Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

• Название: Арабская поэзия средних веков
• Автор: Аль-Мухальхиль
• Издательство: Художественная Литература
• Жанр: Древневосточная литература
• Год: 1975

Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым — каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину. Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она бы была бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или — шире — восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов. В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков — необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.

Вступительная статья Камиля Яшена.

Составление, послесловие и примечания И. Фильштинского.

Подстрочные переводы для настоящего тома выполнены Б. Я. Шидфар и И. М. Фильштинским, а также А. Б. Куделиным (стихи Ибн Зайдуна и Ибн Хамдиса) и М. С. Киктевым (стихи аль-Мутанабби).

---

«Бубенцы и ожерелья рок унес…»

Бубенцы и ожерелья рок унес,
И мой плащ насквозь промок от ливня слез.

Каждый день уходят близкие от нас,
Одинокий, жду, когда пробьет мой час.

На ветру я, как больная птица, стыну
И мою предвижу горькую судьбину…

Нет друзей… Одни стяжатели вокруг,
Всех снедает лютой алчности недуг.

Люди, люди, вы цари, когда берете,
Вы презренные рабы, когда даете!

Вопрошали меня близкие с тоской:
«Неужели одинаков род людской?»

Отвечал я: «Люди — звери двух сортов,
Я делю двуногих на свиней и псов,

Отличаются одни собачьей хваткой,
А другие свинской, грязною повадкой».

Много ль скромных, чьи потребности малы,
Много ль матерей, достойных похвалы?

Где отыщешь силача и добряка,
Друга, чья душа щедра и широка?

Поиски мои — напрасные старанья,
Я скиталец, беспокойный вечный странник…

Так уйди же в тень, живи и сир и наг
И не домогайся преходящих благ!

Жаждем мы богатства в страсти неуемной
И порой теряем свой достаток скромный.

А в итоге все уйдет, в забвенье канет,
Кто нас вспомнит, добрым словом кто помянет?..

Знаю, говорят, что я умен и смел,
Говорят, я истину найти сумел.

Но простая истина у мудреца:
Бедность и богатство — все в руке творца.

Человек, ведь ты в своей судьбе не волен,
Так не суетись и малым будь доволен.

Сердце обуздай, к терпенью приучи
И разбавленным вином себя лечи.

«Сколь безмерна, повелитель, власть твоя!..»

{140}

Сколь безмерна, повелитель, власть твоя!
Коль прикажешь — станем мы летать, как птицы
И поверь мне, клятвы не нарушу я:
Я ведь благороден, лгать мне не годится.

Спас меня ты, повелитель мусульман,
Как умелый врач больного лихорадкой,—
В наслажденья погружен, в туман, в дурман,
Я, бедняга, изнывал от жизни сладкой.

Добрые советы были мне не впрок,
Отличался я упрямством беспримерным,—
С материнским молоком впитав порок,
Следовал всю жизнь своим привычкам скверным

Повелитель, видел ты меня насквозь
И решил спасти поэта от напасти,
Но в итоге ухватил напасть за хвост
И не разглядел ее разверстой пасти,

Ибо ты ошибся в выборе людей
И не дураков послал ко мне с приказом —
Я же маг, певец, великий чародей,
У меня язык остер и светел разум.

Мне внимают юноши и старики
С удивлением, с восторгом небывалым,
И стихи мои журчат, как ручейки,
Жемчугами сыплются, сверкают лалом.

Людям я дарю то сладостный покой,
То волненье, то блаженное забвенье
И пред ними нескудеющей рукой
Рассыпаю драгоценные каменья.

Люди говорят: «Владыки дружат с ним,
Он прославился средь персов и арабов,
И огонь его горит, неугасим,
Вдохновляя сильных, согревая слабых.

Сочетались в нем и ум и широта —
Все ему понятно, все легко дается.
Он не сетует, когда мошна пуста,
Деньги раздобыв, над ними не трясется.

Женщины ликуют от его острот,
От серьезных слов становятся серьезней,
И к нему, премудрому, идет народ
И толпится у ворот до ночи поздней.

В годы юности он был силен и смел,
Львы пред ним дрожали и скулили в страхе.
Нас он песнями любви пленить сумел,
Но разгневался халиф, — и он — во прахе…»

Понял ты, о Махди, славный наш халиф,
В чем спасение, в чем гибель для поэта?
Впрочем, я теперь спокоен и счастлив,
Ибо без любви ни зла, ни грусти нету.

Абу Нувас

{141}

«О ты, кладущий яйца куропатки…» Перевод М. Кудинова

О ты, кладущий яйца куропатки
Под курицу! Когда б твои повадки

Глазам ее открылись только раз,
За свой подлог остался б ты без глаз.

О ты, который, опыту не веря,
В солончаках решил сажать деревья,

Не видишь разве — зло царит вокруг.
О ком сказать ты можешь: «Вот мой друг»?

«Ты глыбой ненависти стал…» Перевод М. Кудинова

Ты глыбой ненависти стал,
Стоишь — не сдвинуть: крепче скал.

С тобой общаться — как на гору
Карабкаться в плохую пору.

Аллах, когда тебя лепил,
Не подсластил, не посолил.

Я разгадать тебя пытался,
Но, что ты, так и не дознался.

Смех тратить на тебя — грешно,
Воздать хвалу тебе — смешно.

Посмотришь на тебя, о боже!
Лицо с пометом птичьим схоже.

И если ночь ты пережил,
Пусть утром хлынет кровь из жил.

А если очутился в море,
Дай бог, чтоб утонул ты вскоре.

«Кубки, наши соколы…» Перевод М. Кудинова

Кубки, наши соколы,
За вином летают;
Лютни, наши луки,
Сладостно играют.
Наша дичь — газели,
Утренние зори,
А добыча — девушки
С нежностью во взоре.
С пылкими сраженьями
Наши ласки схожи,
И бои ведем мы
На любовном ложе,
Кровь не проливаем,
Без греха воюем,
Утром мы пируем,
Вечером пируем.

«О, как прекрасна эта ночь…» Перевод М. Кудинова

О, как прекрасна эта ночь и как благословенна!
Я пил с любимою моей, любви пил кубок пенный.

Я поцелуя лишь просил — она была щедрее,
От счастья я в ее отказ поверил бы скорее.

«Лицо его — словно луна…» Перевод М. Кудинова

Лицо его — словно луна, а к губам поднесенный
Сверкающий кубок похож на светильник зажженный.

Оружьем любви он увешан, и меч его взора
Дарован ему красотой для любовного спора.

Улыбка — кинжал его, брови — что выгнутый лук,
А копья-ресницы смятение сеют вокруг.

«Купил беспутство я…» Перевод М. Кудинова

Купил беспутство я, не понеся урона:
Мной благочестье было продано законно;

Я легкомыслие избрал поводырем,
Теперь уж до конца ходить мне с ним вдвоем.

Одну красотку с подведенными глазами,
С лицом как свет зари, горячую, как пламя,

Податливую христианку много раз
И в поздний час я целовал, и в ранний час.

Была красотка моему приходу рада
И знала хорошо, что ждет ее награда,

И открывала мне бутыли, где давно
Хранилось старое, но чистое вино.

Прошли пред ним века, не знавшие покоя,
Ему известен Ной и даже предки Ноя,

И я красавицу поил им, и она
Пьянела — но, клянусь, не только от вина.

«Старик отведал поутру…» Перевод М. Кудинова

Старик отведал поутру божественного зелья,
Что избавляет от забот и дарит нам веселье.

У мирозданья все цвета то зелье похищает,
И в кубке радугой горит, и взор наш восхищает.

Старик смеется и поет, и данью восхваленья
Должны стихи ему платить за этот смех и пенье.

Кувшин, и кубок, и бурдюк — для старика отрада.
За то, что он всегда хмельной, корить его не надо.

«Покуда взор мой…»