Дэн Симмонс - Мерзость

• Название: Мерзость
• Автор: Дэн Симмонс
• Жанр: Триллер
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-78106-5

В июне 1924 года на смертельно опасном Северо-Восточном плече Эвереста бесследно исчезла экспедиция знаменитого британского альпиниста Джорджа Мэллори. Его коллега Ричард Дикон разработал дерзкий план поисков пропавших соотечественников. Особенно его интересует судьба молодого сэра Бромли, родственники которого считают, что он до сих пор жив, и готовы оплатить спасательную экспедицию. Таким образом Дикон и двое его помощников оказываются в одном из самых суровых уголков Земли, на громадной высоте, где жизнь практически невозможна. Но в ходе продвижения к вершине Эвереста альпинисты осознают, что они здесь не одни. Их преследует нечто непонятное, страшное и неотвратимое. Люди начинают понимать, что случилось с Мэллори и его группой. Не произойдет ли то же самое и с ними? Ведь они — чужаки на этих льдах и скалах, а зло, преследующее их, здесь как дома…

---

— Адольф Гитлер, — произносит Бруно Зигль и пристально смотрит на меня, ожидая реакции.

Я теряюсь. Кажется, мне уже приходилось слышать это имя в связи с беспорядками здесь, в Германии, в ноябре 1924 года, которые не произвели на меня особого впечатления. Очевидно, он какой-то коммунистический лидер в этой национал-социалистической рабочей партии.

За моей спиной раздается голос великого альпиниста Карла Бахнера:

— Der Mann, den wir nicht antasten liessen.

Я смотрю на Зигля в ожидании перевода, но немецкий альпинист молчит.

— Человек, которого невозможно опорочить, — переводит Дикон. Трубку он теперь держит в руке.

Я замечаю, что красный флаг с белым кругом и свастикой на полотнище изодран — словно прошит пулями — и испачкан кровью, если засохшие бурые пятна действительно кровь. Я протягиваю руку к флагу, намереваясь задать вопрос.

Бритоголовый мускулистый человек, молча сидевший рядом с Зиглем на протяжении всего разговора, молниеносным движением отбивает мою руку вниз и в сторону, чтобы я не притронулся к изодранной ткани.

Потрясенный, я опускаю руку и вопросительно смотрю на разъяренного громилу.

— Это Blutfahne — Знамя Крови, — священное для последователей Адольфа Гитлера и Nationalsozialismus, — говорит Бруно Зигль. — К нему запрещено прикасаться неарийцам. И Auslander.[30]

Дикон не переводит, но я по контексту догадываюсь о значении этого слова.

— Это кровь? — ошеломленно спрашиваю я. Все, что я делал, говорил или чувствовал в этот вечер, кажется мне глупым. И я умираю от голода.

Зигль кивает.

— С резни девятого ноября прошлого года, когда полиция Мюнхена открыла по нам огонь. Флаг принадлежал Пятому штурмовому отряду СА, а кровь на нем — это кровь нашего товарища, убитого полицией мученика Андреаса Бауридля, который упал на флаг.

— Неудачный «Пивной путч», — объясняет мне Дикон. — Начался в этом самом зале, если я правильно помню.

Зигль пристально смотрит на него сквозь облако дыма от трубки.

— Мы предпочитаем называть его Hitlerputsch[31] или Hitler-Ludendorff-Putsch,[32] — резко возражает альпинист. — И он не был… как вы изволили выразиться… неудачным.

— Неужели? — удивляется Дикон. — Полиция подавила восстание, рассеяла марширующих нацистов, арестовала руководителей, в том числе вашего герра Гитлера. Кажется, он отбывает пятилетний срок за государственную измену в тюрьме старой крепости Ландсберг, на скале над рекой Лех.

Улыбка у Зигля какая-то странная.

— Адольф Гитлер стал героем немецкого народа. Он выйдет из тюрьмы еще до конца этого года. Но даже там так называемая охрана обращается с ним по-королевски. Они знают, что когда-нибудь он поведет нацию за собой.

Дикон выколачивает трубку, прячет ее в карман твидового пиджака и понимающе кивает.

— Благодарю вас, герр Зигль, за сообщенные сведения и за то, что вы — как говорят у Джейка в Америке — исправили мои ошибочные представления и неверную информацию о Hitlerputsch и нынешнем статусе герра Гитлера.

— Я провожу вас до дверей «Бюргербройкеллер», — говорит Зигль.

Наш поезд на Цюрих отходит от станции ровно в десять часов. Я начинаю понимать, что точность — это типично немецкая черта.

Я рад, что у нас отдельное купе, в котором можно вытянуться на мягких диванах и подремать, если захотим, пока ночью на швейцарской границе мы не сменим рельсы и поезда. Пока такси везет нас от пивной «Бюргербройкеллер» до железнодорожного вокзала Мюнхена, я понимаю, что весь взмок — потом пропитался даже шерстяной пиджак, а не только белье и рубашка. Руки у меня дрожат, и я вглядываюсь в огни Мюнхена, которые постепенно гаснут в относительной темноте сельской местности. Думаю, я еще никогда так не радовался, наблюдая, как огни какого-то города исчезают у меня за спиной.

Наконец, когда мне удается справиться с дрожью в голосе, такой же сильной, как раньше дрожь в руках, я нарушаю молчание:

— Этот Адольф Гитлер — мне знакомо его имя, но я ничего о нем не запомнил, — он местный коммунистический лидер, призывающий к ниспровержению Веймарской республики?

— Скорее, наоборот, старина, — отвечает Дикон, растянувшийся на втором диване купе, мягком и довольно длинном. — Гитлер был — и есть, поскольку суд дал общенациональную аудиторию для его напыщенных разглагольствований — известен и любим за свои крайне правые взгляды, пещерный антисемитизм и все такое.

— Ага, — бормочу я. — Но ведь его посадили в тюрьму на пять лет за государственную измену во время попытки переворота в прошлом году?

Дикон садится, снова раскуривает трубку и приоткрывает окно купе, чтобы дым вытягивался наружу, хотя мне все равно.

— Я убежден, что герр Зигль был прав в обоих случаях… то есть что Гитлер к Новому году будет на свободе, не пробыв в заключении и года, и что в той тюрьме над рекой власти обращаются с ним как с королевской особой.

— Почему?

Дикон слегка пожимает плечами.

— Мой слабый разум не в состоянии понять немецких политиков образца тысяча девятьсот двадцать четвертого года, но крайне правое крыло — нацисты, если быть точным — явно выражают мнение многих людей, отчаявшихся после начала этой суперинфляции.

Я понимаю, что мне совсем не интересен низенький человечек с усами, как у Чарли Чаплина.

— Кстати, — прибавляет Дикон, — ты помнишь того бритоголового, круглолицего, мрачного джентльмена, который сидел за столом напротив и ударил тебя по руке, подумав, что ты хочешь прикоснуться к священному Знамени Крови?

— Да?

— Ульрих Граф был личным телохранителем Гитлера — и именно поэтому он принял на себя несколько пуль, предназначенных Гитлеру, во время этого нелепого и плохо организованного ноябрьского путча. Но Граф храбрый парень, и я уверен, что он с радостью еще раз спасет этого нацистского героя немецкого народа. Прежде чем стать нацистом и телохранителем их вождя, Граф был мясником, полупрофессиональным борцом, а также наемным уличным громилой. Иногда он вызывается избивать — или даже убивать — евреев и коммунистов, но так, чтобы подозрение не пало на его боссов.

Я надолго задумываюсь, а когда решаюсь заговорить, мой голос звучит тихо, чуть громче шепота — несмотря на отдельное купе.

— Ты веришь рассказу Зигля о том, как погибли лорд Персиваль и тот австриец Майер?

Лично я, несмотря на неприязнь к Зиглю и некоторым его товарищам, не вижу другого выхода.

— Ни единому слову, — говорит Дикон.

Я резко выпрямляюсь, отодвигаясь от спинки дивана.

— Нет?

— Нет.

— В таком случае, что, по твоему мнению, случилось с Бромли и Майером? И зачем Зиглю лгать?

Дикон снова слегка пожимает плечами.

— Вполне возможно, что Зигль и его друзья готовились к нелегальной попытке восхождения, когда в Тингри им сказали, что остатки группы Мэллори ушли. У Зигля явно не было разрешения тибетских властей ни на восхождение, ни на проход к горе. Возможно, Зигль и шесть его друзей догнали Бромли ниже Северного седла и заставили его и Майера идти с ними на гору в эту ненадежную погоду, в преддверии муссона. Когда Бромли и Майер были сметены лавиной в пропасть — или погибли другой смертью на склоне горы, — Зиглю пришлось повернуть назад и сочинить историю о том, как двое безумцев карабкались наверх одни и были накрыты лавиной.

— Ты не веришь в эту историю о лавине?

— Я был на той части гребня и на склоне, Джейк, — говорит Дикон. — На том участке склона редко собирается столько снега, чтобы сошла лавина, которую описал Зигль. Но даже если снег там и был, мне кажется, что Бромли достаточно насмотрелся на лавины в Альпах и не стал бы рисковать, поднимаясь по такому склону.

— Если Бромли и австрийца убила не лавина, то ты полагаешь, что они сорвались в пропасть, пытаясь подняться выше шестого лагеря вместе с Зиглем?

— Возможны и другие варианты, — отвечает Дикон. — Особенно с учетом того немногого, что я помню о Перси Бромли. Я не допускаю и мысли, что его мог заставить пойти на вершину Эвереста какой-то немецкий политический фанатик, вознамерившийся покорить гору во славу der Vaterland.[33]

Он разглядывает свою трубку.

— Жаль, что я плохо знал лорда Персиваля. Как я уже говорил вам с Жан-Клодом, меня время от времени привозили в поместье — примерно так богачи заказывают доставку какого-нибудь товара, — чтобы я поиграл со старшим братом Перси, Чарльзом, который был примерно моего возраста, девяти или десяти лет. Маленький Персиваль всюду таскался за нами. Он был — как это выражаются у вас в Америке, Джейк? — настоящей занозой в заднице.

— И после этого вы больше не видели Перси?

— Ну, время от времени я сталкивался с ним на традиционных английских приемах в саду или на континенте. — Ответ Дикона звучит уклончиво.