сказал осторожно Харви. — Я мог бы поискать его вербовщиков.

— Вы ставите Иоанна выше Ричарда? — В голосе ле Буше прозвучало искреннее удивление.

Харви сосредоточился на еде и не отвечал, только пожал плечами. Он не собирался сообщать ле Буше, почему он и Александр предпочли избегать Ричарда Львиное Сердце.

— Ричард — лучший из воинов, — сказал ле Буше.

— Означает ли это, что вы намереваетесь отправиться к Ричарду?

— Не решил еще. — Ле Буше провел языком по зубам и вытащил крошки из бороды. — Зависит от того, какое предложение я получу.

Они закончили трапезу в молчании.

Харви встрепенулся и напрягся, когда ле Буше заговорил снова, как бы равнодушным тоном, но его темные глаза прищурились и приобрели расчетливое выражение.

— Вы думали относительно поиска мужа для девочки де Серизэ?

Волосы на затылке Харви встали дыбом.

— Нет, — сказал он более резко, чем хотел, и тут же полюбопытствовал: — А почему вы спрашиваете?

— Она больше не ребенок. Большинство девочек ее возраста к настоящему времени уже хорошо устроены, и все у них в порядке.

— Арнауд вверил ее моему попечению. Я не отдам ее никому, пока не буду уверен в нем.

Ле Буше кивнул.

— Значит, вы не приберегаете ее для себя самого?

Харви поперхнулся.

Ле Буше заботливо похлопал его по спине и предложил глоток своего вина.

С покрасневшими глазами Харви впился взглядом в него.

— Я выколочу эту мысль из вашей головы булавой! — прорычал он, прежде чем его настиг второй приступ кашля.

— Хотел бы я видеть, как у вас это получится, — презрительно парировал ле Буше. — Но ваша собственная голова полна странных мыслей. Почему вы так окрысились от моего вопроса?

Харви с трудом протянул воздух через гортань.

— Манди де Серизэ — мне как дочь или племянница. Я знал ее, когда она была не выше моего колена. И брак с ней — это вроде кровосмешения! — Теперь Харви вскочил вне себя от возмущения.

— Но откуда мне это было знать, если бы я не спросил?

— А зачем вообще вам надо было спрашивать?

Ле Буше вздохнул.

— А вы как думаете? Я сам чувствую, что несу ответственность за благополучие девочки, так как ее отец закончил жизнь от моего меча. Зная, в каком она оказалась положении, я собираюсь сделать ей предложение. У меня есть деньги вдобавок к моему имени, и я — хороший добытчик, намного лучший, чем когда-либо был Арнауд де Серизэ.

Харви прямо вздыбился от ужаса.

— У меня нет никакого намерения устраивать состязание за нее, — бросил он хрипло. — И сама девушка не подавала никакого знака, что желает изменить свое положение.

— Но, конечно, она не пойдет против вашей власти, если вы примете решение?

— Я никогда не стану принуждать ее к чему-нибудь вопреки ее желаниям.

Ле Буше бросил на него странный, почти сочувственный взгляд.

— Это право мужчины — управлять женщинами, а их обязанность — повиноваться, — сказал он.

— Нечего меня поучать, — схватился Харви. — Я уже сказал, что не имею никакого намерения искать ей жениха.

— Но теперь, после моих слов, вы сделаете это?

Харви почувствовал себя так, будто его загнали в угол.

Александр знал бы, что сказать, но ум Харви не был таким гибким. Он мог изъясняться мечом и жестом гораздо легче, чем словами, но ни то, ни другое в настоящее время не было желательно. Так что он только отвесил бесцеремонный поклон и ретировался — что его и спасло.

Ле Буше остался на том же месте, допивая свое вино и пристально разглядывая тихий, пасторальный пейзаж, но его глаза остались прищуренными, а в резких линиях его лица не было никакого спокойствия.

— Ты имеешь в виду нечто подобное? — Александр воткнул серебряную иглу в ткань и протянул светло-желтую нить.

Манди прикусила губу, пытаясь не засмеяться.

— По крайней мере, ты шьешь теперь по прямой линии, — сказала она любезно.

Александр возвратился со своих привычных военных развлечений раньше всех, и Манди задразнила его, понуждая взять иглу.

— Если будешь упорно заниматься, со временем сможешь прошить столь же прекрасный шов, как любая изящная леди, закрытая в ее покоях, — поддразнивала она.

— И тогда у меня на пальцах будет больше дырок, чем в решете, а глаза навсегда будут видеть только ряды и ряды крошечных стежков, аминь! — парировал он, отворачивая лицо.

— Так ты признаешь поражение?

Александр засмеялся.

— Изучение тактики подсказывает, когда следует согласиться со своим поражением и совершить изящное отступление. — Он вручил ей желтую ткань. — Ты шей, а я буду готовить.

— Трус, — заявила Манди, откровенно подтрунивая, и наблюдать, как он занялся ужином.

Она должна была признать, что он имел некоторый талант в приготовлении еды, когда это требовалось. С колдовским блеском в глазах он притащил винную флягу Харви и вылил больше половины ее содержимого в котел, стоящий на треноге на огне.

— Он не похвалит вас за это, — предупредила Манди со смехом.

— Он сможет скоро купить несколько больше. Кроме того, его здесь нет. Он — в лагере с Осгаром, Элис и еще какой-то потаскушкой, так что сомневаюсь, что он возвратится до полуночи.

Вытащив кинжал, Александр приступил к приготовлению овощей. Игла Манди летала над тканью, и наступила тишина. Это был один из тех вечеров, который западает в память, и она цепляется за него в случаях, когда Александр, так же как и Харви, оказывался далеко от очага.

Александр переложил нарезанные овощи в горшок с вином, перемешал все, затем притащил свою дощечку и разложил принадлежности для письма.

Продолжая шить, Манди смотрела на него, и острая боль пронзила ее, из какой-то части, которая была более глубокой и дикой, и она даже не знала, как это назвать. Она только знала, что для нее — радость быть с Александром и что ее дыхание начинало частить, а щеки гореть всякий раз, когда он смотрел на нее. Однако, сейчас он не смотрел, а сосредоточенно нагнулся и выписывал изящные буквы коричнево-черными чернилами из дубовой золы.

Восхитительный аромат смешивающегося в тумане на золотом вечернем воздухе пара и дыма начал доноситься от кипящего котла.

«Мы могли быть хорошей семейной парой», — подумала Манди и на мгновение почувствовала удовольствие от мечтаний. Но даже сейчас, приукрашивая этот момент подобно писцу, рисующему буквицу, она знала, что этого не может, не должно быть. Никакая пара не была больше преданной, чем ее родители, — и посмотрите, что случилось с ними. На совместном жизненном пути они погубили друг друга…

У Александра подвижный, беспокойный характер. Сейчас он, в сущности, просто взял короткую отсрочку перед новым жизненным броском — а ей хотелось большего, чем холщовая палатка, соломенная подстилка и отсутствующий муж. Ее фантазии приняли другой оборот, и она вообразила себя нарядно одетой, важной и избалованной леди, свободной от мирских забот. Но и этого было слишком мало для нее. Знатных дам и так немного, и за свои пышные наряды они расплачиваются почти полной утратой свободы. Все, что остается, вероятно, мелкое тщеславие да маленькие заботы, разрушающие душу.